Испытания Зала - Алексей Владимирович Герасько
В ту ночь я совсем не спал. Я желал лишь одного: во время сражения в суматохе перебежать на сторону легковых машин и увидеть своих родителей во что бы то ни стало. «Пусть даже я погибну там, но погибну рядом с ними» — такими были мои мысли в тот момент.
Под утро я с трудом отправился в бой. По мере приближения к центру города я волновался всё сильнее и сильнее.
И вот, линия фронта. Я с автоматом на главной площади.
В какой-то момент начались громкие выстрелы, после — взрывы. Я, с трудом от всех них увернувшись, смог спрятаться в укромном месте и принялся ждать подходящего момента. Звуки войны становились всё громче и громче. В какой-то момент нашу оборону прорвали и легковые машины оказались прямо на площади.
Я выехал из укромного места и увидел многочисленные трупы как одной, так и другой стороны. Красный мотоцикл с пулемётом на крыше, которого я наблюдал живого и разозлённого всего минуту назад, уже валялся на земле в виде груды обломков. И тогда я понял, что такое война. Понял, что войны в нашем мире не прекратятся, пока мы не прекратим войну у себя в головах. Никто из нас не хочет войны, все перекладывают вину на политиков. Перекладывают, не задумываясь, кто есть они сами: единственные её виновники. Пока мы глупые, зависимые от своих привычек, желающие страстей и наслаждений — войны продолжаются.
И тогда я помчался вперёд. Помчался сквозь дым и огонь, которые окружали меня со всех сторон, помчался сквозь свистящие прямо рядом со мной и чудом меня не задевающие пули. Я не видел, где свои, а где чужие: лишь искал среди них всех две машины — только две машины! Мне было бы этого достаточно.
Спустя пару минут у меня получилось забраться на небольшое относительно безопасное возвышение и увидеть сражение сверху. Автомобили убивали друг друга, совершенно не жалея других; вот — одна умерла, секунда — умер ещё один, вот — машина нового типа подстрелила легковую, десять, ровно десять секунд — и прямо в неё прилетает ракета… Я не мог поверить в наблюдаемое, никак не мог.
Неожиданно — громкий взрыв, намного громче, чем были до этого. Здание правительства начало падать наземь. Я заметил, как Слоуд в ужасе выскочил из него, после чего того быстро унесла подальше от места сражения армия машин нового типа.
Я начал медленно пробираться в тыл к легковым автомобилям. Я не считал никого из них моими союзниками или врагами. Мне было абсолютно плевать, кто из них прав, а кто нет: я хотел увидеть своих родителей хотя бы ещё раз в жизни, пускай он и был бы последним…
К ночи я наконец подобрался к лагерю легковых машин. Сражение завершилось победой автомобилей нового типа, а легковые отступили назад. Я невероятно боялся, что среди погибших легковых машин окажутся и мои родители.
Я заснул в незаметном месте рядом с лагерем; как мне тогда удалось это сделать, остаётся для меня загадкой.
Посреди ночи я проснулся по неизвестной мне причине. Медленно подкравшись к лагерю легковых машин, я начал всматриваться в каждую из них. Многие из них так или иначе были изрядно измяты и покалечены, и лишь несколько выглядели совсем как новые. Сражение серьёзно их потрепало.
Но всё же суждено было мне увидеть моих родителей. Они мирно спали — именно спали, а не лежали мёртвые! Как я был этому рад… В тот момент мне было плевать абсолютно на всё. Я хотел лишь услышать голос своего отца или матери.
Я очень осторожно перелез через высокий забор и бесшумно поехал по мёртвой земле — с охраной у них были явные проблемы. Уже через пару минут мне удалось подобраться к своим родителям. Я посмотрел на них и лёг рядом, через несколько минут блаженно заснув под тёплыми родительскими крыльями. Это была единственная за всю войну ночь, которой я хорошо выспался.
Мне невероятно свезло проснуться первым в этом лагере: если хоть кто-нибудь проснулся бы раньше, он бы сразу же сдал меня. Наполняясь душевной болью из-за того, что покидаю своих родителей, я всё же ушёл из лагеря и поехал к лагерю машин моего типа, напоследок посмотрев на спящих маму и папу.
Я ехал по мёртвому песку достаточно долго, и по мере того, как я продвигался вперёд, небо становилось всё светлее и светлее. Спустя некоторое количество времени я добрался туда, где ещё вчера шла война. Всё здесь умерло: и осколки погибших машин, и рухнувшее здание правительства. Теперь в стране не осталось руководителя: конечно, согласно бумагам, им был Слоуд, но все эти бумаги благополучно сгорели в огне. Как выяснилось потом, в момент, когда я проезжал мимо, на этой позиции всё-таки находились какие-то машины из лагеря, к которому я ехал, и контролировали фронт.
Добрался я до лагеря машин нового типа тогда, когда уже совсем стало светло. Заметив, что все здесь давно проснулись, я аккуратно пробрался внутрь и далее делал вид, будто никуда не уезжал. Меня заправили, и я отправился посмотреть на других солдат.
И я увидел их — потерянных и смотрящих в пустоту, куда-то туда, где, казалось, нет больше мира и жизни. Солдаты были измяты и покалечены не менее, чем бойцы повстанческой армии, и это заставило меня посмотреть на себя по-другому: далеко не один я был до смерти напуган сложившимися обстоятельствами.
Встретив своего знакомого, я спросил у него, как он, на что он сначала ничего мне не ответил. Прошло около пяти минут, прежде, чем он тихо, как бы через усилие сказал: «Там и мои родители… тоже».
Около полудня Слоуд издал приказ об обстреле и полном взятии под контроль нескольких лагерей повстанческой армии, среди которых был и тот, в котором находились мои родители. Я испугался, но ничего сказать не мог: меня сразу сочли
