Время побежденных - Мария Семеновна Галина
Уле поставил передо мной стакан с янтарной жидкостью, в которой холодно поблескивал кубик льда. Стакан, в виде исключения, был почти чистый.
Он уже собрался возвращаться за стойку, но я остановил его.
— Кармайкл когда будет?
Уле взглянул на старомодный круглый циферблат часов, укрепленных над стойкой.
— Через полчаса, наверное. Он каждый вечер тут.
— Не знаешь, с кем он в последнее время вел переговоры?
Уле неопределенно хмыкнул.
— Вот он придет, у него и спросишь.
Я медленно прихлебывал виски, стараясь растянуть свою порцию. Настроение было гнусное, в самую пору как следует надраться, но «Веселая сардинка» не то место, где можно позволить себе расслабиться. За стеклом сгущались сумерки, солнце медленно погружалось в воды залива, и бар постепенно стал заполняться людьми — тут были мрачные широкоплечие докеры в брезентовых робах; лихие моряки с французского траулера; подтянутые молчаливые контрабандисты и лощеные томные сутенеры с настороженными жесткими глазами. Девицы в новомодных платьях из крупной ячеи, больше смахивавших на рыболовные сети и соблазнительно подчеркивающих их пышные нордические прелести, лениво бродили между столиками, подсаживаясь то к одному, то к другому…
Одна из них небрежно облокотилась на мой столик — славная рыжеволосая веснушчатая деваха, чудом ухитрившаяся сохранить в этом гнилом месте сельскую свежесть.
— Похоже, ты тут новенькая, крошка. — Я сделал знак Уле, чтобы он принес ей выпивку, а себе велел повторить. — Что-то я тебя раньше не видел. Как тебя зовут?
— Барбара, — она заученно улыбнулась пухлыми яркими губами.
— Барби, значит… — Я подумал, что она наверняка придумала себе имя позвучней. Все они выдумывают.
— А меня зовут Олаф.
Она нахмурилась.
— Уле говорил, что ты коп.
— Верно. Но ты меня не бойся. Я не по твою душу. Мне нужен Кармайкл.
Девица хихикнула.
— Это еще зачем? От него тебе не будет никакого проку…
— Так, спросить кое о чем.
— Вообще-то он назначил мне свидание, — заметила Барбара, — но, похоже, опаздывает. Все мужчины такие свиньи… — Она спохватилась и нежно добавила: — Ты, конечно, исключение. Закажи мне еще выпить.
— И я не исключение, — успокоил я ее и подозвал Уле. Черт его знает, что он ей в действительности наливает вместо анисовки, спрайт, что ли, но меня это не касается. Десять лишних монет меня не разорят.
В баре уже стоял страшный шум. Чтобы подозвать Уле, мне пришлось порядком поупражнять глотку. Дым коромыслом, народу — не протолкнешься. Я отмахивался от Барби, то и дело норовившей расстегнуть на мне рубашку, и пытался высмотреть в этом бедламе знакомую рожу Кармайкла. Но его не было.
Я прихлебывал виски, прислушиваясь к долетающим до меня обрывкам разговоров…
— …Пять кусков, не меньше… Но ты с ним поосторожней, он парень со странностями. Говорят, он вообще не парень, а прооперированная баба…
— Странная, понимаешь, история вышла. Кореш у меня есть такой — туповатый он, честно говоря, мужик, двух слов связать не может… а тут вдруг проснулся и начал чесать на каком-то языке. Пошел к врачу, а тот говорит — первый раз такое слышит. Странный язык какой-то… аркадский? акадский? Мертвый язык, говорит.
— Что такое — мертвый?
— Ну… дохлый. На нем с сотворения мира никто не говорит.
— Это что… я недавно сам видел, как один мужик сквозь стену прошел.
— Что ты пил, приятель?
— А вот ни грамма! Посмотрел на меня, усмехнулся и прошел.
— Странные дела, по слухам, творятся… Мне говорили…
У стойки уже скопилась такая толпа, что Уле только и успевал разливать выпивку по стаканам. Я дернул Барби-куколку за рыжую прядку и направился к нему, проталкиваясь сквозь возбужденно гомонящую публику. Бросив на мокрую пластиковую поверхность стойки двадцатку, я взглянул на часы. Елкин корень! Без четверти восемь! А ведь Кармайкл тут обычно торчит с шести вечера — как на службу ходит. Уле, встретившись со мной взглядом, покачал головой.
— Где он живет?! — крикнул я, пытаясь перекрыть шум, царящий у стойки.
— Что?! — крикнул в ответ Уле.
— Кармайкл! Я спрашиваю, где он живет?
— Знаешь такой красный кирпичный доходный дом на набережной? Там еще недавно португальца зарезали. Этого, как его там…
— А, знаю… Ладно, пойду проведаю. Не нравится мне все это.
Я еще не успел повернуться к двери, как вдруг почувствовал, что обстановка в баре изменилась — точно внезапно врубили высокое напряжение. Я видел, как напряглись мышцы на бычьих шеях докеров, а Уле замер с бутылкой в руке, приоткрыв рот. Потом, несколько опомнившись, он обратился ко мне:
— Ты что, Олаф, совсем свихнулся? Какого черта тут делает твой напарник?
Я обернулся.
В дверях стоял Карс. Он растерянно озирался, пытаясь отыскать меня в толпе.
— Убери его отсюда, если не хочешь неприятностей, — сказал Уле, — ребята не любят чужаков.
Привлекая взгляд Карса, я помахал рукой, давая понять, что заметил его и сейчас выйду, но этот дурень решил, что я приглашаю его войти, и начал пробиваться сквозь толпу.
Люди молча расступались, смыкаясь за его спиной. Наконец Карс подошел к стойке и встал рядом со мной. Он помахал рукой, подзывая Уле, но тот сделал вид, что ничего не заметил, и, повернувшись спиной, стал расставлять бутылки на подвесной полке.
— Какого черта ты сюда приперся? — процедил я сквозь зубы.
— Я беспокоился, Олаф. О тебе с утра ничего не известно, кроме того, что ты пошел к Стампу. Я закончил работу, позвонил Стампу, он сказал, что ты скорее всего пойдешь сюда.
— Ты что, самоубийца?
Он виновато сказал:
— Я знаю, сюда мне лучше бы не соваться. Но я беспокоился, от тебя давно не было известий.
Я взял его за рукав и уже собрался двинуться к выходу, как вдруг на плечо мне легла тяжелая рука.
— Эй, приятель, — обратился ко мне мрачный тип в пропахшей рыбой брезентовой робе, — скажи своему дружку, чтобы убирался вон. Мы не потерпим тут этих тварей.
— Земля для землян! — выкрикнул кто-то у меня за спиной.
— Верно!
Я примирительно сказал:
— Да мы уже уходим. Кому охота торчать тут, глядя на ваши гнусные рожи.
И, скинув с себя мозолистую руку борца за всепланетную безопасность, начал пробиваться к выходу, по-прежнему продолжая нежно поддерживать Карса под локоток.
Но, похоже, уйти спокойно нам не светило. Несколько человек сомкнулись, загораживая нам дверь. Дрянь дело!
