Странный приятель - Егор Дмитриевич Чекрыгин
Но полководец, проигравший битву, и полководец, утерявший в ходе проигранной битвы знамя, — это два совершенно разных полководца. Проиграть битву может каждый. Судьба — девка изменчивая. Но утерянное знамя говорит о том, что поражение было по-настоящему разгромным, а значит, такому генералу больше особо надеяться не на что. Конечно, это будет не позорная отставка — его либо ушлют командовать гарнизоном в джунглях, либо просто аккуратно намекнут на добровольный уход.
А возвращенное знамя — это уже почти победа. Мол, битва была настолько жестокой, что даже в какой-то момент знамя одного из полков оказалось в руках врага, но благодаря мудрому руководству армией его удалось вернуть. Вот только если его вернули худшие из худших, которым даже оружие в руки не дают, посылая на поле боя, — это уже моветон. А если обычные солдаты — почет!
И сейчас между насмешками и почетом у генерала оу Крааста стоит он, полковник оу Дезгоот, с этим своим ненаписанным рапортом.
Объяснять же, во что выльется для его полка и для него лично возвращение знамени, утерянного другим полком… Об этом и говорить не стоит. Есть вещи, которые невозможно описать словами.
— Если это были простые солдаты, — услышал он слова оу Крааста, — их придется хорошенько наградить!
— И все же не понимаю, почему я?! — никак не мог успокоиться Ренки.
Была уже довольно поздняя ночь, и хотя большой военный лагерь, в сущности, никогда не спит, относительная тишина вокруг намекала хотя бы на какое-то спокойствие. Но к притулившимся возле крохотного костерка бывшим каторжанам сон почему-то не шел.
А ведь вроде бы казалось: стоит только чуток расслабиться, смежить налитые свинцом веки — и после почти двух проведенных на ногах суток Морфей сразит новых солдат Королевской армии быстрее выпущенной в упор пули. Но, видно, наполненный волнениями, переживаниями и тревогами день так разогнал нервную систему «бандитов Готора», что сон никак не мог пробиться сквозь эту преграду. И потому они сползлись к своему крохотному источнику света, чтобы, потягивая стыренный из седельных сумок кредонских егерей настоящий гове, в тысячный раз обсудить события прошлых дней и произошедшие перемены.
— Ведь это же ты все придумал, — продолжал возмущаться Ренки. — Ты командовал нами…
— Ренки, — наверное уже в двадцатый раз за день начал объяснять Готор, — объясняю еще раз: я не хочу привлекать к себе лишнего внимания. Поэтому не воспринимай это так, будто ты присвоил какие-то мои заслуги. Считай, что ты прикрываешь меня своей грудью от множества неприятностей. Да и, согласись, из всех нас ты к этой должности приспособлен лучше всего. Ты знаешь все эти уставы, про которые я ни слухом ни духом. Наизусть помнишь все команды и приемы. В конце концов, именно ты мечтал стать офицером и готовился к этому. И наверное, когда наши пути разойдутся, ты останешься в армии, в то время как мы постараемся из этой самой армии как можно быстрее слинять. Так что носи свои капральские лычки с гордостью, ибо ты их действительно заслужил!
— Но я ведь не… Ведь это ты у нас всегда был вожаком!
— Вот и слушай, что тебе вожак говорит.
Ренки хотел было что-то возразить, но тут послышалось деликатное покашливание и из темноты к их костерку подошла знакомая фигура.
— Здорово, парни! — негромко произнес капрал Доод, уважая тишину спящего вокруг воинского лагеря. — Сидите-сидите. Я к вам так, по старой памяти забежал. Вот оно значит как, — продолжил капрал, когда его бывшие подчиненные слегка подвинулись, освобождая для него место у костра, и плеснули в жестяную кружку уже почти остывший напиток. — Нечего сказать — отличились вы, ребята. Почитай уж годков тридцать в армии отслужил, а второго такого случая и не упомню. Чтобы из капралов в каторжане — такое частенько бывало. Помню, майора, пушкаря одного, батарею свою бросившего, в каторжную команду скинули. А вот чтобы обратно… Обычно-то из этой ямы не выбираются. Ну да ладно. Я, собственно, о чем? Как дальше-то жить собираетесь?
— Будто наши «собиралки» кому-то тут интересны, — усмехнулся в ответ Готор. — Нам уже понятно объяснили, что кабы мы были каторжники и совершили бы подвиг, нас бы ждало помилование короля — и гуляй, куда хочешь. А мы вон как, оказывается, уже два дня как «за достойную службу» переведены из каторжной команды в… не пойми, куда. Так что подвиг совершили, будучи солдатами, а значит, продолжаем тянуть лямку наравне со всеми.
— Насчет «наравне» — это я с вами потом поговорю, тут дело особое. А вот насчет «собиралок»… Есть обычай такой, говорят, еще со Старых Земель вывезенный. Солдат, подвиг совершивший, во время награждения имеет право сам выбрать себе командира и место службы.
— И, я так понимаю, ты хочешь нам с этим выбором помочь? — внимательно глядя на капрала, спросил Готор.
— Угу… — согласно кивнул головой Доод. — Попроситесь под начало нашего лейтенанта Бида.
— Опять в каторжную команду? — чуть ли не хором возмущенно воскликнули сидящие у костра. Все кроме Готора, который жестом остановил возмущенные вопли, после чего кивнул головой капралу, чтобы тот продолжал.
— В особую команду, — закончил тот.
— И что это за «особая команда» такая? — уточнил Готор.
— Была у нас такая раньше, — кивнув Готору в ответ, начал объяснять капрал. — В разведку ходили. Всякие такие дела делали… хитрые. Мост, помню, как-то пришлось сжечь. В прошлое лето колодцы травили. А то иной раз и просто фуражиров вражеских отстреливали. Служба была, слов нет — опасная, но интересная. Да и по части трофеев — доходная.
— А потом? — Судя по тону, Готор не сомневался, что было какое-то «потом».
— А потом, — вздохнул Доод. — Не пришелся наш
