Елена Долгова - Маги и мошенники
– О, простофили! – пробормотал себе под нос насмешник-Ренгер.
Вперед вытолкали щуплого трубача, пронзительный визг горна вспугнул засевших в бойницах чаек. Эхо пометалось и утихло, вскоре меж зубцов высокой, в семьдесят локтей стены, появился парламентер, по-видимому, сам капитан Беро.
Этот бравый воин оказался широкоплечим рубакой, сплошь закованным в блестящую кольчугу; шлем наподобие горшка с наносником укрывал его голову, поверх кольчуги страж цитадели натянул символ верности Империи – белый гамбизон.
Собравшиеся под стеною еретики гневно взвыли. Разрядить арбалеты до срока им помешал сам Бретон, ересиарх собственной персоной выбрался вперед, отстранив чрезмерно старательных приспешников. Короткий диалог верного Империи капитана и неверного ей священника я передаю дословно:
– Эй, наверху! С нами Бог. Не хотите ли сложить оружие и сдаться?
– Эй вы, внизу, дьявол с вами, засранцы. Сдаваться мы не собираемся.
Клаусу Бретону, возможно, поплохело, но с такого расстояния я не мог разглядеть как следует лицо ересиарха.
– Несчастный дурак! – заорал он не без патетики. – Ты, должно быть, стремишься к смерти, если богохульствуешь в неведении и тьме!
– А вы там не истосковались в воздержании? А то я прикажу сержанту позвать Большую Марту.
Солдаты за зубцами фортеции захохотали так рьяно, что распугали последних чаек.
Пока я размышлял на предмет таинственной Марты, Беро отступил в сторону, открывая до поры до времени припрятанную за его широкой спиной метательную машину. Кто-то спустил скрученный ремень. Большая Марта махнула толстой ногой, посылая снаряд в самую гущу мятежников…
Признаться, я не люблю крови. Наверное, это серьезное отступление от известного правила «с волками жить – по волчьи выть», но средневековое зверство всегда вызывало у меня чисто физическое отвращение. Я не певец войны. Не нахожу ничего красивого ни в треснувших костях, ни в выпущенных кишках… Ждать от мира благости смешно, но глупо любоваться дерьмом и кровью, когда для этого есть куда более стоящие объекты. Попа смазливой служанки в придорожном трактире даст сто очков форы куче трупов с мозгами, вышибленными в праведной войне.
В общем, я ничуть не расстроился, когда огромный камень, выпущенный Большой Мартой, просвистев, рухнул далеко от вопящей толпы мятежников.
Приободрившиеся еретики отреагировали на неудачный выстрел неистовым хохотом, а потом хором грянули боевой псалом. Честно говоря, у них это получилось почти величественно. Осажденные приготовили чан с кипящим маслом, но не имели возможности пустить его в дело – бретонисты на стены не лезли, они ограничивались тем, что напоказ осеняли себя знаком святого треугольника.
Взбешенные солдаты Беро отвечали им непристойными жестами.
Я так наслаждался действом, что почти забыл про то, что недостижимая моя цель как раз и находится сейчас в стенах осажденного форта.
Тем временем отряд арбалетчиков выступил вперед, болты часто защелкали по зубцам и стенам. Появились первые раненые. Развлечение кончилось бесповоротно. Я видел, как высокий длиннорукий солдат, схватился за древко болта, пронзившего ему глаз, и рухнул головой вниз с тридцатиметровой высоты. Брань сменилась криками ярости и боли. Лучники Беро, скорее всего, берегли стрелы, солдаты империи попрятались за зубцами, болты арбалетов бесполезно царапали камень.
Приободрившиеся от успеха еретики выдвинулись вперед, волоча за собою связанные из секций лестницы, кое-кто раскручивал веревки с крюками, но я сомневаюсь, что метателям удалось забросить свою снасть на такую высоту. Длины лестниц тоже не хватило, мятежники без сожаления бросили их и, взявшись за топоры, подступили к воротам форта. Толстые, окованные брусья довольно долго удерживали удары – это позволило лучникам Беро подтащить и чан с маслом и опорожнить его на головы атакующих. Вопль стоял такой, что у меня заныли виски. Я всячески пытался уверить себя, что видимые мною события – фикция, которую можно изменить одним росчерком пера. Хотел, но не мог. Стоны обожженных, кровь на мостовой, глаза и шеи, пробитые стрелами, вой, рев, молитвы, пение, резкие выкрики команд – все это было реально. Я отвернулся, борясь с тошнотой.
– Не правда ли, отвратительное зрелище? – спросил меня Ренгер.
Я сумел только молча кивнуть. Ренгер добавил несколько двусмысленно:
– Семь лет назад это еще можно было предотвратить росчерком пера.
Я перепугался, вообразив на мгновение, будто церенский лекарь раскусил мою тайну, но Людвиг поспешно добавил:
– Я слышал историю о том, что Бретона некогда с миром отпустил Трибунал.
Мне пришлось промолчать. В тот момент я понял, что не смогу попасть в осажденный форт, и не стоит совершать самоубийственной попытки. А раз так – придется продлить свое пребывание в пределах Церена. Эта перспектива вызывала у меня острую тоску.
– Пожалуй, я постараюсь бежать из Толоссы, – задумчиво произнес врач. – Захватят люди Бретона форт или нет – крепость все равно будет взята в кольцо в самое ближайшее время. В таких случаях штурмующие не церемонятся. Боюсь, что у бравых солдат государя не будет времени отделять злостных еретиков от добрых и праведных церенцев. Эти воины более сведущи в горячительном, чем в богословии.
– Отсюда надо убираться, – ответил я безо всяких околичностей.
– У вас есть лодка?
– Лодка найдется, да вот только выпустят ли нас стражи Толоссы?
Людвиг с удивлением воззрился на меня.
– Что с вами, любезный Вольф? В Толоссе заперто немалое число горожан, и, к тому же, осело несколько тысяч собравшихся со всей округи мятежников. Вся эта свора или, если хотите, компания, с великолепной скоростью истребляет провизию. Кроме того, еретики нуждаются в запасах на случай неминуемой осады. Если Бретон не будет время от времени отворять ворота, чтобы впустить или выпустить обоз, у них, поверьте мне, моментально кончится еда.
Я ужасно смутился. Ренгер походя раскусил мою наивность легкомысленного чужака. Виду я постарался не показать, но дал себе слово впредь держаться осмотрительнее и, чтобы исправить положение, добавил:
– Но тогда зачем нам лодка?
– Вы правы, любезный Вольф, лодка нам ни к чему, – ответил посрамленный мною Людвиг Ренгер. – Мы выберемся отсюда вместе с обозами.
На этом мы и порешили. Я и лекарь спустились с крыши и принялись складывать вещи. Я опять не смог отыскать ни клочка пергамента. Такое положение вещей решительно перестало мне нравиться. Наверное, я бы попросту ударился в панику, если бы не общество церенского лекаря. Он показался мне сообразительным, порядочным и надежным человеком, не обремененным фанатическим рвением и религиозными предрассудками Империи. Почему-то я был уверен, что он сумеет обойти и денунциантов Трибунала, и «братьев» Бретона. Во всяком случае, обществом таких помощников не стоило разбрасываться.
Мы вместе дождались возвращения кира Антисфена, но ученый собиратель ересей еще не закончил свой труд и наотрез отказался покидать мятежный город. Он казался всерьез расстроенным – кто-то стащил его книгу in-quarte, и многомудрый румиец остался без пергамента. Я не стал рисковать из-за его ученого рвения и простился с другом до лучших времен.
Побег был назначен на завтра. Благочестивые солдаты Бретона после неудачного штурма вернулись на площадь перед ратушей, и наша ученая компания отпраздновала расставание, распивая местное вино под унылые звуки их псалмов.
Глава XIII
Побег
Людвиг фон Фирхоф. Толосса. Церенская Империя.
Штормовой ветер нес на Толоссу водяную пыль, занималось хмурое утро, намеченное для побега.
Вереница телег с грохотом катила по булыжной мостовой, направляясь к воротом мятежной крепости. Возница одной из телег, кутаясь в легкий плащ, то и дело оглядывался на своего спутника – тот, по-видимому, дремал, укрывшись от дождя под грудой пустых мешков.
– Проснитесь, мэтр Людвиг.
– Я не сплю, – словно бы лениво ответил мнимый медикус.
Фон Фирхофу нравился ход событий. Тонкая обмолвка насчет лодки помогла узнать способ, которым беглецы проникли в крепость. В этом способе не было ничего сверхъестественного, гримуары не применялись – это вполне устраивало Людвига.
Еретики-пикинеры, усевшись на соседние телеги, степенно переговаривались. Бретон, по слухам еще вчера легко раненный стрелой, не показывался. Обоз вел Штокман, правая рука ересиарха, рыжий, одноглазый солдат-дезертир, родом из самой Толоссы. Он не мог опознать фон Фирхофа, и, разумеется, не обращал на поддельного медикуса ни малейшего внимания. Редкие острия пик колебались над телегами, дождь стекал по стальным колпакам, кольчугам и курткам. Ворота распахнулись и, словно пасть мифического кашалота, выплюнули кавалькаду на насыпь. Нещадно стегаемые мулы проворно тащили пустые повозки. По сторонам насыпи бесновались, разбивались о камни, темные, в брызгах и клочьях белой пены, волны. Издали могло показаться – повозки святого братства дивным образом движутся прямо по воде. У самого берега волны кипели в хаосе штормового прибоя.
