Дмитрий Самохин - Меняла Душ
Вождь умирал. Это было не удивительно, но вполне ожидаемо. Вождь Лавами родился в один год с Арвати. В детстве они дружили. Первая охота прошла также вместе. Лавами и Арвати никогда не расставались. Но один стал учеником шамана, а другой был избран вождем племени. Сезоны, когда они вдвоем управляли народом Махони, были самыми спокойными и благостными для племени. Уже тот факт, что за это время не стряслось ни одной войны, говорил сам за себя.
Арвати присел на край лежака и взял руку друга. Лавами почувствовал присутствие и скосил глаза на шамана.
— А! Это ты, — проскрипел вождь. — Хорошо, когда духи забирают тебя в Долину Отцов, а рядом друг. Это славно… Это будет легкая дорога. Совсем немного осталось. Надо подождать… Посидишь? Я чувствую, что это случится ныне.
— Я с тобой, — спокойно ответил Арвати, хотя голос предательски дрожал.
— Присмотрись к Мехеши. Он мог бы стать неплохим вождем. Еще Ульри. Или Гашах… Они неплохие Махони. Они могли бы повести народ. Только ни в коем случае не Лтасин. Он плохой Махони. Он злой и завистливый… Но сильный. Он может прибрать власть в свои руки, но использовать ее во зло. Я боюсь этого. И лишь оно омрачает мой грядущий путь в Долину Отцов.
— Лавами, я прослежу. Вождем станет достойный. Ты можешь отправляться в путь спокойно.
Лавами приподнял голову и пристально всмотрелся в лицо Арвати.
— Тебя что-то тревожит. На твоем лице след скорби. Что гнетет тебя? — спросил он.
Арвати не хотел говорить, но вождь настаивал. И шаман сдался.
— Грядут перемены. У меня было видение. Я видел желтые глаза Отца Темной Стороны.
Новость повисла камнем на шее вождя племени. Он откинулся на травяную подстилку и закрыл глаза. Несколько минут он не шевелился. Арвати уже забеспокоился, что его новость ускорила отправку Лавами в Долину Отцов, но вождь открыл глаза и уставился на друга.
— Я тоже видел эти глаза. Я не хотел говорить… Теперь я боюсь умирать. Я не должен был знать о глазах Темного Отца, но ты рассказал мне, после того как узнал об этом от старого шамана. Я уже и забыл об этом, но ночью они явились ко мне. И это было страшно… Я чувствую, что в мире созрел нарыв, который вскоре откроется и утопит всё! И утонут многие. И наступит царство Отца Темной Стороны… Это ужасно! Я испугался умирать. Кто поведет мой народ в это трудное время?
— Я прослежу за тем, чтобы у народа Махони оказался верный вождь, который не убоится лихих годин, — пообещал Арвати.
— Но ты тоже не вечен. Тебе столько же сезонов, сколько и мне. Близок и твой час… И что тогда? Кто спасет Махони от воронки Тьмы?
— Новый шаман и новый вождь.
— У тебя нет ученика, — возразил Лавами.
— Я возьму его в этом сезоне. Я успею воспитать его, перед тем как уйти в Долину Отцов за тобой. Там многие ждут моего прихода. И я уже почти готов к этому. Осталось завершить начатое.
— Кого присмотрел в ученики?
— Ыйяна и Цертаки, но кто из них окажется достоин, я не могу сказать.
— Это хорошие мальчики. Они могли бы стать верными учениками. Подумай!
Слова Лавами прервал глухой надрывный кашель, сдобренный кровавой мокротой.
Арвати сильнее сжал руку друга.
Он оставался с ним до конца.
К вечеру старый вождь покинул Махони и отправился в Долину Отцов подготавливать место для друга Арвати.
Глава 18
ВСТРЕЧА ДВУХ
О том, что некий респектабельный господин настойчиво добивается с ним встречи, Станиславу Елисееву сообщили сразу же после окончания лекции, но Жнец не хотел ни с кем встречаться. Он был слишком утомлен общением с аудиторией, которая внимала каждому его слову, точно откровению, ниспосланному свыше. Слова лились из Елисеева, будто свежий мед из бочонка. Станислав сам себе поражался, откуда только в нем взялись все те знания, что он с таким азартом излагал на кафедре, чередуя текст с виртуальными иллюстрациями, возникавшими у него за спиной. Но больше всего он был удивлен количеству людей, собравшихся его послушать. Тьма египетская! Полчища саранчи запрудили двор перед центральным корпусом Духовной академии. Жнец и не подозревал, что христианство настолько популярно. Такой популярности обзавидовались бы и поп-звезды: если бы они могли собирать подобные аудитории, то их состояния позволили бы скупать созвездия и диктовать моду в политике и бизнесе.
Отец Станислав устал. Он никого не хотел видеть, голова разламывалась от сильнейшей боли. Он мечтал остаться в одиночестве, налить стакан коньяка и не спеша высосать его в тишине. И вдруг посетитель! Очередной поклонник отца Станислава и его философских изысков. Как тут не взвыть от ужаса и не запустить в секретаря, доложившего о настойчивом посетителе, телефонным аппаратом — тяжелым черным кирпичом, сохранившимся еще с конца прошлого века. Станислав сдержался.
Несколько последующих дней Жнец провел в затворничестве. Он заперся в резиденции, построенной на берегу Финского залива для митрополита Петербуржского, выгнал всю прислугу и предался размышлениям, постоянно находясь на связи со своим секретарем, который докладывал об успехе, последовавшем за лекцией, об откликах, поступивших со всего земного шара, о звонке святейшего Папы Римского, о напутствии святейшего Патриарха Всея Руси, о звонке президента России.
Отец Станислав не спорил. Эта информация была важной, но его она волновала мало, несмотря на то что секретарь бил в набат и требовал, чтобы отец Станислав покинул резиденцию «На заливе» и отправился в Ватикан, где должна была состояться его встреча с понтификом, временно отложенная из-за недуга, сразившего отца Станислава. Такова была официальная версия, которую скормили СМИ и администрации Ватикана.
Станислава Елисеева называли реформатором. Он выступал за идею объединения церквей, доказывая с исторической точки зрения всю абсурдность раскола христианского лагеря на два крыла, противопоставлявших себя друг другу: католиков и православных. Отец Станислав говорил о том, что раскол произошел вследствие политических причин, связанных с личной неприязнью между патриархом Михаилом Керуларием и папой Львом IX, которые предали друг друга анафеме и отлучили друг друга и свою паству от церкви в 1054 году. Раскол произошел из-за человеческой и государственной гордыни и амбиций. С разделением Великой Римской империи на Восточную и Западную с двумя столицами и двумя императорами, управлявшими государством совместно, в обеих частях оказались собственные главы церквей, которые правили по подобию императоров христианской паствой вдвоем. Михаил Керуларий и Лев IX не пожелали совместного процветания и двойственного управления. Им хотелось править христианским миром единовластно. К тому же политические причины позволяли императору Восточной Римской империи вмешиваться в дела церкви, смещать неугодных патриархов и назначать угодных. До рукоположения Льва IX на папский престол восходили бандиты и вымогатели, убийцы и авантюристы, которые оскверняли святой престол кровью и блудом. Даже появлялись антипапы. Хаос царил над миром. Первые шаги к объединению церквей были сделаны в 1965 году, когда папа Павел VI и Константинопольский патриарх Афинагор сняли взаимные анафемы с обеих церквей, но за девятьсот лет противостояния католиков и православных вокруг обеих конфессий накопилось такое количество наносных разногласий, что для того, чтобы очиститься от них, должны были пройти годы, а то и века.
Этой теме отводилась львиная доля в лекции отца Станислава. Целью же своей жизни он поставил объединение церквей и чувствовал, что был близок к осуществлению мечты. Христианство теряло своих приверженцев, как мешок, заполненный рисом, по зернышку опустошается через прореху, пока его волочат по пыльной мостовой. Пора было задуматься не о личных амбициях, а о сохранении христианства. Чем и занялся отец Станислав.
Но теперь он понимал, насколько близок оказался к провалу своей идеи. Ныне она мало его занимала. И предстоящая встреча с понтификом, о которой он договаривался без малого двенадцать лет, казалась скучным и серым мероприятием, на которое он поедет лишь из чувства долга. Идея же с объединением католиков и православных вообще представлялась малозначимой и напоминающей «игру в бисер».
Отца Станислава — Жнеца — волновало другое. Он чувствовал, как его душа, его память раскололась на две самостоятельные составляющие. Первая, сложив блаженно руки на груди, каялась в грехах и призывала к объединению христианского мира. Вторая помнила о том, что долгие годы занималась тем, что убивала людей за деньги. Этот душевный раскол был похлеще, чем христианский. По крайней мере, Станислава Елисеева он волновал больше. Стоило ему хоть на час забыть о зловещей фигуре Жнеца, как та всплывала из глубины души и давала о себе знать воспоминаниями о былых похождениях.
