Антонина Клименкова - Русалки — оборотни
Меж тем сомнамбула проделал все то же самое, что и обычно: взобрался на крышу, оседлал конька, «покатался» на нем несколько минут, потом затих, посапывая и причмокивая во сне.
Феликс решил на этот раз не лазить по деревьям. Похоже, каждую ночь повторяется одно и то же. Вряд ли стоит особенно беспокоиться — привычный маршрут лунатик проходит буквально с закрытыми глазами. Другое дело, если б его тянуло побродить по округе, вот тогда б он кого только не встретил…
Феликс огляделся: блуждающие огоньки по-прежнему перемигивались среди деревьев. Над рекой, из дымохода невидимой отсюда баньки, поднимался столб седого дыма. На пригорке перед лесной опушкой мелькнул тонкий силуэт. Даже за столь короткий миг Феликс угадал знакомую порывистую походку, змеей струящуюся до пят косу… Ну вот, теперь и у Глафиры появились неотложные ночные дела.
Еще раз взглянув наверх, Феликс решил, что с лунатиком на крыше родного дома и без присмотра ничего плохого не случится — каждую ночь все-таки тренируется.
— Ага, попался!! Ох и напугали же вы меня! А я уж думала, за мной волки крадутся. Ну-ка, признавайтесь, сделайте одолжение, зачем за мной следили? Хотя ладно, можете не говорить. Знаю я вас, все мужики одинаковые. Сейчас будете бубнить, как мой дед, мол, девушкам в одиночку по лесу гулять не полагается, опасно, видите ли. Тем более в ночную пору, волки съедят, медведи загрызут, ежики затопчут… Ах, дайте же руку! Чего вы все спотыкаетесь, ровная тропинка-то! Идите за мной.
— И куда мы идем?
— К озеру. Люблю, понимаете ли, ясными ночами любоваться на дорожку лунного света.
— А река для этих целей не подходит?
— Нет, никак не подходит. Не такая там дорожка, неправильная.
И вот сквозь деревья впереди заблестело холодными бликами озеро. Но Глафира почему-то не вышла на берег и Феликса тоже не пустила, предпочтя остаться в густой тени зарослей.
— Еще не пришли, — заявила она, свернув на тропинку, что вела извилистым путем по бровке вдоль песчаного приплеска. Феликс с некоторой опаской поглядывал на неподвижно лежащие на поверхности воды, почти у них под ногами, круглые глянцевые листья кувшинок и плотный покров ряски, между которыми редкими пятнами проглядывала чернота.
— Глафира, а здесь глубоко? — поинтересовался Феликс.
— Как-то раз палкой мерили, — сообщила беззаботная девица, — до дна не достали. Я еще удочку утопила — за кончик держала, так руку по плечо в воду засунула. Ну она и выскользнула. Жалко, хорошая была, ровная, длинная. Дед еще говорит, здесь берег какой-то особенный, подмыло его подводными ключами. Теперь вот это все, — она с силой топнула по тропинке, — похоже на гриб лисичку. Вроде как тут шляпка, а внизу тоненькая ножка. Так что тут прыгать не надо. Ну чего встали? Пошли, а то опоздаем.
Феликс представил себе огромный земляной гриб лисичку, по волнистую шляпку скрытый в воде, и понял, что лучше поразмыслить о чем-то другом. Спросил о брате кузнеца.
— Конечно, его все знают. Они с Егором близнецы, только не похожи совсем. Разве что рыжие оба. Он, говорят, в город на заработки подался. Уж год где-то пропадает. А зачем он вам?
— Так просто, интересно.
Они уже прошли значительное расстояние. Оглянувшись назад, Феликс увидел то место, где они вышли к воде, чуть не на другой стороне озера. Ну может, и не на другой, но далековато.
Тропинка вильнула и взобралась по пригорку наверх. Берег разделился на два яруса — они пошли по верху крутого склона, а внизу у воды тянулась узкая полоса песка, редко поросшая пучками травы.
Сосны высоко над головой протягивали пушистые ветви. Сладко пахло смолистой хвоей и грибами. Лисичками, усмехнулся про себя Феликс.
Из глубины леса, из чащи послышался странный звук — сперва едва уловимо, но с каждой минутой все отчетливей, будто приближался.
— Слышишь? — шепотом спросил Феликс. — Что это? Как будто плачет кто-то.
— Птица, — отмахнулась Глафира. — Или волки воют.
— Непохоже. Волки так не всхлипывают.
— А, тогда это утопленница.
— Какая утопленница?
— Да бабы Нюры внучка! Я же рассказывала. Странно, вообще-то она воет там подальше, в березовой роще. Эк ее, совсем разрыдалась, бедная. Сейчас икать станет. Не вздумайте только, Феликс Тимофеевич, на голос идти! Она же тоже русалкой стала — защекочет и в омут утащит! Они все такие, с ними можно только издалека…
— Выходит, мы к русалкам идем? — догадался он.
— А вам будто не интересно? Али испугались?
— А ты сама-то не боишься?
— Они не страшные! Песни попоют, венков наплетут, вокруг костра попрыгают — и обратно с рассветом в свой омут уберутся. Главное, самой спрятаться хорошенько, чтоб им на глаза не попасться. А девчонки они веселые…
— Тсс!.. — Феликс остановил ее, взял за руку. — Кажется, не одни мы собрались к русалкам в гости, — шепнул он, кивнув на тропинку внизу.
Крепко обняв накренившуюся к воде ольху, Глафира заглянула вниз, свесившись и изо всех сил вытянув шею. И вправду, теперь и она услышала мягкий перестук копыт по влажному песку и приглушенные голоса. Двое мужчин негромко переговаривались, и каждое слово ясно звучало в тишине над озером. А вскоре показались и сами всадники.
— Я их знаю, — сказала Глафира, поспешно отступая за кустарник. — Они с усадьбы барона Бреннхольца, это недалеко отсюда. Один, который покоренастей, ихний сынок — гимназист. А второй, стало быть, его приятель — иностранец. Полине Кондратьевне их управляющий про него рассказывал, говорил, забавный такой.
Всадники ехали шагом, явно никуда не торопясь, их прекрасно можно было рассмотреть еще до того, как они поравнялись с притаившейся парочкой.
Наследник Бреннхольцев даже на коне казался низкорослым и коренастым, однако в плечах был широк и на вид для гимназиста малость староват. Наверное, родители долго не решались отдать чадо учиться, а потом и сам он не спешил гнаться за знаниями.
Приятель его держался в седле с ленивой грацией опытного наездника, с горделивой осанкой не помещика, но аристократа. Его белокурые локоны, схваченные сзади черной бархатной лентой (шляпу он держал в руке и отмахивался ею от назойливых комаров), при лунном свете отливали чистым серебром.
Младший Бреннхольц все порывался пуститься галопом, уговаривал спутника поторопиться, но тот отмахивался от него шляпой, смешно коверкал слова:
— Саго amico[9], куда вам все торопиться? Такой чудный ночь — ах, проклятый москито!
Ci sono miriadi di zanzare qui![10] Зачем спешить? Нужно наслаждаться чистый зефир, парфюм… тьфу, аромат флоры…
— Винченце, слово чести, ты не пожалеешь! — горячился, подпрыгивал на стременах гимназист. — Ну пожалуйста, поехали! Такого чуда ты больше нигде не увидишь.
— Хорошо-хорошо! Мы уже ехать, если ты не заметить, — миролюбиво отозвался тот. Перегнувшись с лошади, дотянулся и сорвал с откоса какую-то неприметную травку. — Артур, ты не понимать меня, — добавил он, разглядывая находку. — Я интересоваться наука, любить мой гербарий, я хочу собирать растений, траву. Я не заниматься суеверия и мифология. Я не верю в сказки про нимфы, наяды…
— Это не сказки! — возразил Артур Бреннхольц. — И ты скоро в том самолично убедишься.
— Нет, ё impossible[11], на свете не есть никакие русалки, — упорствовал иностранец, меж делом выискав следующее растеньице. Оторвав листочек, помял его в пальцах, понюхал, попробовал на вкус. Поморщился, плюнул, с досадой отшвырнул в кусты. — Готов поспорить, что если ты, мой друг, кого-то и видеть, то это наверняка забавляться местный деревенский девушки.
— Премного благодарен, но пари держать с тобой ни за какие коврижки не буду! — хохотнул баронет. — Тебе черт ворожит. Будто я давеча не видел, как ты с папашей на петушиных боях двадцать раз кряду об заклад бился да не продул ни однажды. Но ты все равно не прав — никакие это не крестьянки. Где этим дояркам взять такую волшебную красоту, неземную легкость, такую… такую…
— Bene, ты меня все-таки интриговать, — согласился наконец тот, — Muovetevi, ё tardi![12] Если у вас тут все такой крестьянский девушки, как ты говоришь, то зачем же драгоценный время терять!
Обрадованный, Бреннхольц-младший пришпорил лошадь и понесся вперед. А друг его даже к поводьям не прикоснулся. Покачиваясь в седле, потянулся и зевнул. Не подозревая, что за ним наблюдают.
В прозрачной тьме, где синева неба сливалась с синевой озера, а звезды мерцали и сверху, и снизу, едва можно было разглядеть, что дальше берег делал крутой изгиб, образовывая уютную, защищенную от посторонних глаз заводь. Там, на широком песчаном пляже, под сенью раскидистых дубов и высоких елей, мерцал красноватый огонек костра, вокруг которого то появлялись, то исчезали в темноте белесые призрачные тени.
