Андрей Марченко - Литерный эшелон
– Помираю, ребята, помираю! – бормотал парень.
– Зубодера надо… Может фершала крикнуть?
Как раз ветер подул со стороны казачьего лагеря. Уж не узнать фельдшер или еще кто-то дурным голосом пел песню.
– Пьяный он наверняка. Кто ж на нашей земле при спирте будет трезвым?..
Арестанты закивали: и действительно, кто?
– Может придушить пацана, чтоб не маялся? Да и нам спать пора.
Пашка снова заныл: от боли и безысходности.
Ульды вытер руки о рубашку, понюхал их, кивнул. Дернул цепь, и со своим напарником подошел к Павлу. Присел, занес руки над лицом.
Стон сорвался в визг.
– Да не шуми так… Рот открывай.
Павел подчинился. Три толстых пальца влезли в рот. От них несло рыбой.
– Укусишь – и правда придушу, – запоздало предупредил Ульды. – Какой зуб?
Тот был указан языком. Пальцы сжали зуб, потянули. Будто ледяная молния пронзила голову парня. Казалось, через дырку в зубе извлекают не нерв, а весь мозг. И вдруг все кончилось, что-то оборвалось во рту, его тут же заполнила соленая кровь.
В руках у Вани был вырванный зуб. Он им полюбовался мгновение, дал увидеть остальным. И отшвырнул в сторону.
– Здорово ты его… – похвалил кто-то из темноты.
– Да ладно… Я боялся зуб раздавить.
Лагерь засыпал…
Прибытие
Уходя далее, на восток, в тайгу, дирижабль пересек Енисей и пролетел над местной каторжной столицей – Туруханском.
Один из «политических» легонько толкнул под руку сидящего рядом другого ссыльного, указал на небо.
– Глядите, Петр Мамонович, дирижабль. К чему бы это?..
В ответ на легонький, в общем-то, толчок, Петр Высоковский зашелся в жестоком кашле, отхаркивая порою куски легких. Ссыльный болел чахоткой, и одной ногой твердо уже стоял в могиле, о чем знал прекрасно.
Когда Высоковский прокашлялся, заключил:
– Ой, не к добру это. Не к добру.
Его собеседник кивнул: в этих краях уже десятки лет ничего не менялось. Уж к лучшему – так точно.
***А где-то около двух часов пополудни на месте крушения иноземного аппарата потемнело резко, словно срезало ножом дневной свет.
Прекратились разговоры, все обернулись, глядя на восток…
…И замерли.
По небу плыл серебристый предмет похожий не то на огромного жука, не то…
Уж не понять, сколько длилось оцепление, пока кто-то не заорал:
– Летучий корабль! Марсияне! За своими явились!
И началась паника. Кто-то, прикрыв голову руками, упал на землю, кто-то рванул куда глаза глядят. Но убежал совсем недалеко, поскольку скованный с ним арестант как раз лежал на земле.
Казаки громко ругались, ржали лошади, не видавшие доселе ничего подобного. По небесному чудищу садил из револьвера есаул, били из карабинов простые казаки.
Кажется, из всех на поляне не растерялись двое: Грабе и Бык.
Иван дернул цепь, едва не свалив с ног Пашку, который, глядя в небо, превратился словно в соляной столб.
– А от зараз – роби ноги! Швидко!
– Че?..– удивился Пашка.
– Тикай-мо!
Бык оправдал свое прозвище – попер в сторону леса так, будто на той стороне цепи никого не было. И Пашка рванул, не разбирая дороги вслед за Быком.
За ними рванули Галантерейщик и Ульды.
Кандалы гремели, бежать в них было просто мукой…
Пашке казалось – бег этот продлится вечно, во всяком случае, до конца жизни, который уж точно не за горами. Не то с воздушного судна ударит смертоносный луч и испепелит беглеца, не то казак пустит вдогон пулю.
Но нет, у летательного аппарата, похоже, были другие планы. Казакам было не до беглецов – они все целили в небо. Меж ними метался штабс-капитан:
– Отставить! Не стрелять! Прекратить огонь! – и тут же боксерским приемом снес с ног солдата, как раз целящегося в аппарат. – Это «Генерал Скобелев»! Дирижабль! Не сметь стрелять в казенное имущество!
Удивительно, но в дирижабль так никто и не попал: стрелки не смогли оценить ни размера, ни расстояния до аппарата, потому неправильно давали упреждения. И пули сыпались наземь со значительным недолетом.
Впрочем, глядя на землю через бинокль, Сабуров спросил будто себя:
– Да что они там, с ума посходили? Мятеж, что ли… – и одним резким движением поставил машинный телеграф на «Стоп». Механики заглушили двигателя, зафлюгировали винты и аппарат ветром стало сносить назад.
Но потихоньку переполох стихал. Как и все хорошее, заканчивались патроны в винтовках. Перезарядка же давала время на мысли и сомнения: неприятно, но пули не приносили противнику ни малейшего ущерба – зачем тогда по нему стрелять. С иной стороны враг и не отстреливался… Так, может, это и не враг вовсе?
…Дирижабль все же пришвартовали. Он выровнялся против ветра и медленно подполз к причальной башне. Одна веревка уже лежала на земле, вторую сбросили с аппарата.
Связав их, Грабе дал команду тянуть. Арестанты, схватив канат, уперлись ногами в землю, и пошли словно бурлаки в бечеве.
Едва канат выбрал слабину, Сабуров приказал остановить моторы. Те, проглотив последние капли горючего, недовольно чихнули и заглохли. Еще через несколько минут пассажиры стали покидать салон.
На земле их встречал Грабе.
– Позвольте представиться, – отрекомендовался первый ученый. – Профессор Беглецкий, Михаил Константинович! Глава всей этой экспедиции. Можно сказать, что назначен самым умным! Вообще-то по достоинству, ее должен был возглавлять мой коллега Сверчков, но, боюсь, он оказался недопустимо тяжелым для дирижабля…
– Весьма, весьма приятно, – отвечал Грабе. – Располагайтесь, дома для вас уже построены…
За учеными сходили коллеги Грабе. Первым шел старший по званию – Попов, за ним следовали два подпоручика.
– А где генерал Инокентьев? – спросил Грабе после приветствия. – Он разве не с вами?
– Не счел возможным покинуть столицу. Будет руководить операцией по беспроволочному телеграфу, – ответил Попов.
Грабе кивнул, распорядился:
– Разгружайтесь.
Сам поднялся по лестнице, прошел по трапу, переброшенному над воздухом.
На палубе его встретил командир дирижабля.
– Ба, знакомые все лица! – притворно удивился Сабуров.
– Мир действительно тесен… – туманно согласился Грабе.
Обменялись рукопожатиями.
– В экую глухомань нас закинуло. Прямо ultima tule. Я не думал, что так быстро попаду снова в Сибирь…
Он окинул взглядом море тайги, раскинувшееся вокруг. Оно ему уже, признаться надоело.
– Не желаете ли сойти на землю? – проявил гостеприимство Грабе.
– Ни в коем случае. Не сейчас это уж точно. Я капитан… А сейчас будет разгрузка.
– В самом деле. Совсем забыл…
– Прикомандирован я к вам… Но если погода переменится, я уйду… – сообщил Сабуров. – Причальные мачты есть в Иркутске, Красноярске, Чите. В Иркутске к тому же эллинг и запас газолина. Это чтоб вы знали…
– Буду знать.
***Началась разгрузка.
В домах разместились ученые, приспособив некоторые под жилища, а остальные – под лаборатории. Не были забыты и солдаты – дирижабль привез им большие палатки, в одной из которых разместилась походная церковь.
Одну небольшую палатку поставили чуть поодаль, у высокой сосны, чью крону порой задевали облака. Чуть не к самой вершине вскарабкался Шульга, укрепив провод антенны. После в палатке собрал свою радиостанцию. Залил в бак специально привезенный газолин, завел генератор.
Загорелись лампочки.
– Вот. Новейший приемо-передатчик системы Попова-Дюкрете! – пояснил подпоручик. – Удивительно компактная модель, всего полтора пуда с генератором! Можем связаться с Петербургом хоть сейчас. Я имею предписание отправить телеграмму прямо по прибытию. Разрешите?..
Грабе милостиво кивнул. Рука радиста коснулась ключа.
***Где-то безумно далеко, в Санкт-Петербурге звякнул звонок, отмечая начало связи. Заработал двигатель лентопротяжки, опустился грифель, делая первую пометку.
В аппаратной дежурный скосил глаз: подобное уже случалось – день назад в предместьях города бушевала роскошная гроза, и приемник прилежно отмечал на бумаге каждый разряд атмосферного электричества.
Но нет – в этот раз. Отметки сложились в череду точек и тире.
Радист очнулся от послеобеденного полусна. Взглянул на полученное, сорвался с места.
– Ваше превосходительство! – сообщил Инокентьеву. – «Ривьера» вышла на связь.
– Слава тебе, Господи…
***После высадки прибывшие кратко осмотрели лагерь, место падения, саму тарелку. Уставший в дороге батюшка попросил место, где можно вздремнуть на чем-то, что не качается.
Ученые же тут же стали вникать в предмет своих будущих исследований.
