Даниэль Дакар - Джокер
– Ага! – проскрипел на унике тощий старикан с воинственно торчащими усами, такой высокий, что Мэри, пожалуй, едва достала бы ему до подбородка. – Ага! А это, надо полагать, и есть наша Спящая Красавица? То есть уже, конечно, не спящая! Ну наконец-то!
– Мисс Гамильтон, – Тищенко поспешил вмешаться прежде, чем голодная, а потому, скорее всего, не слишком добродушно настроенная бельтайн-ка найдется, что ответить, – позвольте представить вам профессора Эренбурга. Николай Эрикович в настоящее время является лучшим нейрофизиологом в Империи.
– В Галактике! – въедливо уточнил профессор.
– В Галактике, – послушно повторил Тищенко, краем глаза наблюдая за реакцией своей пациентки. Та, похоже, с трудом сдерживала смех, и корабельный врач с облегчением понял, что гроза прошла стороной. – Профессор Эренбург – мисс Мэри Александра Гамильтон, майор ВКС планеты Бельтайн.
– Наслышан, наслышан. Рад личному знакомству. Ну и работенку же вы нам подкинули, мисс Гамильтон! Кстати, Станислав Сергеевич, вы в курсе, что ваша подопечная нуждается в завтраке? Или обеде, или ужине, или что там у нее по расписанию?
– Эээээ… А как вы догадались, сэр? – такой проницательности Мэри не ожидала.
– Пустяки, сударыня, – польщенный ее растерянностью Эренбург уже склонялся к ручке, став при этом удивительно похожим на помесь циркуля с богомолом. – Зависимость мимики и мелкой моторики от состояния организма – мой конек. Милая девочка, вы стараетесь быть вежливой, но ваши глаза все время постреливают в сторону подноса. Павел Тихонович, не сочтите за труд – соорудите девушке бутерброд и налейте чаю, а то до обеда еще далековато. Это мы, старики, можем пропускать трапезы, а молодость голодна всегда!
Ласково кивающий Мэри толстячок уже колдовал над подносом. Минута – и у нее в руках оказались тарелка с бутербродами и огромная кружка с обжигающей рубиново-красной жидкостью. Воровато оглянувшись на доктора Тищенко, Гаврилов молниеносно плеснул в чай пару унций коньяку из неизвестно как оказавшейся у него в руках и тут же исчезнувшей фляги. Она благодарно улыбнулась забавному человечку и опустилась на один из свободных табуретов. Тем временем Тищенко продолжил представления:
– Вот этот господин, столь безответственно добавивший в ваш чай коньяк – да-да, Паша, я все видел, не отпирайся! – профессор Павел Гаврилов, генетик. Уж казалось бы, кто-кто, а он-то должен быть противником алкоголя во всех его проявлениях, так нет же!
Гаврилов виновато развел руками, покосился на Мэри и неожиданно ей подмигнул. Она торопливо, почти не жуя, проглотила откушенный кусок бутерброда, опасаясь, что сейчас не выдержит, рассмеется и непременно подавится.
– И, наконец, доктор Иван Смирнов, биохимик Божьей милостью, – оставшийся у стола кряжистый мужчина лет пятидесяти, облаченный под распахнутым белым халатом в нелепую куртку, с достоинством поклонился.
– Ну что же, господа, полагаю, нам есть, что сообщить мисс Гамильтон. Николай Эрикович?
– Об окончательных выводах пока говорить рано, но предварительно я могу сказать, что переданный нам для исследования человеческий мозг является преднамеренно созданным биокомпьютером, чьи функции искусственно поддержаны тарисситовой имплантацией. Тариссит не природный, он произведен лабораториями компании «Кристалл Лэйкс», что, в общем, было вполне предсказуемо. Скорость прохождения и обработки информации убийственная. Очевидно, именно тариссит препятствует гибели нейронов, в противном случае мозг оказался бы нежизнеспособным буквально через пару часов работы в полную силу. Хотя, надо полагать, именно тарисситовая имплантация обеспечивает ту самую производительность, от последствий которой сама же и защищает мозг. Личностные качества минимальны, приторможены примерно на уровне пятилетнего ребенка. Иван Иванович, прошу.
– Весьма оригинальный состав жидкости, циркулирующей в системе жизнеобеспечения. До сих пор нам не удавалось исследовать неповрежденный объект, все, что попадалось в руки нашему флоту, находилось в разных стадиях разрушения. Мы синтезировали по имеющемуся образцу боевой коктейль бельтайнских пилотов и простимулировали им мозг. Результаты сногсшибательны. Вы часто пользуетесь этой гадостью, мисс Гамильтон?
Мэри, отставившая в сторону тарелку и теперь прихлебывающая горячий ароматный чай, коротко пожала плечами:
– Кадетов Звездного Корпуса с детства приучают к воздействию стимуляторов, без них в бою делать нечего.
– В таком случае, это действительно тариссит, – удовлетворенно кивнул Эренбург. – Интересно, кто первый додумался до такого?
– Констанс Макдермотт, одна из предков Лорены. Вы уже знакомы с Лореной Макдермотт?
Эренбург задумчиво кивнул:
– Мисс Макдермотт производит впечатление чертовски умной женщины. Это, видимо, семейное.
– Линейное. Линия Макдермотт издавна дает Бельтайну не только пилотов, но и ученых. Что касается семей… с этим у линейных редко складывается, сэр.
Тут в разговор вступил Гаврилов, уже некоторое время внимательно рассматривающий Мэри:
– Стало быть, мисс Гамильтон, вы принадлежите к Линии Гамильтон?
Мэри усмехнулась с едва заметной иронией и покачала головой.
– Вот как? Значит, вам предстоит стать родоначальницей?
– Нет, господин Гаврилов. Я не принадлежу к Линии Гамильтон, потому что мой отец не бельтайнец. Я полукровка, мой набор генов недостоин продолжить Линию, – в голосе Мэри прорезались издевательские нотки. – Так что последней представительницей моей ветви Линии Гамильтон была моя мать.
– Простите, мисс Мэри, вы сказали – была?
– Она погибла в космосе, когда мне было полгода. Так что все, что у меня есть – ее голоснимок и плита на мемориальном кладбище. Когда я была маленькой, мне это казалось ужасно несправедливым. – лицо Мэри стало задумчивым, и Тищенко не взялся бы интерпретировать слабую улыбку, время от времени кривившую ее губы.
– Понимаю, – пробормотал Гаврилов. – А ваш батюшка?
– Бабушка говорит, что я похожа на него. Очень может быть. Но тут мне трудно быть объективной, единственное изображение отца было в коммуникаторе матери, и когда она пошла на таран… Во всяком случае, на мать и вообще на Гамильтон я не похожа совсем, – бельтайнка в который раз пожала плечами. – Из того немногого, что мать рассказала бабушке, следует, что он был офицером, они познакомились на Бастионе Марико, отец хотел на ней жениться, но погиб, не успев сделать этого. Второе имя я получила в его честь, а первое – как благодарность Пресвятой Деве, давшей матери ребенка в память о мужчине, который любил ее. Впрочем, возможно, что все это вранье.
– Почему вы так думаете, мисс? – негромко спросил Гаврилов, не сводящий с Мэри испыту-ющего взгляда. Остальные молчали, предоставив генетику удовлетворять любопытство со странной, обычно несвойственной деликатному Павлу Тихоновичу настойчивостью.
– Вы не знакомы с нашими обычаями, сэр. Сейчас стало чуть полегче, в частности, мой второй пилот вышла замуж за нелинейного, сейчас беременна третьим ребенком и это как-то проглотили. Но тридцать три года назад бельтайнка из Линий, допустившая и сохранившая беременность от безвестного чужака… Алтея Гамильтон стала парией, понимаете? Ее в лучшем случае жалели, а чаще презирали, Генетическая служба настаивала на аборте… И если для того, чтобы иметь хотя бы одного союзника, она солгала своей матери, рассказав историю, достойную баллады о трагической любви, не мне ее судить.
Генетик с некоторым трудом сцепил пальцы заложенных за спину рук, прошелся по лаборатории, потом подошел к Мэри и ободряюще улыбнулся:
– Знаете, мисс Мэри… я уже довольно давно живу на белом свете. И почему-то я совершенно уверен, что ваша матушка сказала тогда чистую правду. Да-c. Кстати, я еще не успел отчитаться перед вами…
Пока Гаврилов обстоятельно рассказывал о том, что показал генетический анализ содержимого пробирок, а также двух детей, обнаруженных в подводном комплексе и нерожденных малышей Джессики Фергюссон, доктор Тищенко никак не мог отделаться от мысли, что у колобка-однокашника появилась какая-то идея. Идея, которую он не собирается озвучивать в присутствии мисс Гамильтон, намеренно уводя разговор в сторону. Похоже, это заметил и Эренбург, время от времени бросающий пытливые взгляды то на коллегу, то на его собеседницу. И когда с Тищенко связался Корсаков, сообщивший, что ждет мисс Гамильтон к обеду в кают-компании и выслал за ней вахтенного, а Мэри с сожалением отставила кружку, откланялась и ушла, корабельный врач немедленно взял старого приятеля в оборот:
– Ну-ка, Паша, выкладывай, что это тебе в голову взбрело? Сроду за тобой такого не водилось – в открытой ране ковыряться. Ты же не мог не видеть, что никакого удовольствия разговор с тобой ей не доставил!
Гаврилов попробовал было пристроиться на табурет, с которого встала Мэри, поморщился и опустил сиденье. Круглая добродушная физиономия была не то чтобы мрачной – скорее, целеустремленной.
