Максим Хорсун - Пусть всегда будут танки
– Вот ведь… – Я уже слегка пришел в себя и смог криво усмехнуться.
– Представь себе! – Вайман глубоко затянулся. – Дело было в 55-м, под Новый год. Наверное, поэтому Дорогова арестовали только на следующее утро, – проговорил он, одновременно выпуская дым, а потом наклонился ко мне: – Знаешь, как он выкрутился в КГБ?
Я мотнул головой. Откуда мне знать?
– Он сказал, – Вайман прищурился, – что ему показалось, будто кто-то карандашом пририсовал Сталину рожки и тараканьи усы. Тогда со словами «А это что за хреновина?» Дорогов приблизился к портрету, чтобы рассмотреть получше. Так как в зале клуба было темно, он решил подсветить портрет спичками. А дальше произошло то, что произошло. Портрет вспыхнул. Дорогов с вполне искренними слезами уверял гэбэшников, что всему виной его неосторожность: перед танцами он выпил кружку пива, и поэтому координация была слегка нарушена.
Вайман замолчал.
– И чем все закончилось? – поинтересовался я.
Замполит махнул сигаретой и рассыпал пепел по папкам с секретами.
– Закончилось все февралем 56-го года, то есть двадцатым съездом КПСС и развенчанием культа личности Сталина. Дорогова отпустили, дело замяли. Но он очень изворотливый, очень находчивый жук! Жучара! Помни это, Василий!
Он докурил сигарету молча. С силой раздавил окурок в пепельнице. Я ждал, что еще скажет Вайман, ему наверняка было что добавить.
– В Западной Европе построена и уже работает в полную силу сеть НИПов НАТО, аналогичная нашей, – продолжил он наконец. – Ты понимаешь, насколько высоки ставки в нашем деле? Нельзя! Допустить! Сбоев! – проговорил замполит, пристукивая по столешнице указательным пальцем. – Завтра приезжают Королев, Келдыш и их свита. К нам они, очевидно, надолго. Ты понимаешь?
Народная примета: если два академика направляются в симферопольский Центр дальней космической связи, то к чему это? Ясен пень – к какому-то важному запуску.
А может…
Может, они запускают нас? В смысле – нашу «Осу»? Мы уже вдоволь поколесили по разным полигонам, пора бы понюхать, чем пахнет настоящий реголит, а не его жалкая подделка из крымского ракушечника.
Я ощутил прилив противоречивых эмоций: неожиданное волнение, предвкушение, тревогу. Само собой, виду я не подал, переварил все молча. Но хитрый замполит по каким-то видным только ему признакам догадался, каков ход моей мысли.
– В этот ответственный момент, – сказал он, зловеще понизив голос, – я не допущу каких-либо идеологических диверсий.
На следующий день встречали хлебом-солью академиков и конструкторов. В гарнизоне началась какая-то суета, словно перед свадьбой. Все были в приподнятом настроении, подтрунивали друг над другом, приглашенный из «Ореанды» повар готовил деликатесы, на станциях НИПа и в техзоне стало многолюдно. Особенно ахово было, когда в охрану заступали курсанты. Они-то не знали всех этих московских шишек и поэтому, встретив на закрытой территории новых людей, первым делом валили их лицом в ноябрьскую грязь и только потом выясняли, кто это. И вот кладут в лужу какого-нибудь ведущего инженера, кандидата или даже доктора наук, а у того, как назло, из оттопыренного кармана пальто вываливается початая чекушка или бутылочка крымского коньяка. Не комильфо. Курсанты потом шушукаются, все нижние чины вплоть до духов ходят и посмеиваются. А руководству – красней и расхлебывай.
Тренировки отменили. От нечего делать я гулял под моросящим дождем в «песочнице», спускался в ракушечниковые кратеры, взбирался на насыпные возвышенности, пинал помятые учебные болванки. Сквозь разрывы в тучах на меня смотрела луна, как бы оценивая: достоин ли…
– Отклонение?
– Порядок, Сергей Павлович.
– Курс?
– Курс в норме.
Я зашел в теплый, сильно накуренный зал. Ровно гудело оборудование, пощелкивали реле. Офицеры связи занимали места по боевому расписанию, все были собраны и спокойны. Профессионалы, молодцы! Я и сам не так давно был одним из них…
В уголке на столовских табуретах скромно сидели Черников, Прокофьев, Апакидзе и Янсонс.
– Пришел поприсутствовать при родах? – спросил Черников, пожимая мне руку. Я не ответил, присел на подоконник, сдвинув чахлый кактус. Тотчас же почувствовал прикосновение сквозняка к пояснице. Да, в молодости на такие вещи внимания не обращаешь, только потом приходится расхлебывать.
– Высота? – потребовал Королев.
– Тысяча шестьсот, – ответили ему по громкой связи. – Начинаем поворот.
– Наш летит? – спросил я.
– Летят, Вася, – ответил Прокофьев мечтательно. – Летят.
Могучая сверхтяжелая ракета Н-3 поднимала в небеса танковую обойму: трехуровневую платформу, на которой дремали, ожидая своего часа, не учебные, а самые настоящие боевые «Оски»: злые и зубастые.
– Высота две триста. Поворот завершен, – прозвучало по громкой связи. – Полминуты до отделения первой ступени.
– Добро, – отозвался Королев.
Интересно, каково это – знать, что твое детище, продукт твоего ума, материализованный благодаря стараниям тысяч лучших рабочих, сейчас в недоступной высоте, над всем миром? И солнце – необыкновенно яркое, обжигающее – золотит ракете бока.
А о тебе никто слыхом не слыхивал. Ну кроме тех, у кого доступ по первому уровню секретности. А для остальных ты – невидимка, ноль, не существуешь. Ты пишешь научную работу или статью, а она выходит под безликим псевдонимом. Ты не имеешь права принимать участия в международных конференциях. Нобелевская тебе не светит. Твоя судьба – быть козырем в чьем-то залатанном, прокуренном рукаве. Широко известным в узких кругах деятелем. Хотя ты – ученый мирового масштаба, и каждая твоя работа – это вклад в развитие не какой-то отдельной страны, а цивилизации.
– Вторая ступень отработала, высота сто пять тысяч. Отделение.
– Отделение подтверждено. Выход на опорную орбиту подтвержден, НИП-10, передаем управление аппаратом вам.
– Спасибо, ЦУП. – Королев откинулся на спинку кресла.
– Получаем телеметрию, – немедленно доложил старший по смене, – параметры орбиты расчетные, бортовые системы работают нормально.
– Ну и отлично, – отозвался генеральный конструктор. – Так держать.
Я волновался. Да и все наши – танкисты – волновались. И от этого мысли всякие лезли в голову. Так сказать, не совсем уместные.
– Мы пришли с войной… – тихо сказал Апакидзе.
– Теперь не говорят «война», Гриша, – ответил Прокофьев. – Теперь говорят «принуждение к миру».
– Вот если бы на Луну полетели не танки, а луноходы Бабакина… – предположил я.
– История не знает сослагательного наклонения, – с умным видом процитировал кого-то Янсонс.
Запиликала тревожная трель, и все сразу встрепенулись. Старший офицер с явной неохотой поднял телефонную трубку, посмотрел виновато на Королева.
– Станция Висла-М докладывает, – сообщил он, бледнея. – Обнаружена быстролетящая цель, идет курсом на сближение…
И не успели мы толком осознать, что означают эти слова, как пункт управления огласил многоголосый удрученный писк, означающий потерю радиосвязи с космическим аппаратом.
– Телеметрия отсутствует, – последовала печальная констатация.
– Отправить запрос на аварийной частоте, – распорядился Королев, бросив взгляд на нас, он добавил: – Всех посторонних прошу покинуть пункт управления.
Мы безропотно кинулись к дверям. Последнее, что я услышал за своей спиной, – Королев требовал подтвердить факт использования США тактического ядерного оружия на околоземной орбите.
Глава 8
Все мечтают быть танкистами на службе у энергокорпораций – и трудяги, и офисный планктон. Говоруны-политики, учителя, врачи, экстремалы, мажоры. Потому что танкистов все любят, потому что танкистам все можно, потому что танкист – это как звезда кино, но только в танке, потому что быть танкистом – это кураж, веселье, достаток и опасность. Потому что скоро все рухнет, останутся только энергокорпорации. И все обесценится, только сила всегда будет в цене.
Примерно так рассуждал Антон Левицкий, ведя старую со свежими заплатками «Осу» по великой пустыне из присыпанной пылью застывшей лавы. Эта пустыня была известна под пафосным названием Океан Бурь.
Лунная «Оса», само собой, отличалась от той машины, на которой Антону приходилось служить на Земле. Изменения коснулись прежде всего ходовой части – она была адаптирована под внеземные условия. Кроме того, у танка появился тесный шлюз, в который можно было забраться, лишь согнувшись в три погибели. Без шлюза на Луне никак, из танка просто так не выйдешь, ведь снаружи – вакуум. По этой же причине Антон находился в кабине в легком скафандре. Это облачение отличалось от тех скафандров, в которых расхаживали по Луне Армстронг и Олдрин, точно так же, как сейчас самый современный «Чемпион» отличается от первых британских танков модели «Марк-1». Давление в новом скафандре поддерживалось частично за счет псевдомускулатуры, поэтому в вакууме его не раздувало, подобно дирижаблю, как это происходило со старыми скафами. Имелась также продвинутая система жизнеобеспечения, которая позволила бы пользователю продержаться долгое время на поверхности в условиях лунного дня и лунной ночи. Сама «Оса» обеспечивала танкиста всем необходимым для жизни: в кабине поддерживалась атмосфера, но скафандр все равно запрещали снимать написанные чьей-то кровью правила техники безопасности.
