Алексей Молокин - Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!

Ждет, понял сталкер.

…Джип Карапета приткнулся возле придорожной кафешки, едальни, как называли эти заведения шоферы-дальнобойщики. Хозяин китайского жестяного монстра сидел на крыльце, растопырившись, словно жаба, и время от времени прихлебывал какое-то алкогольное пойло из уже наполовину пустой бутылки. По шоссе, с шумом разрывая прохладный ночной воздух, проносились грузные фуры, шустро простреливали редкие легковушки, и дела до одинокого пьяницы, баюкающего бутылку на ярко высвеченном пятачке возле входа в третьеразрядную едальню, не было никому.

– Ты чего это, – спросил Берет, выходя из машины, – нажираешься перед работой, я уж не говорю, что за рулем. Угробишься ведь, не на деле, так на шоссе. Сам-то ладно, мусорный ты человек, а вот людей жалко.

– Ни хера тебе никого не жалко, – зло булькнул Карапет. – Ни людей, ни друзей, ни себя.

И тут же плаксиво пожаловался:

– Не берет, сука!

– Не все суки дают, и не все суки берут, и не все, что дают да берут, – суки, – пошутил Берет, подумав про себя: «Вот такой у меня нынче юмор, охренеть какой юморок! Натуральный албанский, русским литературным не разбавленный. Хоть сейчас в бандюки или в “Камеди Клаб”!»

– Водяра не берет, – ничуть не обидевшись, печально пояснил Карапет. – И ширево тоже, я ведь и ширяться пробовал – без толку. Херово мне, Берет, ох, как херово… погоди, и до тебя это докатит, никуда ты от нее, суки, не денешься. Никто из нас никуда не денется, потому как служим мы дьяволу!

– Зоне мы служим, – отозвался сталкер, – Зоне внутри нас, и больше никому. Дьявол – он для людей, а мы, как ты сам недавно признал, нелюди.

– Не совсем… – начал было Карапет, но Берет оборвал его:

– Я что, сюда приехал сопли тебе вытирать? С чего бы это тебя на философию пробило? Или покаяться решил? Так за покаянием тебе не ко мне, а к попам. Вали вон в Сергиев Посад, там тебя быстро оприходуют. Там у них на этот случай святой спецназ имеется. С гранатометами под крылами. Ну, говори, зачем вызывал, придурок?

– Задание у меня, замочить одного сталкера, – начал Карапет каким-то странным, булькающим голосом. – Только я среди братвы маленько поспрашивал – получается, крутой этот сталкерюга – спасу нет. Не первый раз его хотят замочить и не второй, и каждый раз – облом. А мне, только я оклемался после сеанса, этот наш фюрер и говорит, тебя сейчас ни пуля, ни нож не возьмет, типа, только не бзди, все будет как надо. А я нутром чую, что смертынька моя рядом ходит-бродит, косточками поскрипывает… А не идти нельзя, хуже будет…

– Кто «этот»? Что еще за «фюрер»? Какого такого еще сеанса?

– Да Кощей, кто же еще, он со мной лично сеанс проводил, вроде гипноза, только страшнее, – хрипнул Карапет и снова присосался к бутылке. Оторвался, поднял на Берета осоловевшие глаза и как-то удивленно констатировал: – Не берет! Да и хрен с ней!

И отшвырнул пустую бутылку. Про таинственный сеанс он рассказывать явно не хотел.

– В общем, ты, Берет, меня подстрахуй на случай чего. Помоги, как человека тебя прошу! А убьют – так похорони, как положено, по-людски, только чтобы отпевали не в Москве, а где-нибудь в глубинке, там попы покамест еще настоящие, непорченные. В Любцах, например, у меня там двоюродная тетка живет, вот там пускай и похоронят… На бережку.

Берет задумался. То, что Карапет не сегодня, так завтра гробанется, было ясно. И скорее всего все-таки сегодня. Судя по всему, он уже сам себя похоронил, а смерть – ее ведь только кликни, придет, сколько раз такое случалось и на войне, и в Зоне. Но и не помочь тоже было нельзя, неправильно. Кощея, будь тот трижды фюрер, сталкер не боялся, хотя что-то в словах одуревшего от страха Карапета настораживало. Отговорить? А зачем, собственно, отговаривать? Кто он такой, сталкер Берет, чтобы ввязываться в эту историю? Хотя… уже ввязался. Берет даже сплюнул от досады. Выходило, что так или иначе придется страховать, а ежели что – выполнить работу за погибшего, а его самого – похоронить, как просил. В каких-то Любцах, на бережку… Знать бы еще, где эти Любцы…

И тут Берет понял, что знает.

– Похороню, – пообещал он. – В случае чего – похороню. В Любцах у старой церкви, на высоком берегу Клязьмы.

– Вот и ладно, – вдруг совершенно трезво сказал Карапет. Он повернул к сталкеру странно костистое, словно не свое, обтянутое желтоватой кожей лицо. – Дело пора делать, так что двинулись. Это в Пенкино, за мостом налево, ты, Берет, езжай за мной, только держись метрах в ста, дом на отшибе, я первым войду, а ты погоди немного… Я должен сам, а то не считается… Но будь готов, если меня все-таки грохнут – кончи гада. На вот, возьми мобилу, там номер Кощея забит. На букву «Ща», он там один такой. Действующий номер, а так-то у него много номеров, да не на все можно дозвониться. И не забудь, что обещал. А потом линяй, вот тебе мой совет. Свали отсюда куда подальше, где людей нет, авось там тебя и Кощей не достанет. Нет… если захочет, достанет, конечно, но не сразу. Может, ты к тому времени сам скопытишься, может, все-таки помрешь как человек. Может, успеешь.

– А если обратно в Зону? – серьезно спросил Берет.

Карапет отрицательно замотал головой.

– Нет, Зона теперь нам чужая, не примет тебя Зона.

Что-то с Карапетом было не так. Пахло от него как-то странно, вроде как от перекаленного металла, не то чтобы неприятно, но тревожно. Запах мысли такой, что ли? Но страхом больше не пахло, не было никакого страха. И то сказать, чего бояться человеку, который перестал считать себя живым?

Сталкер завел машину и поехал за джипом Карапета.

…Наверху Берета действительно ждали. Стеллс стеллсом, но уже внизу, в холле, было ясно, что в коттедже засел не простой сталкер-мутант, точнее, мутант, конечно, но другого ранга. Высший, если можно так выразиться, под стать тому же Кощею. Поэтому Берет не мешкая всадил очередь из «Гюрзы» туда, где на миг нарисовался призрачный силуэт, рискуя попасть под осколки, добавил из подствольника и сразу же сам оглох и ослеп от мощнейшего пси-удара.

Очнулся он не сразу, а когда очнулся, понял, что его работе на ведомство Кощея пришел конец. И жизни скорее всего тоже. И получалось, что заканчивалась эта самая жизнь скверно и стыдно.

В изодранном пулями кожаном кресле в иссеченном осколками углу, растопырив длинные ноги, в кислой пороховой гари нарисовался не кто иной, как Ведьмак собственной персоной. Ведьмак, живой, целый и невредимый, будто и не в него только что влепили гранату из подствольника. На коленях у него лежала та самая, знакомая еще по Зоне «Гурда» в вытертых ножнах. Ни настороженным, ни удивленным Ведьмак не выглядел, разве что слегка раздосадованным тем погромом, который учинил в коттедже Берет своей грави-волной, да и стрельбой тоже. Ведьмак никогда не любил беспорядка.