Сергей Тармашев - Наследие 2

— Все.

— Вывод? — прорычал вопрос инвалид.

— Это он. Единогласно. — Эфир коротко треснул и затих.

— Твои начальники солгали тебе, — произнес обездвиженный инвалид. — Развалины Завидовского Центра заселены больше ста пятидесяти лет.

— Но как же… — опешил старый учёный. — Я видел отчет Историко-Географического Университета Рыбинского ЦСГР! Там был весьма подробный доклад о…

— И в тот день, когда дирижабль прилетал к ним, его экипаж это видел, — оборвал профессора инвалид. — Дирижабль обстреляло местное население, и он ушел, не высаживая десанта, поэтому мы не стали вмешиваться. Но тебя обманули дважды, старик. В архивах Завидовского Центра не было ничего о Наследии. Лишь огромная куча отписок, что направляли сыщики начальству. Они не смогли узнать ничего, и потому с началом Хаоса дело было официально закрыто.

— Не может быть… — Профессор изо всех сил надеялся, что беспомощный инвалид ошибается, он попросту не может не ошибаться, ему вообще не может быть известно, что закладывалось в информационные емкости правительственного центра двести лет назад! — Она должна быть… информация должна быть… Обязательно должна! Данные секретных архивов тщательно…

— Мы уничтожили опорный пункт противника и забрали все накопительные емкости, — можно было сказать, что обездвиженный инвалид рычал спокойно. — В развалинах дата-центра нет ничего, кроме пустых шкафов. Захваченная документация была изучена. Тебя обманули, старик, — повторил он. — У ищеек «Сёрвайвинг Корпорэйшн» не было ничего конкретного. Ты пришел за тем, чего нет.

Старый учёный тоскливо закрыл глаза. Всё зря. Сорок лет жизни, отданные поискам, десятки смертей чистых, сотни расстрелянных в Новодевичьем лигов, надежда, вспыхнувшая в сердцах хотя бы тех немногих, кто всё ещё верил… Всё бессмысленно. Он посмотрел на окровавленного Ермакова и запоздало понял: Федотов послал их сюда на смерть, чтобы не связываться с поисками и всем прочим. Наверняка это решение было принято не им одним, неспроста Совет Президентов собирался несколько раз, а его, Синицына, пригласили только однажды. Сразу вспомнилось ермаковское недовольство слишком опасной взрывчаткой. Миша опытный офицер, он ещё тогда заподозрил неладное, говорил, что любая серьезная перестрелка для них равносильна фитилю, поднесенному к пороховой бочке. Федотов всё продумал заранее, так и вышло. Множество людей погибли зря, и он, Синицын, оба раза отводил их на смерть…

Внезапно дверь в помещение слегка приоткрылась, и раздавшийся из-за неё рычащий голос окликнул расплывшегося по полу сородича:

— Ратибор!

— Но мы поможем тебе, — вдруг произнес обездвиженный инвалид. — Ибо время пришло.

Профессор непонимающе перевел взгляд с темнеющего дверного проема на собеседника, и тут лиг встал. Бесформенная масса тряпья вдруг вздыбилась, словно гора, и Синицын похолодел от ужаса. В курсе по историческому естествознанию есть старый видеоролик плохого качества, где свившаяся в кольца королевская кобра в мгновение ока вздымалась, раздувая капюшон, и её оскаленная пасть смотрела прямо в камеру… Лиг встал именно так. Секунду назад его тело безобразным безвольным месивом лежало на полу, и вот он на ногах. Огромная, в два с половиной метра, человеческая фигура с устрашающе гипертрофированными мышцами, затянутая в белый маскировочный балахон с головы до пят, нависла над профессором. Глаза подсолнуха вспыхнули кроваво-красным огнем, и от чудовища повеяло смертью. Старый учёный, полумертвый от почти первобытного страха, инстинктивно попытался отползти назад и упал на пол, соскользнув с матрасов. Четверть тонны мышц абсолютно бесшумно сдвинулись с места, и подсолнух быстро и плавно заскользил к двери, словно его огромная фигура была бесплотным призраком. Мощная фигура заслонила собой дверной проем, на мгновение замерла и столь же эфемерными движениями вернулась обратно, вновь нависая над профессором.

— Встань, старик, — негромко прорычал подсолнух, протягивая Синицыну какой-то предмет. — И возьми пакет. Теперь он твой. Круг Пророчества начался.

Старый профессор, съежившийся под обжигающим взглядом пылающих кровью глаз подсолнуха, неловко поднялся, пошатываясь от экстремально участившегося сердцебиения. Он с опаской посмотрел на протянутую к нему руку. Одно только её запястье было вдвое толще профессорской ноги, и зажатый в мощных пальцах пластиковый конверт-папка выглядел в руках подсолнуха поздравительной открыткой. Синицын почувствовал, как от перенапряжения начинает покалывать сердечную мышцу. Он заставил себя удержаться на ногах и взял протянутый пакет.

— Что это? — спросил он, морщась от боли.

— Конфиденциальная часть завещания Шаро Предрекшей, — прорычал гигант. — Будь осторожен с этим документом. Он ждал тебя более двухсот лет.

Сквозь прозрачный пластик папки профессор разглядел фирменный бланк адвокатской конторы, доводившей когда-то до наследников последнюю волю Великой Шаро. Недомогание мгновенно улетучилось. Сомнений быть не могло, это та сама юридическая фирма! Синицын дрожащими от волнения пальцами вскрыл папку и извлек оттуда листы самой настоящей бумаги прошлого. В первую секунду у него перехватило дыхание от увиденного. Он узнал почерк Шаро Предрекшей. Тайная часть завещания была составлена от руки в единственном экземпляре, вместе с ней в папке находились несколько созданных на копире копий. Старый учёный жадно впился глазами в рукописные строки. Великая Шаро завещала своему наследнику, Новодевичьему монастырю, хранить созданную при жизни памятную плиту в монастырском дворе и не допускать земляных работ в районе плиты. А также полностью исключить возможность её переноса с места на место, под какими бы то ни было предлогами, включая форс-мажор в виде войн, стихийных бедствий и катастроф всяких видов. Местоположение плиты с эпитафией должно оставаться неизменным. Также Шаро Предрекшая просила монастырь в меру сил противодействовать нападкам следователей «Сёрвайвинг Корпорэйшн», подозревающих её соратников в тайном вывозе с биологических ферм МАГБ по всему миру в общей сложности ста тысяч тонн элитного семенного и эмбрионологического фонда незадолго до запрещения Ассоциации мировым правосудием. Великая Шаро указывала, что данный генофонд подвергся трансгенному заражению в условиях стремительно разрастающейся генетической катастрофы и был уничтожен. Далее в завещании указывалась просьба следить за тем, чтобы эпитафия на мемориальной плите всегда оставалась в читабельном виде, после чего шла короткая строка благодарности всем своим соратникам. Дата, подпись.