Рыкарь - Никита Гримм
— А мое тело потеряет глаз? — Я поднял глаза на «старичка».
Тот с улыбкой пожал плечами.
— М-да, и выбор-то невелик… — Пробурчал я, возвращаясь к своему отражению.
Я злился, злился на себя, на свою слабость, на свой страх. Дрожащая левая рука легла глаз, оттянула нижнее веко. Правая подняла нож….
— А-А-А-АРРРР! — Я зарычал, доставая глазное яблоко из глазницы.
Руки дрожали, голова дрожала, спина просто содрогалась, даже ступни ног дрожали от боли…
— Давай его сюда, парень. — «Старичок» протянул ко мне руку.
Я буквально полз к нему на коленях. Каждое движение отзывалось болью. Мне показалось, что я полз вечность. Дважды я упал, ожог на глазном дне отдавал пульсирующей болью в мозг.
На открытую ладонь легло обожженное глазное яблоко. Руки продолжали дрожать.
— Я могу пройти ко Дворцу Владыки? — Прохрипел я.
— Плата принята, можешь пройти по мосту. — Теперь «старичок» не улыбался.
Лицо его стало серьезным. Он поднялся и подошел к деревянному колу, к которому был привязан конский волос. В руке «старичка» возник деревянный молоток, и он им трижды ударил по колу, погружая его чуть глубже в землю. С третьим ударом над рекой появился веревочный мост, соединивший два берега.
— Можешь пройти, рыкарь. Во Дворце ждут. Не стоит заставлять Владыку ждать. — «Старичок» приглашающим жестом указал на мост.
Я с трудом поднялся на дрожащие ноги. Попытка приложить руку, напитанную жизненной энергией, ничего не дала, аркан «Цепей Жизни» тоже не помог. Я по очереди пытался применить разные целительские чары, но ни один «аркан» не оказывал никакого воздействия, но вот движение энергии Источника через луч Жизни.
— А, попытка не пытка, да?! Но ты же не думал, что всё будет так легко, да? Не-е-е-е-е-ет, рыкарь, рядом со Стальным Дворцом ты не сможешь воспользоваться ни светом, ни жизнью, вода тебе не подчиниться, и воздух тебе не откликнется. Тьма и смерть, твердь и пламя здесь сильнее, чем где бы то ни было. Так что пройти этот мост ты сможешь только за счет Воли.
Я лишь кивнул и шатающейся походкой шагнул на мост. Вдох — выдох — шаг — вдох — выдох — шаг — вдох — выдох — шаг. Я медленно продвигался вперед, держась за натянутый канат моста. Каждый новый шаг отдавался ноющей болью в голове. Я медленно дошел до середины моста и услышал крик со спины:
— Э-э-эй, ры-ы-ыка-а-арь!
Я обернулся на «старичка», который все ещё стоял на берегу реки Тойбодым. Даже с середины реки я понимал, что он всё также улыбается и подбрасывает в руке мой глаз.
— Ты же не думал, что все будет так просто, да?! — Крикнул «старичок» и, размахнувшись, метнул мой глаз ближе к середине реки.
Глаз с характерным «бульк» ушел под воду.
Вначале ничего не происходило. Но новый шаг показал, что все совсем ненормально. Новый шаг по мосту. И картинка передо мной изменилась.
Не было больше берега реки Тойбодым, не было и Дворца. Я стоял перед свежей выкопанной могилой. Рядом лежал простой деревянный крест, который ставят на первый год после захоронения.
Мою руку сжимала чья-то рука. Я повернул голову, и сердце сдавило. Мама, любимая, единственная. Она стояла и молча плакала, держа меня за руку. Что происходит. И тут я вспомнил — это Казанское кладбище. Здесь мы хоронили бабушку. Никто тогда не пришел на похороны, и мы хоронили её вдвоем. Стоял холодный октябрь, и пока опускали гроб, начался мелкий холодный дождь. Он пробирал меня всего до дрожи, потому что куртка быстро промокла. А мама все так и стояла, ожидая машины…
И вот приезжает черная машина, четверо мужиков достают закрытый гроб. Его опускают вниз, и дождь начинает лить в два раза сильнее.
— Мама, а где бабушка? — Я слышу свой голос. Детский, звонкий, тревожный. И ничего мне мама тогда не ответила. Не смогла.
Плохо на душе. Так не хочется отпускать её руку. Так хочется остаться с ней. Но мне нужно идти вперед. Отпускаю её руку и делаю шаг вперед.
Вновь передо мной мост и Дворец. Только воды Тойбодым стали еще темнее.
Вдох — выдох — шаг.
Вновь пропал Дворец. Я стою на входе в нашу однокомнатную квартиру в Рыбацком.
— Андрей, тебе пора ехать в училище! В увольнительное же не отпустят на следующей неделе, если опоздаешь! — Мама стояла передо мной и причитала.
Я помню этот день. Я смотрю на рукав и вижу две косые курсовки. Второй курс, это последний раз, когда я видел мать живой…
— Мама… — В горле встает ком.
— Что? Давай уже, езжай в училище, а то без пирогов оставлю! — Она стояла передо мной, уперев руки в бока.
Я беру мать за руку и прижимаю к себе.
— Андрей, что с тобой? — Я слышу удивленный голос мамы.
— Ничего, мама, просто я тебя люблю. — Слезы сами появляются в уголках глаз.
— Андрей, все хорошо? Может, на учебе что-то не так?
— Нет, мамуль, все хорошо, просто я так давно тебе этого не говорил…
Я отпускаю маму, а руки дрожат.
— Ты чего плачешь-то?!
— Прости, прости, пожалуйста, я сам не знаю… Мне пора…
Я делаю шаг.
Снова мост и Дворец.
— Ну и с*ка же ты, старичок! — Шепчу я, пытаясь отдышаться.
За спиной раздается смех.
— Не уже ли ты слышишь меня на такой дистанции… — Пробормотал я.
— Слышу, слышу, не волнуйся! Иди дальше! — Раздался крик сзади.
Вдох — выдох — шаг.
— Таким образом, мы с вами теперь знаем, что все травмы после минно — взрывных ранений требуют переливания крови не только в связи с потерей, но и в связи с тем, организм получает заражение продуктами взрыва…
Я сидел в аудитории. Меня окружали курсанты училища, рядом с доской стоял преподаватель. Я даже не помню уже, как его зовут…
В дверь кафедры постучали.
— Войдите! — Громко ответил преподаватель.
В аудиторию входит наш курсовой офицер.
— Прошу прощения, мне нужен курсант Волков.
— Я! — Тело вновь отвечает само и поднимается со своего места.
— Курсант Волков, идемте со мной. — Отвечает наш «курсовик» и выходит за дверь.
Я выхожу с аудитории. Он стоит у окна, и я приближаюсь к нему. Я знаю, что он сейчас скажет. Я не хочу его слышать. Но тело идет само.
— Андрей, мне нужно с тобой поговорить. — Офицер переминается
