Пол Андерсон - Агент Терранской Империи
Представитель рода нечеловеческого ухватился в полете за лист орлика и завис, вглядываясь в буйные заросли орхидей, склонив свою ястребиную голову.
— Черное на фоне серебристой, как ртуть, воды, — задумчиво произнес он, — а за ними черная ледяная Вселенная. Прекрасная композиция, и есть в ней то ощущение ужаса, которое просто необходимо для подлинно высокого искусства.
— Черное? — произнес пораженный Фландри, поглядывая на фиолетовые цветы, и тут же прикусил язык, но Айхарайх уже схватил его мысль и улыбнулся:
— Очко в вашу пользу. Я допустил оплошность, проговорился, что я дальтоник в том, что касается синей части спектра.
— Но вы видите больше нашего в диапазоне красных волн, — поспешил Фландри.
— Да. Поскольку вы так или иначе и сами дойдете до этого, признаюсь, что солнце над моей родной планетой холоднее и краснее вашего. Если вы сочтете, что эти сведения помогут вам узнать, что же это за солнце в ряду миллионов звезд в мерсейской сфере, то примите их от меня с наилучшими пожеланиями.
— В звездном скоплении Сиракс средняя заселенность один, — сказал Фландри. — Не очень-то подходяща для ваших глаз.
Айхарайх по-прежнему вглядывался в водяной шар, в котором плавали похожие на маленькие разноцветные ракеты тропические рыбы.
— Из сказанного мною отнюдь не следует, что я собираюсь к Сираксу, — возразил он бесстрастно. — Лично у меня, конечно, нет никакого желания лететь туда, поскольку там слишком много боевых кораблей, слишком много кадровых военных, а мне не нравится их образ мыслей. — Он отвесил поклон, насколько это было возможно в условиях невесомости. — Вы, конечно же, не в счет.
— Конечно же, — согласился Фландри. — И все же вы бы могли сдвинуть там дело с мертвой точки в пользу Мерсейи…
— Вы льстите мне, — отвечал Айхарайх, — но, боюсь, вы все еще не избавились от романтического взгляда на вопросы военной политики. Дело в том, что ни одна из сторон не хочет бросать в сражение все силы ради того, чтобы установить контроль над звездами Сиракса. Для Мерсейи они представляются весьма выгодным плацдармом, обеспечивающим выход во фланг Антареса и дающим возможность разместить там передовые части, нацеленные на действия в этом секторе вашей империи. Терра же хочет установить там свой контроль только для того, чтобы это звездное скопление не досталось нам, а потому в настоящий момент ни одно из правительств не желает нарушать равновесие в своих взаимоотношениях. Вот и ходят вокруг да около, собрали крупные флоты, шпионят друг за другом да друг в друга тихонько постреливают, устраивают короткие стычки… Но крупная игра не стоит свеч.
— Но если бы лично вы нажали на одну из чаш весов, так чтобы наших парней вышибли из Сиракса, то мы не стали бы в отместку нападать на другие объекты в сфере владений вашей империи. Наши действия привели бы к ответным действиям, и тогда, о небо, бомбардировке могла бы подвергнуться сама Терра! Нам слишком хорошо живется, чтобы мы могли допустить риск такого исхода. — Он одернул себя — чего ради изливать скопившуюся на сердце горечь, а потом еще, чего доброго, попасть под арест за подрывную деятельность?
— Если Сиракс станет нашим, — сказал Айхарайх, — это с вероятностью, равной семидесяти одному проценту, ускорит сроки крушения гегемонии терран на столетие — плюс-минус десяток лет. Таков приговор наших компьютеров, правда, сам я считаю веру в них нашего Верховного командования наивной, хотя и весьма трогательной. Однако до предсказанной даты падения Терры остается еще сто пятьдесят лет. Так что я просто диву даюсь, чего это ваше правительство так разволновалось.
Фландри пожал плечами.
— Некоторые из нас относятся к своей планете чуть сентиментально, — грустно ответил он. — И потом, конечно, мы не можем сидеть сложа руки и ждать, когда по нам начнут палить.
— И тут, как всегда, опять эта ваша человеческая психология, — сказал Айхарайх. — В вас заложены такие инстинкты, что вы не можете принять саму идею смерти. Вот лично вам — а вам известна подноготная всего творимого в мире — не кажется, что слово «смерть» звучит как-то вульгарно, не совсем по-джентльменски?
— Может быть. А как бы вы это назвали?
— Завершением.
Их разговор перешел с частных вопросов на общие. Фландри никогда не доводилось встречать никого другого, с кем бы можно было вот так поговорить. Когда Айхарайх хотел, он мог быть и мудрым, и знающим, и бесконечно добрым, а мог и стегануть жгучей остротой по напыщенной имперской физиономии. Разговор, в котором время от времени затрагивались вечные вопросы, был сродни исповеди. Сам он, не будучи человеком, не судил поступки людей, хотя вроде бы понимал лежащие в их основе желания.
Наконец с явной неохотой Фландри извинился, сказав, что ему надо идти. «Довольно, — сказал он сам себе, — работа есть работа». Поскольку госпожа Диана старательно его избегала, он сманил в одну из свободных комнат какую-то рыжеволосую девушку и, сказав ей, что вернется через десять минут, проскользнул по служебному коридору. Случись какому-нибудь мерсейцу заметить, каким образом он исчез, вряд ли тот будет дожидаться его здесь час или два, а может, не признает и девушку, — когда ей наскучит ждать, она сама найдет дорогу в танцевальную залу, — поскольку для нетренированного нечеловеческого глаза все люди были на одно лицо, а здесь уже набралось не менее тысячи гостей.
Прикрытие его ухода получилось каким-то жалким, но ничего лучшего он придумать не мог.
Фландри вернулся на яхту и поднял Чайвза.
— Домой, — сказал он. — Жми на всю катушку. Иди на сверхсветовой, если справишься в пределах Солнечной системы с этой неуклюжей раззолоченной посудиной.
— Так точно, сэр, справлюсь.
При полете на сверхсветовой ему понадобятся не часы, а считанные минуты, чтобы попасть на Терру. Превосходно! Может, и впрямь удастся устроить Айхарайху завершение.
Но куда больше Фландри надеялся, что попытка не удастся.
3
Над Северной Америкой, где находились службы вице-адмирала Фенросса, как раз стоял день, хотя это было не существенно. Если бы разведка не работала двадцать четыре часа в сутки, Фландри вытащил бы своего начальника из постели, что он, по правде говоря, и предпочел бы сделать.
Впрочем, он и так наделал порядочно шума. Заставив Чайвза, в нарушение всех правил, направить яхту наперерез всем потокам движения над Адмиралтейством, он выиграл час. В комбинезоне, натянутом поверх вечернего костюма, он вынырнул на гравилете из переходного тамбура, спустился до сорокового яруса башни, которую занимала служба разведки. Пока воздушные регулировщики занимались его яхтой, сам Фландри препирался с дежурным морским пехотинцем.
Глядя на дуло бластера, он сказал:
— Да вы же меня знаете, сержант. Пропустите. Срочное дело.
— Лицо ваше мне вроде бы знакомо, сэр, — отвечал морской пехотинец, — но лицо можно изменить, а без пропуска я никого не впущу. Так что постойте тут, а я вызову патруль.
Фландри начал подумывать, не прорваться ли силой, но имперские морские пехотинцы не хуже его владели приемами дзюдо. Черт бы его побрал, так еще час можно потерять, пока будут устанавливать личность! Подождите-ка. В памяти что-то щелкнуло, и все встало на свои места.
— Вы — Мохандес Паркинсон, — сказал Фландри, — и у вас четверо очаровательных детишек, жена отчаянная однолюбка, и в прошлом месяце вы играли в шашки го у мадам Сефейд.
Пушка в руках сержанта Паркинсона сдвинулась в сторону.
«Во дает», — подумал сержант, а вслух сказал:
— Чего-то я не пойму, о чем вы!
— Доска для игры в го у мадам Сефейд метров этак двадцать на двадцать, — продолжил Фландри, — а пешками тут служат девочки. И вот как-то в одной партии… Это вам ничего не напоминает, сержант? Я как раз там был, следил за игрой, и я уверен, ваша жена будет просто счастлива услышать, на какие подвиги вы еще способны.
— Шантажист, — поперхнулся Паркинсон. — Проходите, — и, вздохнув, добавил: — Сэр.
Капитан Фландри ухмыльнулся, шлепнул сержанта по каске и быстро прошел в здание.
В отличие от большинства других начальников, у Фенросса в приемной не было красивой секретарши. Механический голос поинтересовался у пришедшего о роде его занятий. «Герой я», — ласково ответил Фландри. Робот сообщил, что адмирал Фенросс занят в связи с тревожным развитием событий, на что Фландри возразил, что он озабочен тем же, и его впустили.
Фенросс посмотрел на него, не вставая из-за стола. Щеки ввалились, ему явно нездоровится, глаза хоть и воспалены, но позволили разглядеть, как в них на миг вспыхнула ненависть.
— А, это вы, — проговорил он. — Так что же, капитан, заставило вас прервать маленький тет-а-тет с вашими мерсейскими друзьями?
