Александр Шакилов - Ядерные ангелы
Тумблер щелкнул вновь.
Телевизор исчез.
Камера стала больше в размерах втрое, а то и вчетверо.
У дальней от меня стены стоял мальчишка-ликвидатор. От его щуплой детской фигурки поднимались к потолку струйки дыма. Увидев, что я за ними наблюдаю, он подмигнул мне и, указав пальцем на дым, захохотал так, будто ничего забавнее в жизни не видел.
– Еще, еще! – потребовал он.
– Эй, парень, что с тобой? Ты в порядке, др-р-р… – Я не смог назвать его дружищем. Заклинило. Даже у меня есть предел благодушия. С чего это я должен сочувствовать путнику, мечтающему уничтожить все живое на Земле? Да гори этот ублюдок в аду!
И тут он вспыхнул.
Вспыхнул весь сразу, будто на него, тлеющего, плеснули бензином из полной канистры. Загорелось лицо, худые руки, вмиг обуглился Микки Маус, ткань, на которой его напечатали, превратилась в пепел. Обожженное лицо ликвидатора исказилось – на нем появилась гримаса удивления, он открыл рот, чтобы что-то сказать мне, но я не хотел его слушать, я хотел, чтобы он сгорел дотла.
По обугленному телу мальчишка побежали трещины.
Миг – и куски его упали на пол, рассыпались головешками. Искры брызнули на стены камеры, долетели до кровати. Деревянный пол занялся, загорелась краска, отслаиваясь волдырями, которые тотчас лопались. Вспыхнуло одеяло.
Я вскочил с кровати. Что, опять горим? Я ж только из пылающего фургона!
Кто-нибудь, наберите 101, пусть приедут смелые парни на громкой машине и спасут меня.
Страха не было. Откуда у бравого Макса Края страх? Он же Рэмбо, ему океан по щиколотку и сам черт даже не племянник. Не было страха. Как не было радости или горя, или еще чего. Из меня удалили все эмоции, их отсекли, ампутировали. Единственное, что оставили, – это раздражение. Я испытывал дискомфорт из-за того, что становилось все жарче. Пот стекал по лбу, путался в бровях и каплями срывался с ресниц. Огонь бушевал по всей камере. Во рту пересохло, с каждым выдохом и вдохом я терял влагу. Окружающие меня предметы либо горели, либо настолько раскалились, что дотронься – и ожог гарантирован. Ах если бы стены камеры рухнули и я оказался в самом прохладном месте на Земле!..
Стена-решетка с бессильным визгом смялась, толстые прутья повело от жара, – хреновый металл, китайский небось – будто их хорошенько дернул, ухватив мускулистыми лапищами, невидимый великан-силач.
Надо было выбираться из камеры, но я замер.
Все это, со мной происходящее, реально?? Или это очередная пытка, устроенная мне ликвидатором? Во второй вариант мне отчаянно не хотелось верить.
Поэтому я выбрал первый.
* * *Перепрыгнув через изогнутые прутья, я, что было духу, помчался по коридору, освещенному пожаром. Воздух впереди, сзади, вокруг меня плыл волнами жара, плавился сам и плавил меня, вытапливая из тела остатки влаги, выжимая через поры капли и тотчас испаряя. С каждым движением меня становилось меньше, я усыхал. Язык вот рту превратился в кусок картона, засунутого в духовку. Каждый шаг давался с трудом. Так меня надолго не хватит…
Сзади послышался хохот.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять – меня преследовал ликвидатор.
Но как?! Ведь он сгорел! Впрочем, я не удивлен. От чуждой формы жизни всего можно ожидать, не зря ведь даже разведчики-метаморфы – еще те чудовища – боятся ликвидаторов.
Хохот за спиной взбодрил меня, подстегнул, точно кнут. Не сдамся. Буду бежать, пока могу, и ползти к выходу, когда силы оставят меня, но не сдамся. Люди не сдаются, чужакам у нас не место!..
Коридор. Еле передвигаю ноги. Ему нет начала и нет конца. Развилка. Свернул влево. Та же темнота, слегка подсвеченная сполохами пожара и наполненная удушливым дымом. Опять развилка, ушел вправо. Ничего не изменилось, интерьер тот же: стены, дым, стены. Куда бы я ни бежал, хохот ликвидатора преследовал меня. Выхода нет. Подтверждая мою догадку, коридор впереди становился светлее – на потолке включались одна за другой лампы. Наглядная демонстрация того, что он бесконечен.
Раздражение сменилось отчаянием. Оно, толстое, грузное, навалилось мне на плечи, вместе с нестерпимой жарой замедляя движения настолько, что улитка в сравнении со мной – сверхзвуковой самолет.
На ногах пудовые гири.
Мне здесь не место. Я сжал кулаки. Мне нужно убраться отсюда прямо сейчас!..
Светлый коридор впереди преградило нечто белое.
Вот и всё. Дальше дороги нет. Хохот за спиной все ближе. Преграда у меня на пути – огромное, метров пять высотой, яйцо. Представьте курицу, что его снесла, и ужаснитесь. Такую же штуковину я видел в подземелье, вырытом бионоидами под Парадизом.
За шаг до этого огромного яйца я вспомнил, как оно называется.
Лоно.
Обернувшись, я увидел, как ко мне, с каждым мгновением меняясь, теряя человеческий облик, мчался ликвидатор, ничуть не пострадавший от огня. С каждым шагом-прыжком Тюрьма за ним становилась все менее реальной, стены теряли очертания, двери с решетками исчезали.
Тюрьма – это иллюзия, понял я. Она – воплощение моих страхов, я создал ее такой.
Не сбавляя скорости, ликвидатор разразился то ли хохотом, то ли звериным воем.
Чуть отступив, я коснулся спиной гладкой поверхности гигантского яйца. Напоследок взгляну в глаза своей смерти и сделаю все, чтобы поставить хотя бы под одним синяк.
Увы, судьба не позволила мне этого сделать.
Под легким моим напором Лоно прогнулось – и тотчас вобрало меня, втянуло в себя, нежно обняв всем своим существом.
И вот тут я прозрел окончательно.
Случившееся в Тюрьме – камера, а потом пожар и побег – было лишь игрой моего разума. Тюрьма – она не столько для тела, сколько… В ней все зависело от моих желаний. Я хотел быть пленником – и был им, мне понадобилась свобода – и вот я на воле. Если сильно захотеть, можно в небо улететь. Нет, в небо мне надо, мне надо…
Свет ударил по глазам резко, наотмашь, заставив зажмуриться.
Не удержавшись на ногах, взмахнув руками, я рухнул во что-то мягкое, пушистое.
Во что-то очень холодное.
Глава 6
Танцы на льду
Что вы, она не ждала звонка, нет-нет-нет. И еще раз – нет.
Просто, уезжая с Рыбачкой в Киев, Край обещал позвонить. За язык его никто не тянул. Сказал – сделай, или не говори вовсе. В колонии для малолетних преступников, где Милена весьма занимательно провела аж три долгих года, за пустой треп наказывали нещадно. Так что Краю не поздоровится, когда он соизволит-таки набрать жену. Да, бывшую, но все-таки жену. Давно должен был…
Телефон молчал.
Ну, то есть не совсем. Дважды звонил стилист Милены, один раз – психоаналитик, но она сбрасывала, чтобы не занимать линию пустопорожними разговорами. И нет, это не значит, что она ждала звонка от Макса, подлеца и подонка, неудачника и негодяя. Милена в который взглянула на экран мобильника – аккумулятор не разрядился и связь есть.
По телевизору показывали пресс-конференцию. Президент говорил что-то о ядерном оружии и Ближнем Востоке. Милена переключила на другой канал – на ситком о семейке веселых идиотов. Толстый мужик на экране то хлестал пиво прямо из бутылки, то фанател за любимую команду, то чесался в паху. В кульминационные моменты он делал все это одновременно. Смотреть на него и остальных персонажей без смеха за кадром было попросту невозможно и противно. Но не на гаранта же пялиться? Милена давно заметила: от одного лишь слова «политика» у нее начинается мигрень.
– Сынок, может, тебе бутерброд сделать? С колбаской?
Бутерброды были вершиной кулинарного мастерства Милены. Как-то так по жизни сложилось, что учиться варить луковые супчики и жарить котлетки по-киевски ей было негде. Сначала колония для малолеток, потом приемные родители и Чернобыль… И после помотало конкретно, пока она вместе с Максом скрывалась от ментов, СБУ и прочих, жаждавших крови особо опасных преступников-бунтовщиков. Наконец Патрик немного подрос и… Само собой получилось, что у них в семье именно он отвечал за борщи и отбивные. У него к готовке талант лет с десяти прорезался. Ему нравилось шинковать, шкварить и парить. Рисовать он не умел, а вот у плиты мог часами простаивать.
– Какой еще бутерброд, мам? – Патрик сделал удивленные голубые глаза. – Это ж вредно – всухомятку. Хочешь, я сейчас тебе…
– Почему это вредно? Разве я могу собственному сыну… – Милене нужно было чем-то занять себя. Высматривать по телевизору особые, как сказал Макс, новости она уже не могла, ее тошнило уже от дикторов, терактов, луж крови и последних сводок с мировых театров военных действий. Но это не повод пичкать Патрика бог знает чем. – Ладно, сынок, я сама себе…
Она вдруг отчетливо – до рези в глазах – вспомнила ту ночь, когда вместе с Краем заночевала на полустанке посреди бескрайних украинских полей.
Таких ночей было много.
Но та оказалась особенной. Ведь ближе к утру на запах дыма от костра, у которого они, прижавшись друг к другу, грелись, пришел мальчик с яркими голубыми глазами. Он был такой голодный, что едва не отгрыз Максу палец, когда тот, смеясь, протянул ребенку кусок хлеба.
