Сергей Кузнецов - Мраморный рай
Седого звали Тихоном Игнатьевичем. Полтора года назад он со своей дочерью Анной вышел в большом караване из Петербурга в Москву.
Жили они там на окраинной станции, промышляли добычей с поверхности старой аппаратуры. Община была небольшая и отовсюду гонимая. Приютились кое-как на выселках, но и там достали. Станцию осадили какие-то головорезы. Пообещали всех перебить… Деваться было некуда. Народу на станции было всего ничего — бой не выдержать. И председатель решил: пойдем в Москву. Химзащиты хватило на всех. Почти на всех. Собрали весь скарб, встали и пошли. Остальные разбрелись по Петербургу, где и были, скорее всего, сожраны.
Тихону Игнатьевичу и Анне химзащита досталась.
— А матери Анны? — спросил Сергей.
— Она пропала во время Катастрофы, — ответил Тихон Игнатьевич.
— Катаклизма? — уточнил Сергей: вдруг рассказчик имел в виду какое-то другое событие?
— Это здесь и в Москве — Катаклизм, — сказал Тихон Игнатьевич. — А в Питере — Катастрофа. Так же, как подъезд — там парадное, а бордюр — поребрик. Впрочем, какая разница? Все это слова из прошлой жизни…
Словом, они пошли. На одной из стоянок на опушке леса начался странный мор. За одну ночь люди под защитными костюмами и респираторами покрывались язвами, фурункулами, из которых тек гной, и умирали с жуткими воплями. Председатель — его стали в шутку Моисеем звать — решил, что они оказались в зараженной зоне, и, пока не перемерли все, дал команду сниматься со стоянки. Но люди продолжали гибнуть и в пути. Мор косил не всех подряд — иных вдруг миловал, и выбор Костлявой пониманию не поддавался. Тихона и Анны болезнь долго не касалась, и они были убеждены, что без потерь доберутся до Москвы. Рано обрадовались. На подходах к этому городишке, когда оставшиеся в живых пребывали в полной уверенности, что мор уже позади, у Анны начали проявляться первые признаки болезни. Напуганный этим Моисей оставил отца и дочь в городе, пригрозив: последуете за нами — уничтожу.
Так само собой получилось, что Тихон и Анна оказались здесь. Очень быстро на них набрели долинные.
— Они нормальные ребята, — сказал Тихон Игнатьевич. — Не слишком агрессивные… Только бестолковые. Охотятся на волкокрыс — считают, что плащи из шкур этих тварей уберегают от вражьих пуль и стрел, а черепа добавляют мозгов… — он усмехнулся. — Пока, кажется, никому из них не добавили. И воняют, конечно, особенно мужики. Столько времени борюсь с ними, объясняю про гигиену — ни в какую. Странно, что эти люди успели так деградировать всего за двадцать лет! Я у них кем-то вроде советника. Помогаю, подсказываю по вопросам обустройства быта и кое-что по обороне. Интуитивно, какой из меня военный консультант… Но пещерные, пару раз крепко получив по носу, перестали воровать мазут и керосин из цистерн. Словом, меня здесь уважают.
— А как дочь? — спросил Сергей.
— Дочь? — фальшиво-рассеянно переспросил Тихон Игнатьевич, и глаза его увлажнились. — Жива. Но, честное слово, иногда я думаю — лучше бы ей… Она уже много месяцев в одном и том же состоянии. Иногда приходит в себя, но ненадолго. За ней постоянно ухаживают четыре женщины из долинных, самые внимательные. Посменно. Только эти женщины не боятся на нее смотреть, делать примочки, обтирать…
Он закашлялся и замолчал.
Денис, все это время сидевший на руках отца и после легкого перекуса, казалось, задремавший, вдруг зашевелился, соскочил на пол и решительно направился к седому.
— Сынок… — встревоженно окликнул его Сергей.
Тот не отреагировал, подошел к Тихону и негромко спросил:
— Скажите пожалуйста, ваша нога… Она была ранена давно, еще когда вы жили в далеком городе?
— Верно, — с легким удивлением проскрипел Тихон, глядя на него. — В Санкт-Петербурге. Сразу после Катастрофы, в метро, на станции «Петроградская»… Была одна нехорошая история, не хочется вспоминать…
— Покажете?
— Что? — не понял Тихон Игнатьевич.
— Рану.
— Сынок, — с тревогой сказал Сергей, — это не…
Денис только отмахнулся от него.
Седой несколько мгновений изучал чистое, сосредоточенное лицо мальчика, потом, наклонившись, начал, кряхтя, поднимать тяжелую штанину, сшитую из шкур.
— Из чего вы одежду делаете? — подал голос Макс.
— Шкуры покупаем у караванщиков. Кое-что вымениваем у пещерных в периоды перемирия. Иногда самые смелые долинные группами ходят в лес, бьют там зверя — мелкого и покрупнее. Но в лесу нехорошо, долинные там часто гибнут… А шьют наши умелицы, уж как могут… — Он развернул ногу так, чтобы Денису было видно. — Вот.
По всей икре худющей левой ноги, покрытой редкими седыми волосами, начинаясь чуть выше лодыжки и заканчиваясь почти под коленкой, змеился уродливый темно-розовый шрам.
Ангин, Макс и Сергей во все глаза смотрели на Дениса. Тот подобрался, опустился на колени, не глядя на Тихона, сказал:
— Вы не бойтесь, больно не будет…
И медленно приложил ладошку левой руки к основанию шрама, а через пару секунд правой — к вершине.
Сначала ничего не происходило; все присутствующие замерли, а Тихон Игнатьевич смотрел на мальчика с бесконечным удивлением. Потом в воздухе поплыл тонкий, едва уловимый запах горелых проводов… И звук. Тихий, на одной ноте, похожий на комариный писк.
Денис сидел на коленях, зажмурившись, обхватив ладонями ногу седого.
Сколько прошло времени? Час, а быть может — несколько минут. Денис открыл глаза, отнял руки от шрама, поднялся на ноги и, не глядя на изумленного Тихона Игнатьевича, шатающейся пьяной походкой подошел к отцу.
— Я устал и хочу спать… — пробормотал он. — Папуля, я очень устал…
Сергей подхватил его на руки и усадил к себе на колени. Седой наконец обрел дар речи.
— Что… он сделал?..
— Встань, пройди и узнаешь, — сказал Макс.
Тихон Игнатьевич, опершись на подлокотники кресла, тяжело поднялся и двинулся в сторону двери, припадая на левую ногу.
— Ты можешь не хромать?! — заорал на него Макс. Седой вздрогнул, скривился; зажмурившись и готовясь упасть, наступил на левую ногу… и лицо его просветлело.
— Папа, я очень хочу спать, — повторил мальчик.
* * *Их отконвоировали в ту же комнату — но матрасы на этот раз оказались толще, мягче и удобнее.
Какое было время суток, Сергей решительно не представлял. Денис, улегшись, несколько раз шевельнулся и затих. Мужчины придвинули матрасы к стене и расселись молча. Разговаривать не хотелось; каждый размышлял о своем.
Сергей — о том, что теперь они застряли здесь. Возможно, когда-то Тихон и был неплохим мужичком, но жизнь заставляет приспосабливаться, учит дурному. Заполучив такое чудо, как Денис, старикан вряд ли согласится расстаться с ним, пока не вытянет из мальчика всю его силу по капле. Взрослых, чтобы не мешали, будет держать взаперти или вообще убьет. А Денис мал и слаб, долго он не протянет. Надо что-то придумать… Бежать, вырываться.
И не затягивать с этим, потому что самому Сергею и осталось-то уже не так много…
Дважды в их комнату хмурые грязные женщины приносили еду: консервы, сухари (на этот раз без привкусов и посторонних запахов) и чай, который был похож на тот, старый напиток, заваривавшийся из пакетиков, — его Сергей помнил еще из времен юности…
Макс и Ангин сметали свои порции мгновенно. Чувство голода Сергея было сильным, но переживания, сомнения еще сильнее; поэтому ел он вяло, без удовольствия, от обеих порций оставалось по трети. Первый раз он поделился с Максом, во второй — оставил до того момента, когда проснется сын, потому что приносившая еду женщина раздала ее только бодрствующим пленникам.
В помещении не было окон и света, но глаза всех троих настолько уже привыкли к темноте, что мужчины не ощущали дискомфорта. Сергей дремал, просыпался и все поглядывал на сына. Денис спал. Он не метался во сне, лежал ровно, в одной и той же позе. Поскольку в комнате было тепло, Сергей снял свой толстый шерстяной вязаный свитер и укрыл им мальчика.
Сергей уже наперед знал, какое предложение он услышит от Тихона. Пусть ребенок попробует излечить Анну, тогда я вас отпущу. Денис, возможно, и попробует… Хватит ли у него сил? Но самое главное: вне зависимости от того, поможет Денис Анне или нет, по доброй воле Тихон их не отпустит. Значит — все равно побег. Надо бы обсудить это с Ангином и Максом…
* * *Тихон Игнатьевич пришел к пленникам сам — твердой, уверенной походкой. Он как будто стал даже выше ростом. В руке держал керосиновую лампу.
— Который час? — спросил его Сергей.
— Семь утра… Я хотел поговорить…
— Знаю я, о чем вы хотите говорить, — сказал Сергей.
— М-да… — Тихон Игнатьевич мялся на пороге. Лампа в его руке подрагивала, отбрасывая на стены причудливые тени. — Но, раз ребенок спит…
