Анатолий Дроздов - Самец причесанный

«Тысячи воинов…» — вспомнил я.

— Великая Мать знает?

— Маде известно все! — подтвердила Дандаки. — Она самая мудрая в Паксе. Покойный Луций ее многому научил. Когда они правили Степью, сармы боялись голову поднять. Но Луций умер, а теперь пришел черед Мады… — лицо сотницы погрустнело.

— Когда у Бимжи Дни? — спросил я.

— Сегодня или завтра.

— Нам нельзя терять времени.

— Игрр! — Дандаки сжала мое запястье. — Не получится. Мада пожелает оставить тебя себе, она так и сказала. Тебя поместят в храме, а туда нет хода никому, кроме жриц. Дни у Бимжи пройдут, а ко времени следующих Мады не станет. Степь возглавит Саруки. Она казнит Бимжи — и меня вместе с ней. Саруки не нужны соперницы.

— Сделай так, чтоб я воротился в твой дом.

— Мада не разрешит.

— Заставь!

— Как?

— Дандаки! — вызверился я. — Кому из нас грозит смерть — мне или тебе? Кто возглавляет личную охрану Великой Матери — ты или я? Мне объяснять, что в сложившейся ситуации годятся любые средства?

— Предлагаешь убить Маду? — поразилась Дандаки.

— Если понадобится.

— Это невозможно! — вспыхнула сотница. — Мы с Мадой вместе росли — наши матери были родственницами. В то время ее звали Тамар, что означает «стрела» — она была смелой и быстрой. Став жрицей, Тамар по обычаю сменила имя. Во всей Степи только одна сарма имеет право зваться Мадой. Моя дочь и Тамар — сестры. Я приносила клятву на крови. Нарушить ее — навлечь гаев богини…

— Маду мучают боли? — перебил я.

Дандаки кивнула.

— Сильные?

— Если жрица опоздает с питьем, Мада кричит?

— Проще говоря, умирает в мучениях. А теперь скажи: если б твоя дочь уходила в страданиях, ты оказала бы ей милость?

Дандаки насупилась.

— Ты ненавидишь Маду! — сказала, подумав.

— Она приказала высечь Виталию и отдала ее в рабство. Там жену били и кормили отбросами.

— Она — рома, следовательно — враг!

— Обычай запрещает наказывать беременных Враги — не исключение. Будущая жизнь — свята, мать нельзя истязать.

— Ты много знаешь! — удивилась Дандаки.

— Я учил ваш язык, говорил с твоими воинами У меня есть Сани, не единожды бывавшая в Балгасе и хорошо знающая ваши обычаи. А теперь скажи: как поступают с мучителями беременных?

— Ломают спины! — буркнула сотница.

— Если хочешь, я сверну Маде шею. Или пережму ей жилу на шее. Я медикус и знаю как. Она умрет, без мучений.

Дандаки засопела.

— Игрр! — сказала тихо. — Не вздумай! Закон запрещает убивать мушей, но я не поручусь за своих воинов. Тебя поднимут на копья!

— А ты с Бимжи потеряешь жизнь! Так что думай!

Дандаки просверлила меня взором и умолкла.

В конце улицы показался храм, и я порадовался возможности отвлечься. На душе было сумрачно. Иногда я пугаюсь собственных мыслей. Это я, Игорь Овсянников, в недавнем прошлом участковый терапевт, размышляю о дворцовом перевороте? Вербую сторонников, составляю проскрипционный список и предлагаю убить жрицу? Хорошее занятие для врача, чьей главной заповедью считается «Не навреди»! С другой стороны, как быть? Пакс живет другими законами. Остается следовать им либо умереть. Если у Саруки получится, Виту убьют. Сармам она враг. Мада сохранила Виталии жизнь, но Саруки этого не обещала. Для нее Вита, что пыль на сапоге. А как же Гайя, тронувшая ножкой живот матери, когда я приложил к нему ухо? Я не увижу свою дочь? Не возьму ее на руки, не коснусь губами теплого лобика? А вот хрен вам! Понадобится, порву Балгас на ленточки. Сожгу, вырежу и вытопчу! Хотите видеть меня игрушкой в шатре победителей? А ху-ху не хо-хо?! Кровью умоетесь! Поняли?!

Храм приблизился. Величественное здание, сложенное из обтесанных каменных блоков, возвышалось над унылой застройкой города. Убегающие ввысь стены, двускатная крыша, крытая позеленевшими от времени листами меди. Очень похоже на храм Богини-воительницы в Роме, только тот круглый.

— Кто это строил? — удивился я.

— Рома, — отозвалась Дандаки. Похоже, она обрадовалась возможности сменить тему. — Два века назад Степь пошла в набег и захватила город людей. Там жили мужчины, женщины, дети и старики. Всех увели в Балгас. Среди мужчин оказались каменщики. Им обещали свободу — вместе с семьями, если возведут храм. Люди согласились.

— Сармы выполнили обещание?

Да! — кивнула Дандаки. — Великая Мать клялась. Но из тех пленников вернулись немногие. Храм строили двадцать лет. За это время часть людей умерла, другие прижились и не захотели обратно. Балгас ценит ремесленников, пришлый, мы им хорошо платим. Мой дом сложили люди. Было это давно. За века люди растворились средь нас, и мы потеряли умельцев. Сармы не умеют работать с камнем.

«Перенять ремесло было влом? — подумал я. — Приставить к людям учеников, платить за обучение? Веселее скакать на конях и махать железками? Вы такие же ушлепки, как и рома, выселявшие людей в резервации и бравшие с них налог кровью. У вас был шанс. Следовало привлечь людей к управлению, дать им государственные посты, позволить изменить строй. Они преобразили бы Степь. Не Рома, а Балгас диктовал бы правила в Паксе. Но вы посчитали это лишним, поэтому вымираете, как и Рома. Ну и хрен с вами! Сами виноваты! Вот вытащу Виту и укачу с ней в Россию! Костьми лягу, но добьюсь! Плевать, что скажут о ее хвостике! Он мой, а не их!»

Улица вывела нас к храму. Вокруг здания не было ограды. Я глянул на Дандаки, она поняла.

— Никто не смеет войти сюда без дозволения! — сказала напыщенно. — На дерзкого обрушится гнев богини!

Я только головой покачал. Сколько раз люди в надежде, что храм защитит, прятались в них. И что? Враги врывались, вытаскивали наружу и убивали. Бывало, резали прямо внутри, заливая алтари и священные предметы кровью. И делали это не варвары, а единоверцы! «Цель оправдывает средства!» Это высказывание приписывают иезуитам, но они лишь сформулировали то, что применяли за тысячелетия до них..

Подскочившая стража увела наших коней. Мы с Дандаки, обогнув храм, вошли в дверь красивого, каменного дома, украшенного резным фризом и колоннами. Ну да, резиденция…

Женщина, полулежавшая на широком ложе с высокой, изукрашенной бронзой спинкой, умирала. Осунувшееся лицо с заострившими чертами, серая кожа. Но главным признаком был тяжкий дух умирающего тела. В больницах его заглушают запахи лекарств, но он чувствуется, если над умирающим склониться. Здесь запах шибал в нос.

— Подойди! — велела Мада.

Голос ее звучал слабо, но властно. Я подчинился.

— Хорош! — заключила жрица, завершив осмотр. — Молод, силен, здоров. Красив… Не хуже Луция. Только тот был умнее. Он не поехал бы к врагу.