Часть их боли - Д. Дж. Штольц
Амелотта пообещала вернуться, чтобы показать свою память Горрону и доказать преданность клану. Но после ее отъезда в воздухе витало ощущение, будто ее здесь больше не увидят. Ее не интересовали ни походы на Ноэль, ни грядущие переговоры, ни перемены совета. Стоило графине Мариэльд исчезнуть из ее жизни, как сама жизнь, кажется, потеряла для нее всякий смысл.
– Мари не предавала… – растерянно утверждала она. – Не предавали и мы. Мари – жертва велисиала…
Порой всего один вытащенный из основания крепости камень может разрушить эту крепость. Совет после предательства старейшины тоже стал погружаться в тягостную апатию. Следом за Амелоттой исчезли из замка те, кто не мог по каким-то причинам участвовать в походе в Ноэль. Исчезли и некоторые старики, чувствующие себя неуютно в стенах этого похожего на человеческие жилища замка. Они вернулись в леса и уже более не являлись сюда, понимая, что этот мир не для них. Легла спать в свои ледяные пещерные покои под замком Пайтрис. Причем сделала это вопреки тому, что ее супругу как никогда нужна была поддержка. Ее молчаливый протест против этой жизни был очевиден для каждого. Притаилась в комнате и прекрасная Асска, но уже от другого чувства – чувства тягостного понимания, что в совете происходит нечто дурное, болезненное.
И хотя Летэ продолжал гневно настаивать на испитии Гейонеша, события последних месяцев показали: это уже не тот Летэ фон де Форанцисс, каким он был тысячу лет назад. Доверие и уважение к нему подорваны, поэтому после отбытия герцогини многие последовали ее примеру и удалились из замка под благовидными предлогами.
* * *
Филипп встретился с бароном поутру, когда цветущий сад был окутан туманом. Вместе со своим вечным другом Шауни де Бекком Теорат собирался обратно домой. Кобыла под ним была резвая, жилистая и все норовила укусить кого-нибудь, но барон успокаивал ее короткими хлопками по шее.
– Хороша! – заметил Филипп, подойдя к сидящему в седле барону. – Но норовиста, будто не кобыла, а жеребцующий конь.
– Она горячекровная, – важно улыбнулся Теорат. Он тоже любил лошадей. – У нее южные песчаные крови, оттого и нрав такой.
– Дорого обошлась тебе?
– Дешевле, чем обошлась бы век назад, – усмехнулся Теорат. – Юг наступает, и летардийские аристократы теперь предпочитают горячекровных южных лошадей, нежели солровских северных. А через век, боюсь, даже в твоем Солраге конники будут требовать под седло именно южную.
Филипп тоже усмехнулся, понимая намеки.
Проводив товарища до ворот, он поглядел ему вслед и вернулся в замок. Многие в тот день засобирались в дорогу – и от ворот то и дело отъезжали всадники. А под ночь началась подготовка к выступлению на Ноэль, чтобы захватить его раньше южан. Прыткие гонцы покинули Молчаливый замок и поскакали во все стороны, в подвластные семье Форанциссов города. Через две недели, созвав войска, от Йефасы должны выступить порядка четырех тысяч пеших и четырехсот конных воинов. Они двинутся под черно-красными знаменами Йефасского графства к далекому морскому Ноэлю, а поведут их два помещика: Джазелон Дарру и Тирготт.
Тем временем Филипп продолжил свою роль стража, не засыпая ни на миг и ожидая подлого нападения. Рука его постоянно покоилась у груди, а сам он вслушивался в каждый шорох замка. Более всего он ожидал удара именно здесь, где его невольно окружали слуги и старейшины. Но ночи пока были спокойны.
* * *
В малом зале перед потухшим огромным камином сидел Ольстер Орхейс, прозванный Рыжебородым за свои огненно-рыжие космы.
– Опасная это затея – так далеко вторгаться в южные земли, – говорил он. – Ох, заманчивая, но опасная… Имел я тесные отношения с южанами. Они все, в общем-то, живущие вдоль залива – уже южане. Подлый это народец, хитрый. Знают и про нашу неподвластность магии, и как вытащить из нас душонку… Да я, Барден, рассказывал тебе про местную власть Бофраита и то, как они объявили на меня охоту…
– Но Ноэль забрать надо! – мотнул большой головой ярл Барден. – Мы не должны позволять лишать себя чести!
– Эх-эх-эх, вот только у северян и южан честь разная, – тихо заметил Ольстер.
Оба они, и Ольстер и Барден, говорили гулко. Голоса их были низкими, и даже шепот прокатывался по коридорам эхом, будто рокочущий гром. Вслушавшись, как разносятся по башне его слова, Ольстер Рыжебородый качнул широкими плечами и уселся поудобнее в тесном для него кресле. Кресло тут же досадно скрипнуло – не рассчитано оно было на медвежьи тела филонеллонцев.
– Вот и объясним им, что такое настоящая честь! – прогремел ярл Барден, и его слова унеслись вслед за словами Ольстера по коридорам, залетая в каждую комнату и окно. – А ты мне подсобишь! Завтра поедем с тобой в Брасо-Дэнто, а оттуда и на Аммовскую переправу, объясним этому недобогу, кто такие филонеллонские владыки!
– Тот демон умеет воевать.
– Умеет. Будет пробовать нас в дерьмо окунуть! Не нравится мне эта чертовщина. Лучше бы спал… Разве не предупреждал я Филиппа? Но коль так, надо выручать, ему и так дурно. Я бы такой груз на душу не рискнул взять. Так что не дадимся. А там и Ноэль заберем! Эти двое, Джазелон Дарру и Тирготт, – они молодые, Ольстер… Новый мир знают. Должны справиться с южными чертями!
– Справятся ли, – Ольстер погладил свою пышную бороду. – Даже если справятся, то окажутся в капкане.
– В каком капкане?
– Среди южан.
В малый зал вошел Филипп. За ним следовал по пятам безликий слуга, которого послали сообщить графу, что его ждут. Поприветствовав всех, Филипп присел в кресло и привычно огляделся и вслушался. Взор его был холоден, но в нем чувствовались и изнуряющая усталость, и сосредоточенность. Его сухая рука пригладила котарди в области сердца, где таилась бесценная карта.
Несколько часов назад погас огромный камин. Иногда из остывающей золы вырывался сноп искр, и бледные, будто мертвые лица высвечивались им, на миг являясь из темноты. Затем, после вспышки, зал снова погружался во тьму. Ольстер грузно поднялся и разворошил кочергой тлеющую золу. В камине снова фонтаном рассыпались искры. От этого он радостно и шумно вздохнул, потому что тепло любил всей душой. Однако стоило ему опуститься в
