Поиски утраченного завтра - Сергей Лукьяненко
Мне было плевать.
Я завершил весь цикл омовений, выпил горький и невкусный травяной чай, высушился в потоке горячего воздуха. Надел оранжевые штаны, красную рубаху до колен, повязал на голову платок «ищущего истину». Новые ботинки тоже были яркие, красно-белые.
Ну и как последний аккорд — короткая шпага на перевязи.
Интересно, кого я больше напоминаю в таком облачении? Циркового клоуна или испанского цыгана?
В последний купол я вышел в компании таких же ярких и благодушных хопперов. Некоторые в простых повседневных одеждах, но был и «хоппер-в-поисках-истины».
К нему я и подошёл.
Что мне понравилось — хоппер не стал валять дурака и разговаривать со мной как со своим, но и высказывать неодобрение не поспешил.
— Неправильно завязал покров, — сказал он и поправил мой тюрбан.
— Благодарю, — я кивнул. — Можно задать вопрос?
Хоппер ещё раз осмотрел меня.
— Что для тебя эта одежда? Шутка, развлечение или знак?
— Знак, — сказал я.
— Задавай.
— Когда поиск истины завершается, хопперы приходят к мастеру истины.
Хоппер кивнул.
— Верно. Они приходят и спрашивают, настоящая ли истина.
— Могу я прийти и задать этот вопрос?
— Ты ведь только начал поиск, — удивился хоппер.
— Но я уже нашёл ответ.
Мне показалось, что хоппер разочарован.
— Неправильная истина может тебя ранить или убить.
— О, это было бы интересно, — пробормотал я. — Подскажешь, как найти мастера?
— Это часть поиска, а в поиске мы должны помогать друг другу, — вздохнул хоппер. — Ты запишешь или запомнишь адрес?
— Запомню.
Хоппер назвал адрес — окраина, старый район хопперов, как я и предполагал. Скорее всего поисковый запрос выдал бы мне ту же самую информацию. Но я действительно внимательно отношусь к знакам.
Для народа, девяносто процентов которого проводят жизнь в странствиях, песнопениях и медитации, квартал хопперов был большим. Куполообразных строений тут оказалось мало, разве что самые старые или культовые, большинство выглядели привычно. Я доехал сюда, меняя такси, идя пешком и даже проехавшись над заливом на канатной дороге. Мне казалось, что за мной никто не следил, но мне и раньше так казалось.
На улице стайка детей-хопперов играла в табор на привале. Я спросил у них, как пройти к мастеру истины, и дети, галдя и наворачивая вокруг меня круги, довели меня до самого дома — конечно же, старого, купольного. Им явно был интересен землянин в ритуальной одежде, но вопросы они вежливо задавать не стали.
Я постучал в двери — ни звонка, ни домофона не нашёл. Потом догадался открыть.
Было не заперто.
Спиральный коридор вёл внутрь. Тусклый свет шёл из потолочных окон, закрытых матовым стеклом, пол устилалимягкие плиты из прессованной сухой травы. Я сделал два с половиной оборота по спирали, прежде чем оказался в центре здания.
Мастер истины сидел посреди комнаты, на низеньком стульчике перед таким же низким круглым столиком. Столик украшали четыре толстые незажжённые свечи — красная, зелёная, синяя и белая. На отдельном подносе стояла чайная посуда — не земная, конечно.
Хоппер смотрел на меня с любопытством и ждал. Ему было лет сорок, если мерять на земные годы. Не слишком молод, не слишком стар. Одежда была серой, скучной, без каких-либо узоров и украшений.
Я сел напротив хоппера на корточки. Подумал и скрестил ноги, усевшись в позу лотоса.
Как полагается приветствовать мастера истины, я не знал. Может быть, и ритуала такого не существовало, ведь хопперы верили, что к правде ведут все пути.
Хоппер засыпал в чайничек на три носика несколько щепоток сушёной травы. Поставил чайник на крошечную плитку. Придирчиво выбрал две маленькие чашечки. Выждал минуту — и стал наливать отвар.
Из двух носиков бледно-жёлтая жидкость лилась в чашки, из третьего — на поднос. Это означало, что мы разделим истину на двоих, но не сможем познать её всю.
Я взял чашку и сделал крошечный глоток. То ли я притерпелся, то ли этот чай был лучше, чем подававшийся в банях.
— Давно ты в поиске истины? — спросил хоппер.
— Два часа и всю жизнь.
Хоппер кивнул.
— Достаточный срок.
Тут и говорить было не о чем. Я выпил ещё чая. Мастер истины ждал, и я заговорил сам.
— Я — Обращённый. Пятьдесят лет назад…
— Это все знают, — мягко остановил меня хоппер. — Твой поиск связан с Обращением?
— Да. Я выполнил всё, о чём попросило нас Слаживание. Потом работал в полиции, странствовал, искал артефакты в других мирах… нанимался охранником, экспертом и следопытом в археологические экспедиции. Был спасателем. Был испытателем. Ну, много всего.
Мне кажется, ему было любопытно. Хоппер спросил:
— Воевал?
— Нет. Мне кажется, это нечестно. К тому же война — это совсем другие энергии… мог и под ядерный удар попасть.
Хоппер улыбнулся.
— Несомненно. Всем ведь интересно посмотреть, что тогда получится.
— Последние десять лет я вообще не работал. Жил спокойно и мирно. Но уже вторые сутки меня пытаются убить. Это раздражает, к тому же страдают обычные земляне, хопперы, рили, хро…
Хоппер покивал.
— Понимаю. В чём состоит твой поиск истины?
— Кто хочет меня убить?
Хоппер вздохнул.
— Твой вопрос понятен, но… Ты пришёл к мастеру истины. Я отвечаю на сложные вопросы, встающие перед представителями моей культуры.
Я уважительно кивнул.
— Эти вопросы, как правило, далеки от мирских проблем. Могу назвать тебе три последних, с которыми ко мне приходили.
— Большая честь, — буркнул я.
— Есть ли цвет у ветра? — торжественно произнёс хоппер. — Стыдно ли знать больше необходимого? Что рождается там, где умирает надежда?
— Крайне важные вопросы, — сказал я, глядя хопперу в глаза. — Даже стыдно, что я пришёл с простым.
Хоппер опустил взгляд и налил себе ещё чая. Поинтересовался:
— Почему ты думаешь, что народ философов и мистиков ответит на твой вопрос?
— Потому, что народ философов и мистиков странствует с песнями и танцами. И когда где-то накаляется обстановка, таборы хопперов тянет туда, как железные опилки магнитом. Вы пляшете и поёте, показываете фокусы, предсказываете будущее, исцеляете болячки, даёте советы. А потом разбредаетесь. И все проблемы уходят с вами, бунт гаснет, не разгоревшись, мир восстановлен.
— Мы ценим мир и бережём его.
— Возмутители спокойствия бесследно исчезают после вашего визита, — заметил я.
— Это цена мира,
