Сангвиний: Великий Ангел - Крис Райт
Однако я не мог изучать эти записи вечно. Более того, некоторые результаты внутренней связи, которую я использовал в своих исследованиях, были странными — некоторые корабли уже покинули Илех, хотя я знал, что передислокация не планировалась в течении нескольких недель. Я не мог определить, кто или что находилось на этих кораблях, и никто не мог или не хотел, рассказать мне об этом. Я записал все эти и пообещал, что обязательно все разузнаю. У меня появилось неприятное чувство, что, несмотря на все приглашения получить информацию, под поверхностью происходило много такого, о чем люди либо не знали, либо не хотели говорить. Я начинал понимать, что они оказались скрытными людьми, как по склонности и характеру, так и по всему остальному. Они предпочитали жить под землей, вдали от солнечного тепла и болезней. Они изготавливали маски и с любовью украшали их.
Возможно, мне следовало сильнее поддаться этому чувству, но к тому времени я уже с трудом мог снова работать. Я более не мог писать больше, чем короткими заметками, и мое краткое знакомство с реальностью сражений расшатало мои нервы. Сон был таким же неуловимым, как и раньше. Я начал бродить по бесконечным коридорам флагманского корабля во время ночных смех, теряясь в тумане усталости и с гудящей головой. Мои сны стали слишком яркими, не принося отдыха, и они более не вдохновляли меня, а скорее заставляли чувствовать себя странно жалким. Примарх все еще присутствовал в них, но уже не с безмятежным взглядом. Теперь он скорее был мстительным, погрязшим в грязи и крови. Я попытался выбросить эти образы из головы — они не помогали.
Принято описывать этим места, эти огромные корабли, как города в космосе. «Красная Слеза» выходила за эти рамки — это был целый мир, полностью замкнутый железно-стальной планетоид со своей историей, нациями и культурами. Десятки тысяч людей — по меньшей мере, десятки тысяч — составляли экипаж его верхних уровней. Еще столько же обитало в его промозглых и гулких трюмах. Некоторые части экипажа корабля посещались так редко, что, как я подозревал, большинство членов экипажа не знали об их существования. Переход мог оказаться резким — в один момент вы оказывались на светлых палубах с офицерским составом, где команда отдавала честь, когда вы проходили мимо них, и все выглядело разумно и эффектно. В следующий миг вы оказывались в мире теней и неработающих люменов, с липкими палубами от пролитых масел, гулом двигателей угнетающим и всепоглощающим. Большинство дверей в переборках открывались, но многие оказывались заклинившими или запертыми. Можно было быстро заблудиться и оказаться в мрачных нишах со старыми картинами, облупившимися со стен. Обитатели этих помещений не смотрели вам в глаза, а разбегались, словно крысы. Некоторые выглядели такими же больными, как и я. Некоторые выглядели еще хуже.
Я полагал, что это было неизбежно. Невозможно везде поддерживать великолепную картинку, и ничто не может быть безупречным на всем пути вниз. Тем не менее, я был разочарован тем, что так много залов было закрыто, и оказался поражен угнетающей атмосферой глубоких мест. Временами я ловил на себе чьи-то взгляды, прежде чем они исчезали во тьме. Они не были враждебными, не совсем, но и не выглядели приветливыми. Мне казалось, что они боятся. Возможно, даже сильно, и я не мог понять почему, потому что здесь не могло существовать никаких угроз для них, не в собственном пустотном дворце Ангела.
Я не мог задержаться там слишком надолго, что, возможно, было и к лучшему. Мне нужно было оставаться в местах с постоянным освещением и чистым воздухом. Я не знал, что из этого оказалось следствием моего обычного недомогания, а что — похмельем от того, что я видел на поверхности планеты. Я постоянно задавался вопросом, не оказалась ли Видера права, и яды Баала все же повлияли на меня. Я принял все контрмеры, но что-то могло просочиться. Приняв еще лекарств, я стал надеяться, что они помогут.
Чтобы занять себя, я делал то, что предложил Бел Сепатус, и посетил корабельный архив. Главный архивный зал оказался великолепным местом, оборудованным не хуже любой библиотеки цивилизованного мира. Это было помещение с высоким куполом, около пятидесяти метров в высоту, у стен стояли полки, простирающиеся до потолка. Многочисленные террасы были из полированного дерева, винтовые лестницы из мрамора, а изящная фурнитура из бронзы и золота. Подвески парили в теплой дымке, словно драгоценные камни. Слуги сновали из стороны в сторону, собирая книги для ученых. Здесь никогда не было многолюдно, и длинные полированные столы в основном пустовали, когда я приходил сюда. Иногда здесь присутствовали члены легиона, возможно, один из их новоиспеченных библиариев, размышляющих над каким-нибудь трактатом. Изредка я видел других офицеров, которые изучали историю или анализировали тактические отчеты с других театров.
Ничто из того, что я нашел, не приблизило меня к расшифровке значения знака глаза. То, как Кровавые Ангелы украшали свои доспехи, в большинстве случаев оказывалось очень индивидуальным — я подозревал, что лишь часть знаков, видимых на боевых пластинах, являлась частью официальных схем, а большинство отражала личный эстетический или культурный выбор. Все мои попытки узнать о загадочном символе ни к чему не привели. Я начал думать, не привиделся ли он мне — ведь там, внизу, все было запутано.
Именно в этот момент, когда я занимался этим, окруженный грудами тяжелых книг, рассказывающих о геральдике древних кланов на Баал Секундус, вернулась Видера. Когда она села напротив меня, я понял, как давно мы не разговаривали. Она выглядела прекрасно. Прямо сияла.
— Продолжаешь работать? — спросила она.
— Именно. А ты?
Она достала портативный проектор, настроила его и создала двухметровую проекцию. Это был ее последний проект, незаконченный портрет примарха во время войны.
Он был хорош. Очень хорош. Впечатляющее сходство, превосходная композиция. Но это был не он. Это оказался не то воплощение разрушения, который я видел