Александр Афанасьев - Россия 2020. Голгофа
Перед Тайзиевым расступились. Он тоже был невысок, но крепок, властен, его постоянно окружала аура опасности, как вожака собачьей стаи. Расступались молча, в спину смотрели со злобой. И сам Тайзиев, и его боевики, в основном бывшие менты и военные, перекрасившиеся и служащие теперь самим себе. Слишком часто в прошлой жизни пацаны с окраин тряслись в пропахшем мочой коридоре и слышали дикие крики своих друзей из-за запертой двери…
Дальше стоял джип «Ламборджини», один из немногих в Казани. Около него – Айтемиров. Тимур. Босс всех боссов. Вор в законе. Невысокий, плотный, бородатый с обманчиво добрыми глазами. Хромой – хромоту заработал при бунте на мордовской крытке, тогда они прорвались на крышу, и снайперы начали стрелять, выцеливая паханов. Показательно любезный как раз к Тайзиеву и таким, как он, показательно религиозный – при том не верящий ни в Аллаха, ни в Христа, ни в черта. Около него такие же… гаврики. Личная свита. Старше собравшихся со всей Казани отморозков, вооруженные до зубов. Вон… пулемет на пикап взгромоздили, откуда взяли только…
Тимур заступил дорогу, раскрыл для объятий коротенькие ручки.
– Салам алейкум.
– Ва алейкум ас салам…
Поцеловались. От вора пахло дорогим одеколоном, коньяком и кровью…
Боишься, гнида… Правильно, есть чего бояться, ох есть. Вот для этой отмороженной шушеры все твои регалки воровские – плюнуть и растереть. Нет Бога, кроме Аллаха – вот и все, что они понимают. И ты это знаешь. Знаешь и то, что позиции твои тебе не удержать. И закят тебе платить придется, хотя ты его никогда не платил, вору платить западло, что налоги, то закят. И все равно тебе не выжить в этом зверинце. Не выжить, вор! Потому что ты можешь только на сытом, благополучном паразитировать! Вон как отъелся. Но ты умный человек, вор, базара нет. И потому пока эти щенки радуются, по-своему, по-щенячьи, – ты уже союзников присматриваешь. Чтобы набраться силы и загнать восставшую рвань под каблук.
Базара нет, вор. Только вряд ли ты это сделаешь. Потому что они за веру. А твои люди за бабки. Разницы ты никогда не понимал и не поймешь…
– Марат, дорогой. Заезжай ко мне, в Зеленый Бор на шашлык. Не побрезгуй стариком…
Тайзиев улыбнулся. Нехорошо, как волк, обнаживший клыки, но пока не рычавший.
– А как же закон? Не побрезгуешь мусором?
– А… – махнул рукой Тимур, – при нынешних блудняках какой теперь закон. Да и какой ты сейчас мент. Приезжай. Дел много – перетрем…
– Не нуждаюсь…
Тайзиев двинулся вперед, вору пришлось отступить. Злой взгляд пронзил спину…
Гостиница была перед ним – старая, похожая на московские башни-высотки. Сорванная реклама, выбитые стекла, шелуха от семечек, толстый слой грязи на ступеньках, которую никто не убирал, скоро крысы шнырять начнут. Черный флаг «Аль-Каиды» и джихада, водруженный повыше советского герба как знак того, что город захвачен. Какой-то урод, от избытка чувств палящий с верхотуры в сторону Казанского кремля, вот урод, пуля – она летит-летит, но когда-то и на землю упадет. Цепочка боевиков на ступеньках – молодых, бородатых, черная форма, автоматы на груди, как эсэсовцы, которые в каком-то другом мире до Казани так и не дошли…
– Э… куда прешь?
Тайзиев, не глядя, перехватил, вывернул руку.
– Уй!!!
– Грабли не тяни, лишишься.
Подошел эмир. Этот не местный – глаза волчьи, крепкий. Те, которыми он командует, – сопляки еще, а этот уже на человечину изрядно натаскан. Поэтому такие по пустякам не понтуются, оружием не машут…
– Чэго забыл, дорогой?
– Звони Саиду…
– Какой-такой Саид, дорогой? Ты откуда?
– Саид Арзамасский. И не тяни. Пока кровь не полилась.
Эмир злобно глянул, но Тайзиеву было не привыкать к таким взглядам. Две командировки как-никак. Достал телефон, набил номер…
– Саид-эфенди… Тут какой-то…
– Тайзиев, – подсказал бывший полковник.
– Тазыев, – перекрестил мента бородач, – У. У. Бичичъана[38].
Отключил трубку. Дал знак.
– Бегъула[39].
Бывший полковник полиции и действующий амир бандформирований смерили друг друга недобрыми, откровенно оценивающими и обещающими взглядами. Взгляд одного говорил – «ты на моей земле, тварь немытая, а не на своей». Взгляд другого говорил – «еще посчитаемся. Хоть ты и перекрасился, а как был мусором, цепным псом неверных, так и остался. И то, что ты знаешь Саида Арзамасского, для меня ничего не значит, в бою пуля не только спереди летит…»
Сверху уже спускался человек от Саида Арзамасского, бородатый, вооруженный и деятельный…
С самого начала в городе и в республике установилось двоевластие. Остатки правительства, посаженного русистами, с вовремя перекрасившимися ментами, генералами, частично бизнерами, так и заседали в правительственных зданиях, приняв на себя обязанности Временного правительства вилайета Идель-Урал и даже пообещав в течение года провести всенародные выборы, чем вызвали бурю восторга у международного сообщества, точнее той ее части, которая еще не воевала. Они издавали какие-то декреты, принимали какие-то законы и вообще вели себя так, как будто ничего не произошло – просто раньше была над головой Москва, а сейчас Москвы не стало. Они занимались какой-то хренью, бизнеры лоббировали какие-то свои интересы; те, кто еще не хлебнул кровушки, не поддался революционной горячке, ставил вопросы об уборке зерновых, картошки, о создании каких-то запасов, о подготовке к зиме. В целом они цеплялись за старое, отжившее, по умолчанию полагая, что все должны подчиняться им, что милиция, что армия, что внутренние войска тоже должны подчиняться им… понятно, в общем. Что-то вроде Временного правительства в семнадцатом, но среди тех, кто заседал днями и ночами, не было особых знатоков истории, и подсказать, чем это все может кончиться, никто не мог.
Вторым параллельным центром власти была «Шура».
«Шура муджахеддинов Идель-Урал» формировалась спонтанно и включала в себя самых разных людей. Это были моджахеды, как легализовавшаяся городская герилья, так и вышедшие из леса. Пришлые моджахеды с Имарата Кавказ[40], которых перебрасывали сюда самолетами и которые сами ринулись сюда на запах денег и крови. Вышедшие из-под контроля военные и милицейские части, в которых было немало бывшей казанской гопоты (дрались-то в восьмидесятые практически все). Сотрудники частных охранных предприятий и армий, почему-то бизнеры, те, которые создавали, вооружали эти армии, платили им, и думать не думали, что при определенной ситуации их же цепные псы могут вырвать у них из рук весь их кусок, оторвать вместе с руками, отобрать бизнес вместо того, чтобы довольствоваться зарплатой. Ну и, конечно, казанская молодежь, привлеченная сюда революционной романтикой, возможностью безнаказанно пограбить и быстро подняться наверх. Социальные лифты, до этого безнадежно заржавевшие и заросшие пылью, сдвинулись и пошли, перемалывая в кровавую кашу тех, кто оказался на их пути, и нужно было просто уметь кричать: «Аллах Акбар», отращивать бороду (борода – ваджиб!)[41] и иметь хоть какое-то оружие, чтобы влезть в этот лифт. Вывезет… куда вывезет.
Взаимоотношения с этими двумя параллельными центрами власти строились как это обычно и бывает. Официальная власть по старой советской привычке «Шуру» старалась не замечать. Просто прятали голову в песок, по принципу «что не нравится – того нет». С другой стороны – ни остатки полиции, ни ВВ – с людьми «Шуры» не связывались: себе дороже. «Шура» же постоянно вела какие-то заседания, выступали мусульманские богословы, авторитетные и самозваные, громили словами власть, и на этом… все как-то заканчивалось. «Шура» управлялась по принципу Запорожской Сечи, амиры со злобой и подозрительностью поглядывали друг на друга, а основной массе боевиков совсем не улыбалось схватываться пусть даже с остатками военной силы в городе. Грабить, вымогать, захватывать дорогие квартиры и заправки намного безопаснее и выгоднее, чем идти на власть. К тому же Временное правительство признало ОБСЕ, послали международных наблюдателей, а к этому даже самые темные и убогие амиры испытывали непонятное почтение…
Тайзиева со всем почтением провели в конференц-зал, где какой-то мулла, бородатый и в черной чалме – черная чалма была признаком благонадежности и поддержки революции среди священнослужителей – гневно вещал относительно распада нравственности в молодежной среде и насчет того, что в Казани до сих пор не искоренена продажа спиртных напитков. Тайзиев лениво подумал, что лучше бы они взялись за искоренение наркоторговли, вон – все углы использованными шприцами завалены. Чурки…
Усевшись на предложенное ему место в первых рядах, Тайзиев включил предохранитель на автомате – мало ли – и начал слушать муллу.
