Альфред Ван Вогт - Человек с тысячью лиц
Его манера держаться очень раздражала Стивена. Уже на второй день, вновь подробно пересказывая одни и те же факты, Стивен вдруг решил попробовать, в свою очередь, получить какую-нибудь информацию.
— Давайте предположим, — начал Стивен, стараясь говорить медленно и доброжелательно, — что весь мой рассказ о событиях на Миттенде — правда.
Ярко горящие карие глаза Бронсона сузились.
— Не мое дело давать, — тут его голос начал затихать и он пробормотал что-то вроде слова «оценки».
Стивен настаивал:
Если изменение облика действительно возможно, то почему же джи-инт не может принять вид одного из первобытных земных животных или какой-нибудь совершенно неземной формы, которая может существовать на одной из девяноста восьми тысяч планет, с которыми связана Мать? В таком облике он разделался бы со мной одним движением своего хвоста.
Стивен так никогда и не узнал, принес ли ему пользу этот вопрос. Если скептику изложить в точности то сомнение, которое он с трудом стремится скрыть от окружающих, если, более того, это сомнение высказывается человеком, которого скептик считает отъявленным лгуном (именно такое мнение Бронсон составил о Стивене), то скептик придет в замешательство и выскажет, скорее всего, правду.
Бронсон начал рассуждать:
— Сомнительно, чтобы что-то, кроме латентной памяти, оставалось в клетках мозга человека в связи с первобытными морскими или земными чудовищами. Поэтому такая программа — я имею в виду лишь ее отпечаток в мозгу — не может быть воспроизведена. Однако способность воспроизвести крокодила в принципе достижима при взаимодействии двух Кирлиановских полей. — Пожав плечами, он добавил: — Я не вижу причин, почему бы такое перевоплощение нельзя было осуществить и с неземным существом.
Он был честным. Он последовал благодаря случайному попаданию Стивена. Несмотря на то, что Бронсон частично пробормотал, частично прошептал, продышал и прошипел эти слова, Стивен уловил главную мысль. В глазах Стивена Бронсон заработал одно очко. При этом Стивен вспомнил, как ему однажды доказывали, что для успешного лечения людей психиатру не обязательно самому быть в здравом уме. Если врач знает свое дело и придерживается верной техники лечения, то он может, скажем, спасти чей-нибудь мозг, хотя его собственный в это время может полным ходом распадаться. Вот и Бронсон мог манипулировать сложной системой элетроэнцефалографа, пользоваться Кирлиановскими полями, прибегать к стимуляторам и механически проводить опросы.
А в соседней комнате эксперт работал с атгерсовской версией Марка Брема, который освещал происшедшее со своей точки зрения.
Стивен не знал, а эксперты вначале никак не могли понять, почему Марк заявляет, что он пробыл на Миттенде только пять дней. Для Стивена это время составило два месяца и одиннадцать дней.
После опроса на третье утро, когда Стивен уже готовился пойти в обслуживающий лаборатории комплекс на ленч, он был арестован и доставлен в военную тюрьму.
Суд, состоящий из пяти генералов, начал заседать через два дня. Обвинение сводилось к тому, что Стивен никогда лично не бывал на Миттенде.
Прокурор в своей вступительной речи заявил:
— Мы обращаем внимание уважаемого суда на то, что влияние отца обвиняемого лишило военное ведомство возможности перевоспитать испорченного повесу. Общеизвестно, что очень богатые и очень влиятельные люди часто тратят средства на то, чтобы найти похожих на себя мужчин и женщин, чтобы использовать их услуги для самой разнообразной и представляющей опасность деятельности. Двойник Стивена получил, очевидно, достаточную сумму денег и вылетел на Миттенд. Прибыв туда, он не принял необходимых мер предосторожности, вероятно, потому, что не был Стивеном Мастерсом и не воспринимал эту экспедицию серьезно. Хорошо известно, что он сделал. Он отправился погулять, и его, очевидно, убили.
Когда к трибуне вышел Бронсон, то серьезные обвинения сменились откровенной нелепицей. Он отказался представить какую-нибудь документацию и заметил, что система биологической обратной связи функционирует частично на основе добровольного сотрудничества. Бронсон добавил:
— Я понял, что мы столкнулись с затруднением, когда Мастерс сообщил, что за два дня вернулся с Миттенда в суперкорабле, пилотируемом бывшим крокодилом.
Позднее Гленкорн вспоминал, что после произнесения этой фразы Стивен не имел никаких шансов на благоприятный исход дела.
Попытка адвоката защиты получить документы, подтверждающие свидетельства Бронсона, была отвергнута. А возражения обвинения против вызова свидетелей защиты и представления любых документов защиты поддерживались столь настойчиво, что, наконец, Гленкорн с кислой улыбкой сделал заявление:
— Хочу поблагодарить представляющего обвинение генерала за его глубокое понимание атмосферы, преобладающей в этом суде.
Для Стивена Мастерса наступили черные дни.
…Находясь в тюрьме под началом сержанта Обдана, Стивен был лишен даже возможности спокойно обдумать все, происшедшее с ним.
— На колени, — процедил Обдан, — или я сейчас выйду к тебе и сам…
По мере осознания ситуации Стивен Мастерс начал невольно восстанавливать всю логическую цепь событий, что уже не раз выручало его в минуты эмоционального стресса.
Память подсказала: нельзя стать Матерью!
Память подсказала: нельзя стать тем, кого ты обидел…
Об этом его предупредили, и он этому поверил.
Кем же тогда?
Догадка пришла в долю секунды: от того, к кому он был добр. Но ни одного такого человека он не мог вспомнить, кроме, может быть… Нет, это уже было бы слишком. Кроме… Нет!
В это решающее мгновение Стивену пришла мысль, что он не имеет права подставить кого-то, ввергнуть человека в те обстоятельства, в которых он оказался.
— Нет, нет! — почти выкрикнул Стивен.
— Да, да! — передразнил его сержант, поднимаясь на ноги.
Однако он говорил уже не со Стивеном.
19
Некоторое время Стивен лежал с закрытыми глазами, испытывая совершенно новое и потрясающее чувство. Он ненавидел себя.
Потому что догадался, кто он сейчас.
Конечно же, в этот ранний час, когда лишь несколько минут назад пробило восемь, он был уверен, что Стефани находится в постели, в своей собственной или чужой… с кем-нибудь.
Перспектива оказаться в постели в облике Стефани с мужчиной не вызвала у Стивена приятного возбуждения.
Скорее уж Стивену подходила роль активной лесбиянки.
Минуту или около этого Стивен обдумывал подобный поворот судьбы, забыв обо всем остальном.
Затем он осторожно раскрыл глаза, повернул со страхом голову и увидел, что он в постели один.
«Отлично, — с облегчением вздохнул Стивен, — может быть, Стефани действительно хорошая девочка, которая хочет выйти замуж».
Боковым зрением он охватил роскошные светлые волосы, разбросанные по подушке. Поняв, что теперь эти волосы принадлежат ему, Стивен ощутил некоторую неловкость из-за того, что он утратил положение мужчины и стал женщиной.
Время текло. Постепенно пришло понимание, что он чувствует себя ничуть не хуже, чем раньше.
Слава Богу!
У него было тело с головой и мозгом. Различие в половых органах и их влияние на организм не изменило, вроде бы, его умственных качеств.
Он уже поверил, что приспособится к новой роли, и даже перестал думать об этом.
И тут к нему вернулась память о последних минутах в тюрьме. Он представил бедную маленькую Стефани перед сержантом Эмметом Обданом.
Резко сев на постели, Стивен схватил телефонную трубку.
Попутно он заметил очень женственный пеньюар, изящную белую ногу, узкую и тонкую руку и пальцы с маникюром, набиравшие номер — секретный номер его отца.
На этот раз убедить Стивена Мастерса-старшего оказалось труднее. Дело в том, что Стивен после пятидесяти трех стычек с сержантом Обданом был уже не столь уверенным в себе. Однако примерно через час после звонка папа Мастерс в сопровождении двух секретарш уже входил в апартаменты Стефани.
Секретарши удалились на кухню и занялись приготовлением кофе, а старший и младший Мастерсы уселись в гостиной.
Отец слушал Стивена с отстраненным выражением лица, так как слегка хрипловатый голос Стефани, повествовавшей о своем восьмидневном пребывании в тюрьме, иногда сбивался на истерические нотки.
Стивен искренне удивлялся, почему там с ним так грубо обращались. Раньше у него было представление, что вооруженные силы — это, безусловно, суровая школа, но тем не менее руководствующаяся определенными принципами. Его компаньонами по экспедиции на Миттенд были типичные бравые офицеры, честные, решительные и верные своему долгу. Даже свой приговор с пожизненным заключением и строгим режимом он воспринял вначале как нечто, не выходящее за рамки определенной логики.
