Галина Манукян - Дикторат
– Эдэр! Наконец, явился! Наслышан про сегодняшний суд, – воскликнул «отец народов», отвлекаясь от изучения меча, сверкающего еще не видавшей крови сталью.
Кузнец-оружейник стоял тут же с большой сумкой через плечо, в широких штанах и кожаном переднике, гордый своей работой.
– Суд – это пустяки. Я с донесением, отец, – поклонился Эдэр. – Не при свидетелях.
Глава взмахнул рукой, и кузнец поспешно удалился. Гигант закрыл за собой дверь в просторную залу со множеством кресел вдоль стен и одним, отцовским, по центру. С облезшей позолотой на ножках и подлокотниках, оно стояло одиноко на фоне испещренного трещинками громадного изображения седого старика с белой окладистой бородой, в высоком головном уборе-куполе и черной с крестами робе.
– Боюсь, химичи в скором времени перестанут платить дань, – сообщил Эдэр.
– Подохнут от жажды, – пренебрежительно сказал командо.
– Нам тоже будет не сладко без овощей, фруктов и молочки, – парировал сын. – Ты же знаешь, что раньше у химичей понемногу стекали ручейки с гор. Проблема в том, что жалкие ручьи начали превращаться в речушки. Была б одна, тогда ладно. Но их пять штук образовалось. Они собираются наладить систему мелиорации по садам и участкам, и тогда наш канал им не понадобится вообще. Даже в засуху…
– На это нужно время. И мозги, – перебил командо.
Ему явно не хотелось затевать войну. «Стареет отец», – подумал Эдэр, чувствуя в себе силу и без него справиться с задачей. Однако его никто не освящал на руководство Дикторатом, и потому гигант продолжил:
– И все-таки воды у химичей стало больше. Горлопаны уже вякают о том, что обойдутся без нас. И главное – мне донесли, что в таверне химичей ходят разговоры, что пора, мол, показать глоссам, кто настоящий хозяин на их землях.
– А вот это серьезно, – нахмурился отец.
– Пока основная масса химичей идею не поддержала, – продолжал Эдэр. – Но если ее станут высказывать чаще, а вода не будет убывать с летней жарой, беспорядки будут серьезные.
– Как, по-твоему, требуется поступить?
– Я считаю, бунт надо пресечь. Жестко и быстро. Даже если у химичей будет вода, они всего лишь землепашцы. У нас – военная сила и умение. Видимо, пора об этом напомнить.
– Ты прав. Надо созвать Совет, – командо хлопнул в ладоши, и дверь тотчас распахнулась.
Показался Глазырь, доверенный Главы.
– Что изволите, командо? – вытянулся он в струнку.
– Пошли за членами Совета, – приказал отец. – Если дома не застанут, разыскать. Совет должен собраться здесь через два часа. Дело срочное. И… Эдэр, ты тоже должен присутствовать. Выскажешься.
– Разумеется, – ответил гигант, и ему снова в голову пришла мысль о матери. Стоит ли спросить? А если спросит, что это ему даст?
– Ты что-то еще хотел?
– Да нет, – ответил сын и кивнул на клинок, который отец так и не выпускал из рук за все время разговора: – Хороший меч.
– Попробуй.
Эдэр не без удовольствия взял оружие в руку, ощутив приятную тяжесть эфеса, – тот лег в ладонь, как влитой. Гигант подошел к столику, выбрал на подносе с фруктами целую дыню, высоко подкинул ее и рубанул с плеча. Желтый плод звонко треснул, брызнув вокруг себя соком и тягучим медовым ароматом. Одну половину дыни Эдэр поймал, смеясь. Вторая разбилась о мраморный пол, растекшись густой молочной кашицей с мелкими семенами из сердцевины.
– Нравится? – улыбка едва тронула губы отца.
– Вещь!
– Дарю, – сделал широкий жест командо. – На-деюсь, головы бунтовщиков так же весело и быстро будут слетать от плеч, когда ты отправишься к химичам.
Эдэр осклабился, вспомнив рэп, но затем поклонился уже с серьезным выражением лица:
– Благодарю, отец. Я считаю, что тебе надо возглавить рейд. Люди слишком много говорят в последнее время о моей силе, и могут перестать верить в твою. Надо доказать, что ты по-прежнему силен.
Командо резко обернулся и уничтожающе посмотрел на сына:
– Я никому не должен ничего доказывать! А ты в следующий раз держи такие мысли при себе. Зелен еще указывать! Возомнил невесть что!
– Прости, отец, – снова поклонился Эдэр и направился в свои покои.
* * *Мадара сидела у дверей, будто только и делала, что ждала его. И откуда знала, что он заявился в усадьбу?
– Хозяин! – наложница не сдерживала радости при появлении Эдэра.
Была ли эта радость искренней или сероглазая красавица с пшеничными локонами и тяжелой грудью улыбалась ему потому, что так надо, – неизвестно. Эдэр вспомнил, как заявил, что не любит кислых, когда отец подарил ему на совершеннолетие печальную блондинку, привезенную от любильцев. С тех пор Мадара улыбалась. Сначала вымученно, натянуто, а потом словно привыкла. В конце концов, в его отсутствие заняться ей в усадьбе было нечем. Эдэр подозревал, что сестра отца Инда, присматривающая за наложницами в доме, гоняет их, как сидоровых коз. Но никто ему не жаловался: ни Мадара, ни преподнесенная позже управом химичей в знак примирения Танита, медноволосая, длинноногая, немного угловатая, зато весьма жаркая в постели.
Тетка Инда, от колючего взгляда которой иногда даже Эдэру становилось не по себе, с вечно поджатыми губами, с трудом сдерживающими крик в присутствии господина, обязанности выполняла хорошо – обе наложницы были послушны, каждая по-своему.
Мадара была так покорна, что казалась неживой. Мягкая податливая кукла с нежной кожей, длинными ресницами и пухлыми губами. Молочно-белая безжизненность, вечная улыбка и согласие на все, что угодно, бесили гиганта настолько, что порой хотелось даже ударить. Может, так бы ожила? Иногда он вел себя с ней грубо, а она улыбалась. Думал обменять ее или продать, но эта ее тихая радость при его появлении отчего-то сдерживала. Теперь же, когда Мадара носила под сердцем его ребенка, еще более округлая, румяная и задумчивая, не отпускающая рук от чуть продолговатого живота, Эдэр и думать забыл об обмене.
У него будет наследник, – знал сын командо, – норма выполнена.
Особого волнения или трепета по этому поводу Эдэр не испытывал. Но Мадару не трогал. Позволил ей не покидать комнат в его отсутствие. В конце концов, у него была еще и Танита. Эта девчонка подчинялась, но, будучи по натуре живой и темпераментной, могла сама проявить активность в утехах. Теперь из спортивного соображения она пыталась забеременеть во что бы то ни стало, ведь видела, что Эдэр к сопернице стал мягче. В янтарных глазах Таниты гигант замечал ревность, но ему было наплевать на эти бабские штучки. Сами разберутся, главное, чтобы проблем не доставляли.
* * *– Привет, Мадара, – сказал он наложнице, сидящей на пуфе. – Как мой сын?
– Все хорошо, хозяин, – она ласково погладила живот.
Эдэр не прошел мимо нее, как обычно, а остановился рядом.
Мадара ничем не была похожа на Лиссу. Однако упрямый, бойцовский характер чумашки, так и не ставшей ему наложницей, непонятное волнение в груди при мыслях о ней заставили Эдэра всмотреться повнимательнее в круглое лицо перед ним. Он никогда не задумывался о чувствах женщин. Ему с детства внушали: наложницы – не люди, они нужны только для удовлетворения и для продолжения рода. Ни на что другое они не способны. Их слезы, сопли и прочая возня доставались Инде и внимания мужчины, тем более такого, как он, не стоили. А теперь что-то перещелкнуло в голове Эдэра или даже в сердце, словно тумблер на неработающем раньше механизме.
Мелкая чумашка, – казалось Эдэру, – включила вчера не только штуковины прошлых людей, но и нечто внутри него самого. Непонятное. Делающее его слабым и каким-то другим. И стало до странности не все равно. Да и разговор с рыжим мальчишкой накрепко застрял в голове. Потому Эдэр, обычно не склонный к беседам с наложницами, кивнул на ее живот и спросил без обиняков:
– Мадара, ты что-нибудь чувствуешь к ребенку?
На лице молодой женщины, всегда одинаково преданно-улыбчивом, пронеслась целая гамма эмоций: изумление, волнение, страх… надежда. Гигант поразился – столько разных чувств наложница не выдала за все время.
Еще секунду она молчала, а потом надела на уста привычную улыбку:
– Как будет угодно господину?
– Не как угодно, – рассердился Эдэр, – а говори, как есть. Я, твой хозяин, и требую честности. Абсолютной, поняла?
Мадара вцепилась пальцами в край пуфа, на котором сидела, и побледнела:
– Да, господин. – И замолчала, ее серые глаза расширились, а зрачки превратились в точки.
– Отвечай, – приказал Эдэр.
– Я отношусь к ребенку, – пролепетала Мадара, густо заливаясь краской, – так же, как и к его отцу… Я его люблю…
Эдэр опешил. Любит?! За что? Почему? Как это?
Любовь – странное слово, совсем забытое в современном мире, устаревшее за ненужностью… И вдруг вот она, рядом? В лице пунцовой от смущения наложницы?
– Любишь? – переспросил он.
– Да… – блондинка опустила ресницы, ухватившись обеими руками за живот.
