Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра

Этого Мартина уже не видела. На сей раз ей повезло, если, конечно, считать везением легкую, быструю и безболезненную смерть. Последний подарок цельнометаллических ангелов… Она мгновенно превратилась в пыль в эпицентре объемного взрыва.

Ее «поводырь» оглох, ослеп и онемел. Передача информации прервалась. Этот канал был потерян навсегда. Единственный «допрошенный» свидетель и очевидец исчез. Отныне путь к замку Подсохи был закрыт для медиума. Алькор вынудил Ангела уничтожить след Мегреца. Подробности уже не имели решающего значения. Мицару предстояло заменить погибшего клона.

Но смерть медиума оказалась только следствием искажения. Существовал альтернативный сценарий.

В этот самый момент Мартина, лежавшая на заплеванном полу фургона, испытала неожиданное облегчение. Она мгновенно излечилась от уникальной болезни. «Шизофрения» прошла внезапно и без всяких последствий.

Кошмар продолжался наяву.

Сквозь дрему старик слышал, как кричала девушка. Он пытался открыть глаза, но не мог. Веки были фиолетовыми изнутри, будто предгрозовое небо. На этом фоне кружили птицы, уделом которых были странствия и постоянная тревога…

Несколько минут (или часов?) он прожил в полной уверенности, что птицы по кусочкам склевывают его мозг, как будто тот был черным вспаханным полем с ровными рядами параллельных извилин. Стае требовалась целая вечность, чтобы собрать верхний плодородный слой и унести его за горизонт. Но и птиц было слишком много; их тела и крылья застилали небо… пока не появилось пугало. Живое пугало.

Оно кричало, шагая наискосок через глубокие борозды, и размахивало руками, отгоняя голодных птиц. Поначалу старику было трудно «разглядеть» его. Потом, когда пугало приблизилось, он узнал в нем девушку, только лицо ее оказалось черным, будто опаленным солнцем (но что было солнцем в стране его мозга?). Вместо глаз зияли металлические воронки, по которым ползали мухи. За девушкой тянулся след, напоминающий царапину, рассматриваемую через увеличительное стекло…

Стая медленно уплывала за горизонт — туда, где обитали все прочие тени прошлого. Девушка исчезала в противоположной стороне, направляясь в будущее. Старик почувствовал жуткую неизбежность падения вдоль этой двухмерной оси, не оставляющей возможности пребывать в неподвижности и удержаться в точке покоя. Его стремительно несло к пробуждению.

Наконец он открыл глаза и в течение нескольких секунд не мог понять, где находится. Вместо неба над ним нависал низкий потолок, исчерченный параллельными полосами. Пол был металлическим, и только с одной стороны его освещал сияющий квадрат.

Старик вспомнил, что именно так выглядели внутренности послеполуденного укрытия, найденного мальчиком, — старого контейнера, стоявшего на краю леса. Девушка сидела рядом с ним и по-прежнему издавала громкие стоны, но его взгляд оказался прикованным к маленькому хозяину кошмаров…

Он увидел детское личико с закрытыми глазами, обычно безмятежное, но сейчас перекошенное и уродливое. Впервые на своей короткой памяти он проснулся раньше клона. Однако это было верно лишь наполовину. Потому что если малыш, которого он знал, действительно спал, то другой, прятавший лицо в капюшоне, несомненно, бодрствовал. Старик догадался об этом по расстегнутым «молниям» и характерному подрагиванию конечностей. Руки мальчика с пухлыми пальцами и длинными ногтями были неестественным образом вывернуты. Примерно так же, как руки куклы, которую с умыслом или по ошибке собрали задом наперед.

Старику хотелось сбежать, но он знал, что будет вынужден вернуться, не пройдя и сотни метров. Их судьбы были связаны неразрывно, как жизни белой акулы и рыбки-лоцмана. Старик знал и то, ради чего держится рядом с мальчиком, — прежде всего, ради пищи и безопасности. Не так уж мало. Однако целью их симбиоза было еще кое-что, кроме выживания. Терминал. Небесполезная реликвия. Святыня. Артефакт. Старик имел самое смутное понятие об этом предмете…

Мальчик открыл глаза. Очередное быстрое пробуждение, после которого он необратимо изменился. И суть изменения заключалась не в форме, а в функции. Будто невидимая рука развернула голову «куклы» на сто восемьдесят градусов…

Мицар улыбнулся старику, и того охватила пьянящая радость. Они были как два сообщающихся сосуда. Эмоции, переполнявшие первого, с небольшой задержкой перетекали и во второго — это превосходило даже родственную близость и являлось настоящим проклятием для старика, душа которого утратила обособленность. Его зависимость была худшей из всех возможных.

Он уже понимал: их путешествие подошло к концу. Неожиданное ликование клона означало, что тот отыскал дорогу в призрачных ландшафтах прошлого, продолжавших существовать лишь в измерениях человеческой памяти — крайне неустойчивых и, самое главное, подверженных неконтролируемым искажениям. Старик испытывал невольную радость, однако с приближением цели явно укорачивался остаток его жизни.

Он был так увлечен собой, что не заметил, как проснулась девушка. Просто она внезапно перестала кричать. Повернувшись к ней, старик наткнулся на пустой взгляд. Чего-то не хватало в ее лице (так иногда не хватает минутной стрелки на циферблате часов), и кое-что было лишним — свет и тени пробегали по нему; свет и тени, которым было неоткуда взяться…

Глава 9

Верните мне мою разбитую ночь,Мою тайную комнату, мою тайную жизнь.

Под утро гостиница «Одинокий всадник» чем-то напоминала морг, обставленный если не по высшему, то по первому разряду.

Ночной портье Христиан Раковский, страдавший воспалением мочевого пузыря и плоскостопием, вышел из туалета и, шаркая подошвами разношенных туфель, вернулся к своей конторке. Здесь он принялся заполнять карточку «собачьего» тотализатора. Он позволял себе играть по маленькой (всегда по маленькой!) — одна из немногих радостей в жизни пожилого, скучного, ничем не примечательного холостяка.

Из лампового радиоприемника, стоявшего на массивной деревянной этажерке за его спиной, доносилось пение Марианны Фейтфул: «…И этот укол, наверное, станет последним…» Старушка знала, о чем пела! Что-то невыразимое таилось в звуках ее безжизненного надтреснутого голоса. Христиан мог бы и сам порассказать о сомнительных преимуществах печального опыта. Но сейчас он просто слушал, и душа его отдыхала.

Ночной портье обожал эту станцию. Как приятно было слышать голоса с того света! И заметьте — без всякой спиритуалистической чепухи. При этом Раковский чувствовал себя старьевщиком, сладострастно ковыряющимся в тряпье, извлеченном из бабушкиного сундука и присыпанном нафталином, — тряпье, которое когда-то, возможно, было чьим-то свадебным нарядом.

Музыка прошлого века позволяла ненадолго забыть о настоящем. Успокаивала, как партия в шахматы со старым другом. Или как укол морфия, если уж на то пошло. Но дело в том, что у Христиана Раковского не было старого друга. У него был только старый радиоприемник. А от пагубных привычек он, слава богу, давно избавился.

Порой ему почти удавалось убедить себя в том, что музыку передают вообще с другой планеты, населенной молодой и жизнеспособной расой, и планета эта находится не в ином времени, а в ином пространстве. Вот только добраться до нее все равно невозможно, как невозможно вернуть собственную юность. Ему не дано снова ощутить порывы свежего ветра на лице, ловить ртом капли пьянящего весеннего дождя, целовать девушку, испытывать чистую радость существования, но он мог хотя бы «видеть» сквозь неразрушаемое, постепенно теряющее прозрачность стекло усталости и близкой старости, как клонятся верхушки деревьев и трепещут отдельные листья в ландшафтах его грез, озаренных закатным солнцем.

…Вскоре Марианна запела печальную «Балладу Люси Джордан». Легкая музыка. Легчайшая. Ничего серьезного, боже упаси! Иногда даже от легкой музыки хотелось выть на луну. Но сегодня портье испытывал лишь приятную ностальгию.

В звенящей тишине холла и впадавших в него коридоров резкий женский голос звучал как последняя человеческая песня на Земле. В иные ночи Христиану казалось, что «Одинокий всадник» населен призраками. Это было не так уж глупо. Случалось, здесь умирали при невыясненных обстоятельствах. Бывало и такое: люди, прошедшие мимо конторки портье и с улыбкой вручившие ему ключ от номера, не возвращались вовсе, а чуть позже он находил их счета оплаченными, а заказы — аннулированными.

Раковский до сих пор не знал, кому принадлежит гостиница и на кого, собственно, он работает. Его наняли через агентство четыре года назад; в первых числах каждого месяца он неизменно обнаруживал в специальном отделении конторки конверт с оговоренной в контракте суммой. Большинство постояльцев было записано под явно вымышленными именами; часть номеров сдавалась в аренду мелким юридическим конторам и частным детективным агентствам, каких полно в каждом квартале карантинного пояса.