Артем Каменистый - На руинах Мальрока
— А вот не надо! — вознегодовал мужик. — Проконопачено по весне на совесть все; на мачте просто оттяжки ослаблены, чтобы на стоянке попусту не обтрепывались; вода под ногами оттого, что ливень здесь позавчера был такой сильный, что у Парна бочку со двора потоком унесло. Так и не нашли, бочку-то… Рыбой воняет, потому что жиром рыбьим доски вчера промазали, нагревая перед тем — от жучка водного спасение лучшее. На воду спустить — вонь мигом выветрится. А струг мне и самому нужен, так что шестьдесят три.
Ну просто чудесно — они собрались до вечера торговаться. Придется вмешаться:
— Слышишь! Ты! Еврей южных морей! Вот тебе сорок пять и попытайся не помереть от радости. А если тебе это корыто так сильно дорого, то можешь сам на него погрузиться с помощниками, и сплавиться с нами, как и предлагали. А там, на границе, получишь лодку назад. Но за это сам о припасах посуетись — для людей и лошадей. Причем быстро — мы очень торопимся. Баню нам организуй быстро тоже. И еще: когда лодку тебе вернем, то ты возвратишь тридцать монет. Так что не пропадет твой "Титаник". Все понял, или как?
Посмотрев мне в глаза, лодочник, видимо, прочитал в них полную безнадежность перспектив дальнейшего торга, но все же робко вякнул:
— Двадцать верну.
— По рукам, — спорить не стал, так как это могло продолжаться бесконечно, а я не собирался жить вечно.
— Ох не знаю что и делать — где я команду наберу быстро? Ребятки Вота-старого пьяные до полного неприличия — кто знает, по каким кабакам их теперь собирать: село у нас большое, а то и в городок подались. Макриновы отродья вороваты, да и тоже поди их найди быстро…
— Да хоть рожай — некогда нам ждать. Шевелись, если хочешь получить свои деньги.
Кивнув, мужик, неловко припадая на левую ногу, направился за ближайший угол. Проводив его взглядом, я обратился к епископу:
— Как думаете — надежный?
— А кто его знает… Но раз до границы ходил уже, то довезти сможет. Нам искать другого некогда, а у этого, тем более, на лодку хоть сейчас можно лошадей заводить. Кони у нас хорошие — жалко бросать. Дан, а что такое "еврей"? И "Титаник"?
* * *
Помощников лодочник нашел — целых три штуки. Причем двое их них затащили третьего на борт волоком — самостоятельно он передвигаться не мог по причине состояния в науке называемое "анабиоз". Запах, исходящий от него, не оставлял простора для домыслов о причинах мертвого сна — дух ядреной сивухи был столь могуч, что даже Зеленый, проснувшись, демонстративно расчихался и ласково обозвал алкаша уродом.
Оставив занемогшего коллегу валяться у борта, пара мужиков молча и деловито принялись подготавливать струг к плаванию. Завели в стойла лошадей, загрузили какие-то мешки и бочонки, натянули обвисшие пеньковые канаты. Появившийся лодочник обеспокоенно сообщил нам, что больше достойных помощников найти не удалось. Покосившись на храпящее тело (и это называется "достойный"?!), я предложил восполнить некомплект экипажа недостойными, на что хозяин отреагировал отрицательно. Он был готов в одиночестве вести свой "Титаник" к границе, лишь бы не брать кого попало.
Далее пожаловал какой-то мрачный дед с упряжкой быков — эта немудреная тягловая сила легко стащила струг на воду. Лодочник о чем-то пошептался с погонщиком скотины, и дал добро на отчаливание.
Уже через пару минут я понял, почему его так напрягла малочисленность экипажа. Сам бородач встал на корме, ворочая рукоять огромного рулевого весла, а пара молчаливых помощников не успевала работать шестами, отталкиваясь от постоянно возникающих мелей, затопленных деревьев, валунов, и прочих препятствий, на которые нас норовило выбросить течение. Скорость не столь уж велика, но при таком весе инерция у суденышка приличная — дно вряд ли пробьем, но засесть можно серьезно.
Не знаю, сколько бородач пообещал этим ребяткам, но деньги эти они озером пота и кровавыми мозолями отработают.
Деревня скрылась за поворотом русла. Обернувшись, Канфидус устало улыбнулся:
— Дан — а мы ведь, наверное, попадем в Межгорье еще быстрее, чем по тракту.
Лишь бы не накаркал…
* * *
Развалившись на ложе из пары седел и плаща, я лениво наблюдал, как мимо проносятся крутые берега реки чужого мира. Впервые выпала возможность ничего не делать и ни о чем не беспокоиться. За меня сейчас работают другие — ворочают веслами и толстыми шестами. Никто не готовится выпрыгнуть из-за угла с кинжалом; зомбированных медведей и прочей несимпатичной нечисти в этих краях тоже не водится. Возможно, ребятки Цавуса уже мчатся по нашим следам, но пока они их распутают, пока поймут, что мы сменили скакунов на яхту, пока…
Не догонят они нас без вертолета…
Можно просто лежать, ничего не делать, блаженствовать. И заодно приводить расшатанную нервную систему в порядок, систематизируя полученные знания и восполняя пробелы новой информацией. Откуда ее получать? Да хотя бы от Рина — того самого хромоногого лодочника. Он оказался не только жадным, но и болтливым — достаточно правильно намекнуть, и он выдает полную справку по любому интересующему вопросу с кучей сопутствующей информации. Мужик достаточно неглупый, — просто неотесанный.
Одно плохо — любопытный слишком. Всю дорогу пытается выведать, кто мы такие и по какой причине нас понесло в такую даль, да еще столь срочно. При этом не интересуется целью нашей поездки. Хотя глупо интересоваться: у людей, вроде нас, цель на границе лишь одна может быть — убивать и умирать. Солдаты там нужны постоянно, и никому не интересно, по какой причине человек прибыл в это опасное место. С пограничья выдачи нет: что бы ты ни совершил в цивилизованных землях — назад тебя не выдадут. Единственно, у кого могут быть неприятности: у замазанных Тьмой, или хотя бы подозреваемых в этом. Так что права у карающих там есть, а у светского суда уже сомнительно.
Вот и интересно лодочнику, что же мы такое натворили, раз за любые деньги готовы мчаться к границе с максимально возможной скоростью не считаясь с расходами. Подозреваю, за счет таких вот торопыг на реке и живут — уж больно профессионально он нас ободрал.
— А вот скажите мне, господин — птица ваша, говорят, не к каждому на руки пойдет. Слышал я, они лишь стражей полуденных признают и людей, которые им помогают, а остальным могут и палец отхватить, или глаз выклевать. Правда, аль врут?
Зеленый лучшим другом объявит любого, кто поделится с ним спиртосодержащей жидкостью, но зачем лодочнику такие тайны выдавать?
— Рин — спроси у попугая сам: мне откуда знать?
— Да я просто подумал… Нет — не подумал, что вы из стражей будете. Просто думаю, может вы человек их доверенный. Гонец там… или еще кто. Дело, конечно, как бы не мое совсем, но интересно же. Давно к нам стражи не заглядывали — говорят, на юге они воюют люто с погаными. А хорошо бы заглянуть: житья нам здесь нет.
— По тебе незаметно, что живешь плохо.
— Ну пока свое имею, а вот если граница падет, то все — бежать придется на север, бросив все добро. А у меня помимо лодки хозяйство: хутор льняной с арендаторами, коровенок две дюжины, по мелочам много чего набирается тоже. Куда это все брать, если погань придет? Солдаты даже спрашивать не станут — людей погонят прочь, а скотину под нож и сжечь, чтобы не досталась Тьме. Лишь лошадей прихватить могут позволить, если не отберут. Никто меня не ждет на севере. Вот что делать?
— Может граница и не падет — не каркай раньше времени.
— Падет… как ей не пасть. При старом короле всех озорных парней, которых к мечу приучить легко, позабирали. Хилых и слабых сердцем домой заворачивали — не нужны такие в армии. При новом теперь всех берут, кто не попросится. И без спроса тоже взять могут — за недоимки, или за что другое. Забирают многих, а назад мало приходит — увеченных немного да больных. Рубка нескончаемая на границе — погани все больше, а наших все меньше. И откуда только плодится такая мерзость… На нашем берегу тоже не все ладно: Мальрок обратился, и все Межгорье от него Тьмой пошло; одержимых прибавилось; огни ночами странные не раз замечали, а это ведь сами знаете к чему бывает. Чернокнижие уже чуть ли не в открытую. По детству, помню, за год если одну ведьму сожгут, то много казалось, а сейчас недели без такого не проходит, а только меньше их почему-то не становится. Скотины мор был по осени сильный, да и людей многих тот мор прибрал. А уж что за мор был в позапрошлом году… Ох… Из села нашего почитай каждого третьего забрал, и это еще хорошо — другие подчистую вымирали, особенно те, что ниже по реке. Скоро по правому берегу такую деревню проходить будем — одни головешки чернеют. Пришли солдаты из города, сожгли трупы прямо в домах; и все — нет там больше людей. В замке рыцарь из ставленых там жил — тоже мор не пощадил никого. А потом, к осени уже, пшеница на полях почернела и вся усохла. Не было в тот год вообще пшеницы в нашем краю, даже на семена пришлось с севера везти. Голода сильного, правда, тоже не было, но пояса до хребтов затянули. Если и в этом году чернота придет, то к весне начнут дети помирать — они в первую очередь при голоде мрут. А дальше, если живы будем, бросим пшеницу — пусть уж лучше рожь. Белый хлеб, оно конечно, всяко выгоднее и вкуснее черного, да только лучше уж черный жевать, но каждый год, а не через два на третий. Люди мрут, скотина мрет, хлеб сохнет — вот как жить прикажите?
