Евгений Гуляковский - Стратегия захвата (сборник)
— Спроси его о захвате… — прошептала Лила, нагнувшись.
— Наши дома сжигают. Нам кажется, захват приходит из вашего мира…
— Что такое «захват»?
— Так мы называем разрушение городов и целых поселений, входящих в федерацию.
— Ах это… Да, действительно, к нам обращались с подобной заявкой.
— Кто они?
— Это коммерческая тайна. Мы не выдаем секреты своих клиентов.
— Но зачем? Что им от нас нужно?!
— А зачем вы вырубаете леса? Потому что вам нужна древесина, не так ли? А теперь, когда кому-то понадобились планеты, на которых вы живете, вы сразу начали возмущаться. Займись им, Лила. Я отдаю тебе этого ученого глупца.
Утратив интерес к беседе, преподобный вновь закрыл глаза. Лила, прижав палец к губам, направилась к выходу, потащив Мартисона за собой.
Вскоре они очутились в комнате, обставленной с древней роскошью. Здесь стоял массивный дубовый стол, уставленный старинной посудой и яствами. Мартисон сразу же почувствовал необычайно сильный приступ голода, хотя до этого и не думал о еде.
Посреди стола, окруженная роскошно сервированными блюдами, возвышалась задняя бабка токарного станка, покрытая машинным маслом и ржавчиной. Совершенно потрясенный, Мартисон уставился на этот неуместный здесь кусок металла.
— Извини, иногда они прорываются, — сказала Лила непонятную фразу, провела над столом рукой, и бабка исчезла, сменившись широкой вазой с цветами.
«Показалось? — подумал Мартисон. — Нет. Здесь что-то не то». Он потрогал гладкую поверхность вазы, словно желая убедиться в ее реальности, и вопросительно уставился на Лилу. Та лишь пожала плечами, не считая нужным ничего объяснять, присела рядом с ним, налила бокал вина.
Сдерживая свой усиливавшийся с каждой минутой голод, он засыпал ее вопросами, большинство из которых она попросту игнорировала.
— Откуда ты знаешь о захвате?
— Ваш мир находится рядом с нашим, сразу за первым барьером. Мы стараемся узнавать как можно больше о делах ближних соседей. С противоположной стороны, в десяти ударах маятника, расположен мир ракшасов. Они причиняют нам много беспокойства.
— Но каким образом вы получаете информацию о нашем мире? Разве барьер для вас прозрачен?
— Нет. Но некоторые особо одаренные наши чародеи умеют проходить через него.
— Вы можете влиять на наш мир, на исход войны?
— Это нетрудно. Наш мир называют «истоком». У нас берут начало все вещи вашего мира. Здесь находятся их зародыши, чертеж, по которому развиваются события после того, как они попадут за барьер времени, в настоящее вашего мира. Стоит слегка их подправить, изменить расположение некоторых предметов… Ну ешь, не стесняйся. — Лила внезапно потеряла интерес к беседе. Она встала и прошла в угол комнаты к пузатому комоду с многочисленными ящиками.
Занявшись утолением своего зверского аппетита, Мартисон не сразу сообразил, что она делает.
Голова кружилась от целого потока мыслей, никогда ранее не посещавших его. Выходит, люди каким-то образом сами виноваты в захвате? Они сами навлекли его на себя безответственными действиями? И, значит, кто-то взвешивает меру их поступков, определяя ту самую карму, которая затем обрушивается на них из будущего? Неужели в эти мгновения он находится там, где это происходит? Но вместо того, чтобы разбираться во всем этом, он лопает крабы под майонезом и, кажется, почти доволен судьбой. Вот разве что эта женщина слишком уж холодна к нему.
Лила нагнулась над комодом, платье четко обрисовало ее крутые бедра, тонкую талию, и лишний раз ему пришлось напомнить себе о возрасте и обо всем прочем. Хотя что он знает о законах этого мира, о своих новых возможностях и правах? Раз уж он сумел, может быть, первым среди миллионов людей прорваться сюда сквозь непреодолимый барьер, должна же быть за это какая-то награда. Он как раз думал о несправедливости собственной кармы, когда на роскошном кожаном диване появилась белая льняная простыня, заставшая знаменитого ученого врасплох, и он спросил, заикаясь:
— Вы что же, спать собираетесь? Я, наверное, мешаю?
— Собираюсь. С тобой. Посмотрим, на что ты годишься.
Аппетит у него как-то сразу пропал, и только сейчас, после этих слов, он понял, насколько ошеломляющей, неземной красотой красива эта женщина, насколько она может быть желанна и насколько недоступна для него своей молодостью, всей несуразностью этой, возможно, и не существующей даже в его реальном мире встречи. Его покоробила прямота и безапелляционность сделанного ею предложения, и, не отрывая взгляда от ее бедер, он слабо возразил:
— Я как-то, знаете ли, не готов… У нас так не принято. К тому же — возраст. Сердце иногда пошаливает…
Лила перестала разравнивать простыню и, повернувшись к нему лицом, начала медленно расстегивать какую-то брошку у себя на плече.
— Ты, кажется, хотел отсюда выбраться?
— Да, конечно… Но при чем тут?…
— Мог бы и заметить, что в нашем мире за все положено платить.
— Но у меня здесь нет денег… Даже одежда не моя!
— Не будь дураком! Кому нужны твои деньги?!
Она наконец справилась со своей брошкой, и платье неожиданно, все сразу, упало к ее ногам. Он почти предвидел, что под ним не окажется ничего, кроме прозрачных чулок и пояса. И все же вид ее обнаженного тела подействовал на него, как удар. Она стояла перед ним во всей ослепительности своей наготы. Кожа этой женщины слегка отдавала бронзой, словно тот же неведомый металл, что светился в ее глазах, оставил отпечаток и здесь. Мартисон попытался отвести взгляд, но не смог этого сделать и тотчас сказал себе, что это не имеет значения. Он любуется ею, как любуются прекрасными бронзовыми статуями в музее… Увы, это было не так… К тому же Лила шагнула к нему и неожиданно очутилась совсем рядом.
Дом содрогнулся от удара уличного метронома, и Лила прошептала, нагнувшись к самому его уху:
— Поспеши, дурачок. У нас очень мало времени.
15
Это был бесконечный день, похожий на сотни одинаковых, как осенние листья, таких же дней. Даже любимая работа ничего не меняла. Хуже всего было сознавать, что вечер тоже принесет мало нового.
Мартисон стоял у окна своей лаборатории. Он теперь часто стоял у этого окна. Может быть, потому, что отсюда хорошо был виден угол плоского здания, в котором размещались ремонтные мастерские, — того самого здания… Ничего в нем не было, кроме грязи, ржавого металла да старого хлама. Ничего. Именно этот хлам он и увидел вокруг себя, когда очнулся после возвращения. Хорошо хоть ночью это произошло и никто не заметил шефа проекта в рваном рабочем халате, наброшенном на голое тело…
Он до сих пор не понимал, почему в одну сторону материальные предметы не переносились, а обратно… Многого он пока не мог объяснить, один эксперимент — ничтожно мало для установления законов целого мира.
Кое в чем, однако, за прошедшее время ему удалось разобраться. Например, ему стало ясно, что для возвращения нужно было лишь дождаться, пока истекут те самые десять наносекунд, на которые вынес его вперед энергетический импульс тм-генератора.
За барьером, в его биологическом, объективном времени, они равнялись примерно десяти часам. И нет такой силы, которая могла бы задержать или продлить эти часы… Ему не надо было просить о возвращении, и, следовательно, она его обманула, потребовав плату за услугу, в которой он не нуждался… Она называла это платой…
Он вспомнил ее губы, сухие, горячие, и ногти, впившиеся в его плечи. До сих пор, если хорошенько всмотреться, можно заметить их следы… Но они скоро пройдут, как пройдет и забудется все остальное.
В ее мире трудно отличить реальность от воображаемых фантомов. Он вспомнил деталь станка, превратившуюся в вазу с цветами. Вернувшись, он увидел ее вновь, не вазу, конечно… И подумал, что все случившееся с ним так же эфемерно и неповторимо, как эта ваза.
И самое неприемлемое для него состояло как раз в том, что так трудно было объяснить, втиснуть в рамки человеческой логики законы мира, в котором она существовала.
Мир десяти наносекунд… Он успел узнать о нем так мало… Он и представить себе не мог, что внутри тончайшей пленочки времен может скрываться целый мир, населенный живыми, разумными обитателями. Он и сейчас не мог полностью посвятить себя изучению законов открытой им новой вселенной.
Гораздо более насущные, более важные проблемы властно предъявили претензии на его время.
Правительство получило ультиматум. Таире в ближайшие два месяца придется испытать на себе первую стадию захвата. Он хорошо представлял, какой она может быть.
Институт работал теперь только на оборонные заказы. Хотя никто из военных не мог объяснить, с кем, собственно, они собираются сражаться. Сегодня, в который уж раз, заседает совет обороны. Они снова будут разгребать ворох добытых Мартисоном фактов, искать возможность защиты. Опять ему придется отвечать на неудобные вопросы.
