Где-то там, за облаками… - Алексей Федотов
Я прошел внутрь и с любопытством огляделся. Захар тихо вошел следом, не забыв притворить дверь.
Комната была небольшой — невысокий, скромно обставленный кабинет государственного чиновника низшего эшелона власти.
Массивный двухтумбовый деревянный стол с покрытой черным дерматином столешницей. Два безликих, покрытых серой тканью стула с металлическими ножками. Высокий, под потолок, книжный шкаф с забранными стеклянными листами полками забитый кипами толстых бумажных папок.
Потолок забран декоративными панелями. На столе черный пластик монитора и кнопочный телефон. Системного блока не видно — либо убран куда-то под стол, либо это простой терминал.
Обычный кабинет. Вот только давит отсутствие окна. Как будто сидишь в хорошо прибранном чулане. Даже запах здесь затхлый. Хотя, может, это лишь мозговые инсинуации.
— Садись — Захар кивает на стул, стоящий напротив стола.
Осторожно опускаюсь, неловко опираясь на холодную металлическую спинку.
Глава 8
Сломанные и затянутые в тугой корсет ребра не болят — спасибо вам Семен Маркович за уколы — однако забывать об этом не стоит.
— Болит? — С виноватым выражением лица Захар кивает на мою грудь.
— Уже нет. Хороший у вас врач. Опытный. Наверное практики много?
— Ну ладно, ладно… Не ехидничай. Скажи спасибо, что жив остался…
— Спасибо вам Захар Семенович… Только вот поклон отвесить не могу… Вставать тяжело…
Не люблю когда меня подставляют. Особенно если делает это человек, которого я считал лучшим другом. А в том что меня подставили…
Блин… Даже секунды не сомневаюсь.
— Виктор. Прекрати паясничать. — Лицо Захара мгновенно делается пунцовым. Кажется что вот… не выдержит и заорет.
— Пожалуйста Виктор… — Захар тяжело дышит. Голос становится виноватым и тихим. — Выслушай сначала… Хорошо?
Ох нелегко дается ему этот разговор.
— А что ты хотел? — Я смотрю ему в глаза. Как ни странно взгляд он выдерживает и глаз не отводит. — Ты вытаскиваешь меня из дома… Просишь приехать… И у самого твоего подъезда меня пытаются убить. Скажешь совпадение?
— Нет, не скажу.
— Уже хорошо. А то, что ты работаешь на ФСБ, это ты мог сказать раньше?
— Нет… Не мог. — Голос Захара твердеет. Кажется, он по-настоящему разозлился. — Виктор… Пойми… Я действительно не мог тебе этого сказать. У меня даже жена не знает, что я работаю на органы.
— Это подло.
— Это необходимо.
Я замечаю, что мы уже кричим друг на друга и замолкаю, переводя дыхание. Делаю несколько судорожных вздохов. Легкие задыхаются от нехватки кислорода — то ли все таки не прав был врач, говоря, что серьезных повреждений у меня нет то ли это последствие уколов. Захар терпеливо ждет пока я не отдышусь.
— Ладно… Черт с тобой, пусть так. Тогда давай все с самого начала. Кто ты на самом деле, и что в конце концов происходит.
Захар вздыхает. Лезет в ящик стола и достает неизменную пачку сигарет. Придвигает к себе огромную, забитую окурками и черными огарками спичек, покрытую толстым слоем серого табачного пепла пепельницу. Вытягивает сигарету.
— Будешь?
Тянусь к предложенной пачке и замираю… А может не стоит? Вроде бы нельзя курить-то при переломах. А-а-а… Плевать. Тело, сжегшее с утра в крови уйму адреналину, настойчиво требует никотина. И не важно, что это всего лишь требование глупого мозга, привыкшего считать едкий дым и тлеющий бумажный цилиндр в руках хорошим способом пригладить нервную систему.
Вытаскиваю из ополовиненной пачки длинную сигаретину. Мну в руках, с удивлением замечая, как мелкой дрожью трясутся пальцы.
Захар прикуривает и подносит зажигалку к моей сигарете. Благодарно киваю головой. Ох тянет он время, явно не решаясь начать неприятный разговор.
— Так. Прежде чем перейдем к дням сегодняшним… Позволь тебе кое-что показать.
Он кидает на стол небольшую, скрепленную потемневшей тесьмой пухлую папку, ощетинившуюся краями пожелтевших от времени листов.
С любопытством смотрю на него, потом развязываю растрепанные от частого использования тесемки.
Ого. Если это подлинники, то за эти пожелтевшие листки любой директор музея душу продаст. Сверху лежало несколько затянутых в жесткий пластик пергаментных листов — я конечно не специалист, но отличить выделанную кожу от бумаги не так уж сложно — исписанных аккуратной вязью старорусской речи. Когда держишь в руках подобные артефакты, то поневоле начинаешь ощущать груз веков, лежащий на этих побитых временем листках. Надо же. Рождались и умирали люди. Создавались и рушились империи. А эти листки жили.
Когда-то мне довелось подержать в руках древний меч — огромный, покрытый ржавыми оспинами кусок железа. Тогда я почувствовал некую исходящую от оружия кровавую ауру — это оружие пило людскую кровь.
Сейчас же почувствовал груз столетий с легким, будоражащим налетом таинственности.
— Это настоящее?
Захар дымил сигаретой откинувшись на спинку стула и задумчиво смотрел на меня.
— Да. Пятнадцатый век.
Н-да. Действительно раритет.
— Ты смотри дальше. Там есть более читабельные документы.
Осторожно откладываю в сторону пергаменты. Под пачкой пластиковых пакетов лежит лист, прикрывающий следующую кипу бумаг.
Читаю заголовок — "Отчеты в управление московской сыскной полиции 1860–1912 гг.". Переворачиваю лист. Каждый пожелтевший от времени документ тщательно упакован в пластиковый конверт. Это конечно не пергамент пятнадцатого века, но бумага прожившая более века становится чересчур хрупкой.
Как это похоже на человеческую память.
"22 февраля 1890 годъ.
Начальнику Московской сыскной полицiи.
Сообщаетъ участковый приставъ отъ Невского округа.
Сегодня в 12 часовъ дня обнаруженъ убитымъ въ своихъ покояхъ купецъ 2-й гильдiи Осьмухинъ Петръ Ивановичъ. Онъ былъ убитъ неизвесным оружиемъ оставившимъ на теле рваную обугленную рану въ области груди. По подозренiи в совершенiи смертоубийства мною задержанъ семинаристъ Духовной Семинарiи Александръ Викторовичъ Фортунатовъ найденный родственниками убитого рядомъ съ теломъ въ безсознательном виде.
Фортунатовъ допрошенный мною, причастность свою къ убийству отрицаетъ, ссылаясь на беспамятство. Говоритъ, что не помнитъ какъ попалъ въ домъ Осьмухина и ничего не помнитъ.
Следовъ кражи не найдено.
Тело временно отправлено въ Выборгский
