Цитадель один - Алексей Гулин
— А недовольные были?
— Конечно!! Эти ранчо не приносили практического дохода, но принадлежали весьма известным людям. Они приезжали туда на пару недель в год, почувствовать себя «настоящими ковбоями». Представляешь, насколько они были недовольны?
— Нет, я имею в виду индейцев. Ведь были и такие, кто хотел остаться в родных местах?
Безымянный вздохнул.
— Опять ты за свое. Видел по телевизору бабушек из мертвых деревень? Те тоже плачут, мол, куда мы от родных могилок? Приходится говорить: поближе к живым родственникам. Говоришь им: поживите хоть под конец жизни достойно. Ведь заслужили же! А они по-прежнему: огород у нас, коровка. Гробят остатки здоровья, чтобы жить впроголодь. Из достижений цивилизации — одна «лампочка Ильича», как не со времен ли электрификации, да черно-белый телевизор, показывающий полтора канала, если у него настроение будет.
Я фыркнул, а он с торжественным видом поднял бокал:
— За здоровье этих бабушек, которых мы уже почти всех перевезли в города. Пусть наконец-то узнают, что жизнь — это не только непосильный труд, но и хороший отдых.
Его щеки раскраснелись, а голос стал прерывистым. Я с удовлетворением заметил, что пить он совсем не умеет. Всегда приятно видеть хотя бы пустяковые слабости у своего противника.
— Свобода — это миф для большинства людей. В свое время, один из основоположников анархизма, Макс Штирнер, доказывал, что «человечество», «народ» и «государство» являются ничем иным, как абстракциями, не существующими в реальном мире. Он проповедовал свободу, не задумываясь над тем, что свобода — не меньшая абстракция.
Я перебил его:
— Как это государство — абстракция?
— А так. Эти абстракции выдаются за реальность теми, кто желает управлять людьми. Я не считаю это правильным, но некое рациональное зерно в этом есть. Любая политическая или этическая концепция оперирует с идеальными людьми, которых на самом деле не существует. Штирнер это понял, но он не понимал, что и его концепция индивидуальной свободы тоже нереальна. Философ либо ставит людей ниже себя, либо судит о всех по себе. Основатели анархизма были готовы к свободе, они могли быть свободными не в ущерб другим, но когда их идеи пошли в массы, тут же появились террористы с бомбами, батька Махно и революционные матросы с лозунгом «Грабь награбленное!».
— А как вы смотрите на все это?
— Мы заранее решили, что равенства людей нет, никогда не было и быть не может. Каждый должен быть свободен ровно настолько, насколько он готов к свободе.
— А кто это будет определять?
— Те кто умнее.
При такой постановке вопроса возражать трудно, но я примерно знал, о чем он может говорить и нашел, как мне показалось, брешь в его рассуждениях.
— А сколько мы знаем умных подлецов? Высокий уровень интеллекта еще не показатель высокой морали.
Он кивнул, попытавшись улыбнуться, но улыбка получилась кривая.
— Естественно. Но мы, Слуги высшего класса, достаточно узнали друг друга, перед тем как начать менять историю. При всех наших разногласиях, мы едины в том, что судьба человечества — главное для нас. Мы живем ничуть не лучше остальных. Уже семь лет действуют учебные Цитадели, и у нас есть много обученных людей. Мы учим вовсе не математике с физикой — на это есть учебники, а своему образу мыслей. Мы учим тому, что высокое положение накладывает массу обязанностей. Мы обеспечили высокий уровень комфорта нашим людям не за счет бедных, как это было всегда. Мы живем на самообеспечении, а за то немногое, что получаем извне, заплачено вперед и с избытком новыми технологиями. Нашу систему власти можно назвать олигархией. Мы, высший класс, будем пускать к себе только тех, кто действительно равен нам, и по интеллекту, и, главное, по видению мира. А теперь…
Он наклонился ко мне через стол.
— Я хочу рассказать тебе о том, ради чего я пришел сюда. Обычно, мы даем эту информацию через два-три года после начала обучения, но тебя надо побыстрей вытаскивать из леса, и твоих братьев по оружию — тоже. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что жуки ведут себя не так, как положено завоевателям?
— Ну почему не так? Они поставили управлять завоеванными людьми других людей. Одни названия «Хозяева» и «Слуги» чего стоят!
— Вот-вот, названия! А где дела, достойные настоящих оккупантов и поработителей? Где концлагеря и массовые расстрелы? Где пожирание младенцев и высасывание крови у женщин? Где отправка мужчин на каторгу с целью разграбления всех природных ресурсов? Где колонизация и создание резерваций для оставшихся в живых людей? Что ты, вообще, думаешь об их действиях?
— Чужой разум понять очень трудно… — осторожно начал я.
— Вздор! — перебил меня Безымянный. — Еще Цицерон восклицал «Куи продест!» — ищи, кому это выгодно. Давай, поищи выгоду в действиях жуков, а я погляжу, как это у тебя получается.
Даже в обычном состоянии, я не мог ответить на вопрос «Зачем это все?», а теперь, выпив… Но делать было нечего, с Безымянным не очень-то и поспоришь. Тут я вдруг вспомнил рассказ одного учителя о жуках.
— Возможно, жуки хотят получить выгоду от людей, обладающих индивидуальным разумом в своих взаимоотношениях с другими расами.
Безымянный откинулся назад и улыбнулся.
— Вот видишь, а говорил: «очень трудно понять». Тут и понимать нечего. Все само собой складывается. Им нужны не просто люди, а люди достигшие высокого уровня технического развития. Им нужен сильный союзник…
— Союзник или слуга? — резко оборвал его я.
Безымянный хмыкнул.
— А ты ощущаешь себя слугой?
— Ну… Нет, пожалуй.
— Вот именно. Сами эти термины «Хозяева» и «Слуги» придумал один мой хороший друг — тоже имеющий высший класс. Человечеству надо было разоружиться, сгладить уровень жизни в разных регионах, обратить свою энергию на науку и творчество. Для этого надо было сломать все государственные системы —
