Андрей Самойлов - Последний переход
Но это, конечно, так, курьезы. А вот события, те, что преследовали окрестности Метели, – это да, это всерьез. Кружили знакомые с малых лет лесные тропки, сбивая путников, менялись направления и расстояния, одна и та же дорога могла довести до цели за полчаса, а могла водить до ночи (тут Павел только головой покачал, вспомнив свою карту и уклончивые речи старика на станции)… Таинственные звуки и видения поселились в чащобах…
– Стоп, стоп, – заинтересованно перебил Егор. – Здесь подробнее, пожалуйста. Какие видения?
Видения, оказывается, случались самые разные, одни похожие на то, что почудилось Трунову, только не конкретно кто-то чудился, а некие неуловимые, полуразмытые тени, мелькающие в самых глухих, непроходимых глубинах леса. А было дело, что показывались зловещие фигуры по ночам на околицах деревни: такие же неясные и призрачные, человеческие и вроде нечеловеческие, в каких-то темных балахонах и капюшонах. Они действительно мелькали: никто не успевал понять, мерещились ли они или вправду были. В общем, каждый видел что-то своё. Но видения нагоняли страх! И было замечено, что в эти ночи в самом деле бесновались, сходили с ума домашние животные, а самое жуткое – было замечено, что эти посещения знаменовали чью-то смерть или исчезновение.
– Исчезновение? – нахмурился Виталий. – Как так – исчезновение?
Ну вот так. Если кого такая ночь заставала вне дома, или если кто-то из дому выходил, бывает ведь такое… ну и недосчитывались наутро. И следов его не находили.
– И никто не возвращался? – Виталий насупился еще больше.
Аркадий пожал плечами.
– До сих пор – никто.
Все переглянулись. Н-да, невесело… – мелькнуло во встречных взорах.
– И что, никто больше этим не заинтересовался? С тех пор как этот… Колька видал Пацюка в последний раз? – с недоверием спросил Егор.
– Да нет, почему же, – особенная интонация прозвучала в голосе Аркадия. – Заинтересовались, и еще как.
Оказывается, неподалёку отсюда в начале шестидесятых годов – вскоре после случая с пропавшим студентом – расположилась ракетная часть. Секретная, до смерти! Но у них там, несмотря на всю секретность, тоже всякие аховые фокусы случались. Бывало, и там люди пропадали… Конечно, военные и КГБ постарались эту тему закрыть – но ведь от местных-то жителей не скроешь. И шепотом, из уст в уста пополз слушок: однажды к Зираткулю отправилась целая группа: ученая бригада и взвод солдат во главе с прапорщиком. Отправились и …
– И не вернулись, – понял Пашка.
– Именно так, – сказал Аркадий.
– А в каком году это было? – спросил Егор.
– Она точно не помнит, – ответил Аркадий. – Где-то перед самой перестройкой, год восемьдесят третий – восемьдесят четвёртый…
Да, вот так. Ушли в тайгу люди – и ни слуху ни духу о них больше не было. Все бесследно растворились в сумрачном лесном пространстве, так же, как и многие до них. Искали их, предпринимали новые экспедиции?.. Этого метелинцы не знали: остальное власти постарались завесить такой глухой завесой, что, конечно, лучше было туда не соваться. Обитатели и не совались, просто жили, как жилось, – не бросать же все и не бежать куда глаза глядят… Человек привыкает ко всему, привыкли и здешние к своим скверным чудесам, так с ними и жили.
Прошло еще время, грянула, как кирпич на голову, горбачевская перестройка, и уже, понятно, стало не до здешних загадок и феноменов. А они, эти феномены и загадки, продолжали быть, никуда они не делись. Местные жители… да собственно, их, жителей, с каждым годом оставалось все меньше: молодежь уезжала в города, оставались уж самые последние. А старики вымирали потихоньку. Вот и стояла деревня Метеля наполовину опустевшая, с неживыми, забытыми домами, где окна были либо заколочены, либо просто зияли мертвой тишиной. Подворья зарастали травой. Лес, когда-то вытесненный, выкорчеванный людьми, вновь начал подступать к околице.
Да, оставшиеся жители давным-давно приспособились. Они уже интуитивно, не сговариваясь, чувствовали дни, когда неведомое, поселившееся в их краях, проснется, – и в такие дни, и в ночи вслед за ними старались лишний раз не выходить из дому и вообще избегали даже упоминать об этих тревогах…
Егор усмехнулся, догадываясь:
– И сегодня именно такой день…
– Именно, – подтвердил Аркадий.
– И ночь будет такая же…
– Воробьиная, – вспомнил Пашка.
– Видимо, так. – Аркадий кивнул.
– Ладно, – сказал Княженцев. – Живы будем – не помрем. Как твой телефункен?
– Молчит. – Павел пожал плечами.
– А твой? – обратился Егор к Обноскову.
Тот только рукой отмахнулся.
– Ясно… Ну что, коллеги, утро вечера мудренее?.. Да. кстати, а наш новый друг, околоточный, очевидно, в курсе дела? И знает, что сегодня кризисный день, так ведь?
– Очень может быть, – охотно молвил Кауфман.
– Да. А раз так – зачем он дурака валяет? С задержанием, с наездами глупыми!..
Тут Егор осекся, потому что Пашка подтолкнул его локтем в бок.
– Тс-с! Глуши мотор, хозяйка идет.
Клавдия Макаровна приблизилась, приветливо улыбаясь:
– Ну, вот и все… Ужинать не хотите? Может, самоварчик поставим?
– Попозже, Клавдия Макаровна! – бодро отрапортовал Забелин. – Мы с вашего позволения, пока тут посидим, ландшафтом полюбуемся. Вид, – он повел рукой, – уж больно хорош! Красота! И комаров никаких. А мы боялись, думали, сожрут нас эти стервецы.
– Комаров нет, это верно. – Клавдия Макаровна прошла в дом. – Ну, попозже так попозже…
Случился попозже и самовар, уже в сумерках, под свет керосиновой лампы. И невеселое это было чаепитие, без разговоров – так, две-три фразы и опять молчание. Каждый будто бы погрузился в свои спрятанные от других думы.
* * *И вот теперь – ночь; Княженцев стоял у ворот, дышал холодком и додумывал то, что тогда додумать не успел.
Правда, особенного толку от его дум не было. А если честно, то никакого не было толку… Егор поймал себя на том, что ему скучно и хочется спать. И он, правда, зевнул, звучно щелкнув зубами.
Огляделся. Ночное безмолвие повисло над миром. Но что-то вроде изменилось в нем?.. Что? Тревожное что-то. По окраинам неба, над самыми темными вершинами потащило облачные тени, лица вкрадчиво коснулся ветер. Вдалеке скрипуче прокричала какая-то ночная птица.
Глаза Егора уже привыкли к темноте. Он посмотрел на дом через дорогу, остановил на нем взор. Сощурился. Вспомнились странные слова из Гоголя: «Вот и чудится ему, что из-за соседнего воза что-то серое выказывает роги… как скоро прояснялись они, все пропадало… наконец, мало погодя, опять показывается из-под воза чудище…»
Княженцев рассмеялся и махнул рукой. Никакие привидения из-за углов не показывались, ни из-за соседнего дома, ни из-за этого. И Егор развернулся и пошел спать. Проскрипели под его шагами ступени крыльца, негромко стукнула дверь. Секундная пауза – брякнула щеколда.
Он ушел и не видел, что серое все-таки выказало рога. Не прошло и минуты, как у того самого дома, что наискосок через улицу, появился призрачный силуэт. Он помедлил, как бы прислушиваясь, а затем неслышно заскользил к дому Клавдии Макаровны.
ГЛАВА 9
Вроде бы Егор – вот спроси его – не смог бы сказать, что снилось ему этой ночью. Но что-то снилось, черт его возьми, было нечто. Он и проснулся с этим чувством, тяжеловатым, каким-то сосущим: что-то снилось, гадость какая-то. А что?.. Нет, не вспомнить.
Он пошевелился на своем матрасе и скосил глаза влево. Увидел Пашку, спящего сном младенца, с руками поверх покрывала – наверно, в казарме приучили так. Перевел взор вправо, на кровать Виталия…
И никого там не увидел. Подушка, скомканная простыня.
«Смотри-ка, взбодрился уже», – подумал Княженцев и стал смотреть в окно.
Небосвод казался отсюда ясно-голубым, но все же ощущалось, что он еще чуть-чуть сонный, в утренней легчайшей дымке, которая через часа полтора-два исчезнет… Егор безотчетно улыбнулся, вспомнив, как он точно так же просыпался в детстве и счастливыми глазами глядел в небо, предвещавшее долгий летний день. И вся жизнь впереди, как этот день… а может быть, он возьмет да и останется навсегда, и никогда не закатится солнце за горизонт, и жизнь тоже станет бесконечной, под стать изменившемуся миру.
Правда ведь, было такое! Казалось бы, давным-давно забылось, а вот нет, взяло и вспомнилось, да и когда? В самое неподходящее время, когда влипли в такую уродскую историю…
Так думал Егор Княженцев, лениво закинув руки за голову. И странное дело, никакой грусти-печали не было в его душе – ни об ушедшем прошлом, ни о неказистом настоящем, ни о неведомом будущем. Да и мыслей, собственно, никаких таких особых не было: просто покой в сердце, ну и хорошо, что так. Утро и в самом деле мудренее вечера, и уже коли оно славное и светлое, значит, будем жить!
– Князь! – шепотом окликнули его.
