Алексей КАЛУГИН - НА ИСХОДЕ НОЧИ
Вопрос был вовсе не с тем, чтобы подловить собеседницу на незнании То-Кабры, – ка-митар и сам увлекся интересной темой. Но Мейт поняла это так, что пора переходить от слов к делу, и пригласила гостя на кухню.
Пристроившись в уголке между холодильником и краем маленького кухонного столика, ка-митар с благодарностью принял из рук Мейт открытую бутылку бальке. И, сделав глоток из горлышка, блаженно зажмурился, совсем как царк, добравшийся до хозяйской сметаны. Мейт села напротив святоши, поставила вторую бутылку перед собой.
– Ну так что? – посмотрел на девушку ка-митар. – Бальке мы уже обсудили. Какие еще будут темы для разговоров?
– Разве я должна их предлагать? – удивилась Мейт.
– Ты же хозяйка.
– А ты ка-митар.
– Ну и что?
Мейт недоверчиво поджала губы.
– Первый раз вижу ка-митара, который не пытается навязать собеседнику свою тему. Или у тебя это не получается?
– Ну почему же, – с обидой – профессиональная честь задета! – приподнял узкий подбородок святоша. – Если бы я захотел, то за пару минут раскрутил бы тебя на покупку трех цитатников.
– Зачем мне три?
– Один оставишь себе, два других подаришь знакомым.
– Сомневаюсь, – скептически усмехнулась Мейт.
– Напрасно, – всего-то и сказал ка-митар.
И с видом, самоуверенным донельзя, бальке из бутылки глотнул.
– Так чего же ты ждешь? – спросила Ут-Харт.
– Не видишь, что ли? Бальке пью. – Святоша еще раз демонстративно приложился к бутылке. – К тому же я сейчас не на работе.
– Как это? – не поняла Мейт.
– В гостях вроде бы, – ответил ка-митар и замер, ожидая, как отреагирует на такое заявление хозяйка.
Мейт взяла большую кружку и не спеша, по краешку, чтобы не было пены, перелила в нее бальке.
– Зовут-то тебя как, гость дорогой? – вопрос был задан с насмешкой, но без желания обидеть.
– Ири Ше-Рамшо, – представился ка-митар. – Послушник шахана, что в секторе Тар-Кус.
– И давно ты там послушничаешь?
– Да сколько себя помню, – улыбнулся ка-митар. – Я сирота, воспитывался в приюте при шахане. Пел в хоре, помогал толкователям службы проводить. Много чего делал, все при шахане. Так и остался там. Можно сказать, что все решил за меня Ше-Шеол. А можно все списать на обстоятельства и на то, что у меня просто не было выбора.
Ири не помнил Дня, хотя и родился за два больших цикла до заката. Быть может, потому, что воспитанники приюта при шахане большую часть времени проводили в больших холодных сумрачных помещениях, которые служили им одновременно и спальнями, и классами для занятий, и мастерскими, в которых изготовлялись схороники, пересчетки, наклейки с символикой культа, открытки с фотографиями патернального ка-митара и прочих высших иерархов культа. От того времени в памяти Ше-Рамшо остались только неизменно сырые простыни и неприятное ощущение от застывшего на пальцах клея – все равно как кожа шелушится. Помнились еще гнусные ухмылочки старших воспитанников, хотя историй, что рассказывали они малышам, Ше-Рамшо вспомнить не мог. Или же не хотел вспоминать? А вот чувство гадливости осталось. И еще в промозглую, дождливую погоду у Ше-Рамшо жутко ныли суставы пальцев рук. Особенно суставы большого и среднего пальцев левой руки.
Ше-Рамшо точно не помнил, как оказался в посудомойке. Горячей воды в шахане не бывало в принципе. Когда старшему толкователю шахана требовалось попарить ноги, воду для него грели в огромном, двадцатилитровом баке из нержавейки. Для посудомоев воду никто не грел, а самих их к плите и близко не подпускали. Деньги, что выдавал настоятель для приобретения моющих средств, старшие воспитанники тратили на бальке, а обезжиривающий гель и пенящийся порошок на посудомойке заменяла стопка старых газет, которыми следовало тереть тарелки, сдирая с них жир и присохшие остатки пищи. Работа была противной – огромное корыто чугунной раковины с хлещущей в него струей ледяной воды, вонь гниющих отходов из мусорных баков, что стояли в проходе рядом с посудомойкой, вечно скользкая грязь под ногами – и физически тяжелой для шестилетнего паренька. Мокрые тарелки постоянно норовили выскользнуть из рук, а за разбитую посуду полагался крепкий подзатыльник от старшего воспитанника, выполняющего роль надзирателя. Милые воспоминания о радостном и беззаботном детстве.
– И ты никогда не жалел о том, что стал ка-митаром?
– Жалел не жалел, – святоша задумчиво качнул бальке в бутылке, – какое это имеет значение?
– Но ты не хотел бы изменить свою жизнь?
– А какой в этом смысл? – Ше-Рамшо посмотрел на Мейт так, словно она спросила, не хочет ли он забраться в мешок с ядовитыми жуками. – Может быть, мойщик витрин живет лучше, чем ка-митар? Или у него работа интереснее?
– Мойщик витрин по крайней мере не навязывает никому свои услуги! – с непонятным для нее самой раздражением ответила Мейт.
– Умение должным образом предложить клиенту свои услуги, – ка-митар сделал особый акцент на слове «предложить», которым заменил слишком уж резкий глагол, использованный Мейт, – это, между прочим, тоже своего рода искусство. Ни один человек просто так свои рабуны не отдаст.
– Я, кстати, собиралась купить у тебя брошюру только ради того, чтобы ты перестал ломиться в дверь, – заметила Мейт.
– Вот видишь, – одобрительно улыбнулся Ше-Рамшо. – Ты уже начинаешь понимать, в чем тут дело.
– Ты продаешь бога.
– Нет, – покачал пальцем ка-митар. – Я продаю веру.
– Разве это не одно и то же?
– Конечно, нет! – Изображая бурный протест, Ше-Рамшо слегка стукнул донышком бутылки по столу. – Бога невозможно продать, потому что он у человека в душе!
– Слова, – отмахнулась Мейт.
– Пусть так, – не стал спорить Ше-Рамшо. – Предложи другое определение.
– Ничего себе! – теперь уже недовольство выражала Мейт, ей для этого потребовалось раскинуть руки в стороны. – Почему это я должна выполнять твою работу?
– Я не прошу тебя продавать брошюры с цитатами из То-Кабры, – обиделся Ше-Рамшо.
– И на том спасибо, – язвительно улыбнулась Мейт.
– Слушай, чего ты завелась?
– Да надоели вы все!
– Кто это «вы»?
– Все!
– Да я тебя впервые вижу.
– Ну и проваливай отсюда!
Ка-митар поставил руку локтем на стол, обхватил пальцами подбородок и внимательно посмотрел на хозяйку квартиры.
– Ну, чего ждешь? – огрызнулась Мейт.
– Бальке еще не допил. – Ше-Рамшо показал опустевшую всего наполовину бутылку. – Жалко оставлять.
– Ха! – и больше никаких комментариев.
Святоша глотнул бальке и снова поставил бутылку на стол.
– Давай сменим тему, – предложил он.
– Ты можешь говорить о чем-то, кроме своих брошюр?
– Уверяю тебя, ты будешь удивлена, узнав, насколько я разносторонний человек.
– И как у тебя времени на все хватает? Я-то думала, святоши только брошюрами торгуют да изгнанием демонов занимаются.
Мейт намеренно старалась обидеть гостя, но тот на удивление легко игнорировал все ее выпады.
– Не демонов, – поправил ка-митар девушку. – А призраков Ночи.
– Кто же из них страшнее?
– Не знаю, с демонами Хоп-Стаха я не встречался.
– Ну конечно. – С деланно серьезным видом Мейт наклонила голову. – Всех демонов в свое время Ше-Шеол разогнал. А вот призраки Ночи по городу стаями бродят.
– Ты ни разу не видела призрака Ночи?
На шутку это не было похоже. Таким же тоном можно было спросить: видела ли ты когда-нибудь дождь? Мейт даже растерялась на время. А ка-митар смотрит на нее – одна рука подбородок подпирает, другая за бутылку бальке держится – и ждет ответа.
Мейт раздраженно взмахнула рукой – будто крошки со стола смахнула.
– Что ты хочешь услышать?
– Хочу получить ответ на свой вопрос.
Еще один взмах рукой.
– Я не собираюсь обсуждать эту тему.
– Почему? – Пауза. Глоток бальке. – У тебя в доме нет ни одного схороника, защищающего от призраков Ночи.
– Они мне ни к чему.
– Ты сама можешь совладать с призраками?
Мейт криво усмехнулась, глотнула бальке и посмотрела на святошу искоса, как на дурачка, которому до поры до времени удавалось прикидываться таким же, как и все. Ну по крайней мере не глупее большинства.
– Ты хочешь сказать, что веришь в призраков Ночи?
– Конечно, – уверенно кивнул Ше-Рамшо.
– Так же, как и в сказки про Ше-Шеола?
– А вот эту тему я обсуждать не желаю! – поднял руку с открытой ладонью ка-митар. – Это моя работа, которую я не хочу потерять!
– Что ж, разумному – достаточно.
– Ты знаешь, – улыбнулся вдруг Ше-Рамшо, – я давно не встречал человека, с которым бы мы так хорошо понимали друг друга.
– Не подлизывайся, – осадила святошу Мейт. Хотя, сказать по чести, слова ка-митара не были ей неприятны. Скорее уж наоборот. – Для того чтобы торговать верой, нужно самому ее иметь.
– Где ты работаешь? – задал неожиданный вопрос ка-митар.
