Игорь Недозор - Гарнизон
По причине пьянства он-то и остался тут после Эвакуации. Уже свернув и отправив исследовательскую аппаратуру, новоявленный завлаб обнаружил ни много ни мало — полуторалитровую емкость с чистым спиртом для протирки контактов. Недолго думая Вадим Павлович наскоро составил акт о списании спирта в «результате естественной убыли» и принялся употреблять его, разводя водой и закусывая вялеными сусликами.
При этом итээровец наивно думал, что уж его-то, ценного спеца, тут не забудут и в крайнем случае погрузят в транспорт в бесчувственном состоянии. Но, увы, подвел обычный в таких случаях бардак, когда научники решили, что Вечный Вэ Пэ был эвакуирован по военной линии, а военные — что по научной. В итоге его, только-только протрезвевшего, обнаружил в полуподвале бывшей лаборатории патруль, первым выдвинувшийся в город после схлопывания дромоса.
На штатского интеллигента факт того, что он остался в чужом мире и, видимо, навсегда, произвел весьма угнетающее впечатление, в результате чего его, пропившегося не то что до трусов, а даже и спустившего и самые трусы, через неделю пришлось забирать из местного шалмана…
После отсидки на гарнизонной гауптвахте и торжественного обещания Макеева, что при повторении подобного безобразия он приставит к нему круглосуточный конвой, Вадим Павлович зарекся притрагиваться к хмельному. А вскоре занял место сперва главного научного консультанта при штабе, а затем и главы новосозданной Академии. И с головой ушел в работу, ибо ее было, что называется, непочатый край.
Потому как проблемы им предстояло решать почти неразрешимые.
Вечный, как и почти всякий советский итээровец, почитывал в своей земной жизни научную фантастику и, конечно, был знаком с книгами, в которых группа космонавтов на чужой планете или просто людей, перенесенных еще каким-то непонятным способом черт знает куда, принималась бодро строить цивилизацию на пустом месте.
Сейчас он бы мог многое сказать авторам сих сочинений об их умственном уровне и практической пригодности советов.
И что самое простое — никто не предусмотрел такой проблемы, как отсутствие необходимых книг. Потому как из всех научных трудов в распоряжении октябрьских академиков оказалось ровно три замусоленных автотехнических справочника, один древний справочник по электротехнике, обнаруженный в сортире (половина страниц уже была использована), и большая пачка медицинских брошюрок, посвященных опасности венерических болезней, брошенная в госпитале.
Были еще обнаруженные на антресолях политотдела разрозненные тома Полного собрания сочинений Ленина, несколько томов «Ленинским курсом» пера покойного Брежнева да с полдюжины книг по марксистско-ленинской философии, дополненных руководством по комсомольской работе.
Но пользы от последнего не было даже теоретической, поскольку комсомольская организация гарнизона, согласно постановлению общего собрания, приостановила свою деятельность.
Подумав, Вечный с командой, при подсказке кого-то из ребят, нашли выход. Всякий — будь то солдат или офицер, получил по самодельной тетрадке из газетной бумаги и строгий приказ Макеева — один на всех — записать в нее все, что он вспомнит полезного из школьного курса наук.
Заодно новоиспеченным академикам поручили переписать в специально для того заведенные журналы, кто из офицеров и бойцов гарнизона какие книги читал в прошлой жизни, чем интересовался, чем занимались родители, чтобы в случае чего не искать, кто может хоть чего-нибудь подсказать. Эти тетрадки, аккуратно переплетенные, заняли почетное место на алюминиевых стеллажах в библиотеке Академии, расположившейся в каменной пристройке флигеля, куда был строжайше запрещен вход с открытым огнем.
И вот сейчас, в самой большой комнате флигеля сидели пятеро — почти все действительные члены Академии, за вычетом филолога Владимира Васильевского, который в компании бывшего сарнагарасахальского писаря Ирметты был занят составлением полного словаря всеобщего языка. Сидели они тут в ожидании визита высокого начальства, обсуждая текущие дела — и, между прочим, разговор сейчас касался как раз любимого детища Владимира — разработанной им для местных наречий азбуки на основе кириллицы.
«Составлением» — это, пожалуй, громко сказано. Васильевский всего лишь добавил к обычным буквам десять значков местного слогового письма для обозначения звуков, неизвестных в русском, да снабдил каждый значок изображением животного или предмета, на него начинающегося, вот и вся азбука. Но именно ее стали изучать с нового учебного года в обеих городских школах.
— Вот вы зря говорите, что все это ерунда, — вздыхал агроном Борис Загородний. — Возимся мы, возимся с этой резиной, корешки эти — сагыз поганый — выжимаем и выпариваем, ночей не спим, в архивах роемся, а между прочим, запомнят-то не нас, а Васю — его азбуку будут и через тысячу лет изучать.
— А без нашей резины, — буркнул химик Степан Стойкий, — машины уже через год встанут. Ну и рассуди, кто полезнее?
— А я так скажу: Володька, между прочим, зря на этом алфавите зациклился, — рассудительно изрек Петр Пустынный, по прозвищу Петюня. — Дело оно хорошее, но его мало: нужно тут книгопечатанье внедрять. Потому, как говаривал наш профессор Фридман, книгопечатанье — это величайшее изобретение рода людского, наряду с колесом, огнем и выплавкой металла. Оно-то цивилизацию и перевернуло!
— Так вроде ж тут есть какое-то? — подал голос Павел Хромов, астроном. — Мне тут привезли местный звездный каталог — Гордур все никак не переведет. Так он напечатан, хоть и скверно.
— Да знаю, — махнул рукой Петр. — Вырезают, как наши древние китайцы, целиком на досках и штампуют — замудохаешься, пока свиток один выпустишь. Нормальную печатню нужно делать, с литерами, с наборной кассой. Бумагу тут делать умеют, так что… Книга — это рычаг, которым можно перевернуть мир, — важно поднял он вверх указательный палец. — Не зря всякие мракобесы с ней боролись, да печатников первых на кострах жгли!
— Складно говоришь! — преувеличенно восхитился историк Вадим Резник. — Слушай, ну все-то ты знаешь, умник! Давно хочу тебя спросить: и за что только тебя, такого умного, выгнали из института?
— За аморалку, — ответил Петюня и грустно уточнил: — К доценту по пьяной лавочке приставать начал.
— Ййоо!! — синхронно издали неопределенный звук Вадим и Павел, только что не открыв рты от изумления.
— На дне рождения, — продолжил между тем Пустынный. — Пригласили меня к профессору Фридману, я и выпил крепко. Не знаю даже, как вышло, целоваться полез к доценту Поричкиной да еще блузку расстегнул. Хорошо хоть юбку не успел задрать, а то исключением не обошлось бы…
— Тьфу ты! — сплюнул Вадим. — А я уж подумал…
Он не стал уточнять, что именно он подумал, все и так было ясно.
— Старушку-то инфаркт не хватил? — усмехаясь, спросил кто-то.
— Какая старушка? — пожал плечами бывший филолог. — Ей всего тридцать три года было; разведенная, ребенок. Про нее говорили всякое, ну я и подумал…
— Ага, подумал он! — хохотнул Стоцкий. — Понятно, чем ты думал! Известно, какой головой думает наш брат в такой момент!
— А вот и нет! — не согласился Резник. — Петр-то наш Германович как раз думал, чем надо! Думал небось, что теперь все экзамены будет сдавать в постели у доцентихи!!
— Вот потому-то у нас наука и отстает от американцев, — рассудительно указал Борис, — что мы зачеты с экзаменами пытаемся сдать в обход правил.
— Да ладно, отстает, — заступился за отечественную науку Хромов. — Это все разговорчики.
— А почему тогда у нас нормальный магнитофон сделать не могут? — едко осведомился Загородний.
— Еще спроси, почему нормального лекарства от насморка до сих пор не изобрели?
— Ты лучше скажи, отчего средства от похмелья до сих пор не изобрели?! — воскликнул математик ефрейтор Круглов. — Почему эти умники нормальным мужикам помочь не хотят?
— А чего? — нашелся Павел. — Ты рассолу попей — лучше этого все равно ничего не придумаешь…
Запнувшись, он вскочил, и примеру его последовали остальные — в дверях появился Макеев в сопровождении Вечного.
— Ну что, товарищи прохфэссоры, — иронически начал майор, садясь. — Все гогочете так, что на полгорода слышно? А дело делать кто будет? Науку и прогресс двигать? Вы, между прочим, паек по высшему разряду получаете, отборное вино из государственных погребов жрете, да еще жалованье платят. По три монеты в месяц! И где результаты? Вот даже товарищ Вечный на вас жалуется! Может, вас монет лишить? А то сил слишком много на веселых девок уходит?
— Обижаете, товарищ председатель городского Совета! — поднялся Круглов. — Вот!
И жестом фокусника вытащил из-под стола обтянутую сафьяном коробку, водружая ее перед Макеевым. — Заказ партии и правительства выполнен!
