Владимир Добряков - Глубокая разведка
— Да, истории поучительные. Они дают наглядный пример тому, что нет безвыходных положений. У меня было просто. Я попал в Америку в районе Нью-Йорка, а переход был где-то под Лос-Анджелесом. Я сначала, как Лена упомянула, начал работать на пакгаузе. Грузил и разгружал вагоны. Где-то за месяц мог бы накопить на билет третьего класса. Но мне повезло. Меня заметил один мелкий бизнесмен, которого одолевали рэкетиры. Они как раз в эту ночь должны были разгромить его магазин и поджечь бензоколонку. Он нанял меня за билет первого класса до Лос-Анджелеса. Утром он нашел и магазин, и колонку в полном порядке, да еще и с прибылью в кассе. Я заправил рэкетирам машину и поменял зеркало заднего вида, которое кто-то из них разбил своим лбом. Он долго уговаривал меня остаться и даже предлагал долю в своем предприятии. Но я отказался. Может быть, и зря, Время знает. Вот у Лены было сложнее.
— Верно. Я вышла в Ницце, а переход был на Урале. Я подумала и с автоматом в руках заявилась в ювелирный магазин. Награбленное я спрятала, переоделась (тоже в краденое), и утром показала хозяину магазина место, куда ночью подозрительный тип спрятал два саквояжа. Тот щедро наградил меня. Но я не учла одного: чтобы попасть на Урал, надо было пересечь много границ, а у меня не было никаких документов. Тут мне на глаза попалось объявление о том, что некая бандерша формирует передвижной публичный дом для работы на конгрессе золотопромышленников в Екатеринбурге. Я приоделась и пришла к этой предприимчивой мадам. После собеседования она пришла в восторг от моих познаний в области секса и тоже предложила мне долю в предприятии. При условии, что я буду обучать ее девушек тому, что сама умею. Я согласилась и вскоре оказалась на Урале.[3]
— Выпьем за смелых и находчивых хроноагентов! — предлагает Наташа.
После двух-трех тостов Лена протягивает мне гитару. Я пою несколько песен, и мне вдруг вспоминается «Баллада о Любви».
— … на сушу тихо выбралась Любовь. И растворилась в воздухе до срока, а сроку было сорок сороков… И чудаки еще такие есть, вдыхают полной грудью эту смесь… Потому что если не любил, значит, и не жил, и не дышал.
Мы с Леной затеваем разговор о сложности творчества великого поэта, о его многогранности, его глубоком знании жизни, подкрепляя слова строчками из стихов. Через некоторое время мы замечаем, что Наташа с Анатолием исчезли. От Наташи остался только золотой обруч на столе.
— Куда это они испарились? — интересуется Лена.
— Кажется, я знаю, куда — отвечаю я, показывая на голубой поясок от Наташиной туники, лежащий на ее стуле.
— Понятно, — улыбается Лена. — Мне, что ли, свой пояс тоже развязать?
— В чем же дело? Тебя что-то смущает?
— Да вечер больно чудесный… Пойдем, тут есть прекрасное местечко на берегу.
Лена встает и выходит из дома, развязывая на ходу поясок своей белой туники. Я послушно следую за подругой, предвкушая наслаждение любовной игрой, Ленка в этом плане — непревзойденный мастер. Но, не дойдя до берега, Лена внезапно останавливается.
— Опередили, — вздыхает она. — Ей это место тоже глянулось.
До нас доносятся сладостные вздохи, стоны и слабые выкрики. Высокая трава скрывает эротическую сцену. Но над ней то и дело взлетают стройные ножки, оплетенные красными ремешками.
— Занято так занято, — говорю я. — Не прогонять же их. Пойдем искать другое место.
— Ну уж нет! — возражает Лена. — Пока будем искать, у меня весь настрой пропадет.
Лена увлекает меня к ближайшему кусту, и мы с ней опускаемся на густую, мягкую траву. Медленно освобождая друг друга от одежды, мы с жадностью покрываем заголяемые участки тел поцелуями, доводя себя до нужного градуса. Оставив меня в одних тапочках, Лена ложится на меня и с минуту лежит спокойно, предоставляя мне право ласкать ее великолепное тело. Потом она медленно поднимается и медленно, медленно опускается, принимая меня чуть ли не по миллиметрам. Полностью выпрямившись, она начинает двигаться в ей одной свойственном ритме, подставляя мне себя для ласк. Я не хуже ее знаю свое дело. Мои ладони и пальцы гуляют по ее бедрам, лону, ягодицам, талии и призывно вздрагивающим грудям.
Сколько это продолжалось, знает одно Время, а для нас с Леной время уже не существовало. Лена быстро «расковывается» и начинает «звучать». Долгие и сладостные стоны, когда она движется вверх, чередуются с короткими страстными выкриками, когда она опускается вниз. Наконец Лена, прогнувшись в спине, испускает страстный протяжный стон и падает на меня. Мы долго лежим, не меняя позы и лаская друг друга.
Ночь любви продолжается почти до рассвета. Утомленные, но довольные, мы засыпаем: я и Лена на постели у Наташи с Андреем, а они — в нашей комнате, на шкуре у очага. Завтра нас ждет работа.
Анатолий сдержал слово. Не проходит и месяца, как установка для открытия переходов уже смонтирована и мы приступаем к испытаниям. Здесь не все идет гладко. Сконструированные с использованием принципов Ручкина и изготовленные нами приборы либо не показывают изменений состояния темпорального поля, либо показывают совсем не то, что мы ожидаем. Приходится пересчитывать, переделывать узлы, перемонтировать установку и начинать все заново.
Лена с Наташей занимаются нашим снаряжением и отслеживают деятельность Натана Фарбера. Лене с большим трудом удалось-таки отыскать в каталоге синтезатора аналог пайков космодесанта, и теперь в этом плане мы можем быть спокойны. Голодная смерть угрожать нам не будет. Правда, эти пайки и по разнообразию, и по вкусовым качествам значительно уступают тем, которыми снабжали нас; но, как говорится, чем богаты, тем и рады.
Параллельно мы не прекращаем тренировок. Форму надо держать. Наташа с Анатолием продолжают оттачивать свое мастерство. Они уже успешно и подолгу могут противостоять нам с Леной. Теперь я спокоен за них. Нам не придется опасаться за свои тылы.
А Лена наконец подобрала соответствующие составы и сделала Наташе с Анатолием серии инъекций. Затем она провела с ними ряд занятий и тренировок. После этого ребята стали способны входить в режим ускоренного ритма времени. Мне не забыть реакции Анатолия, когда он впервые ускорил свой ритм в пять раз.
— Это что-то невообразимое! — восхищенно шептал он, вернувшись в нормальный ритм.
— Поздравляю! — говорю я ему, подавая рюмку бренди. — Теперь ты владеешь нашим секретным оружием, и тебе сам черт не брат. Кстати, Лена, надо включить в снаряжение по фляжке бренди на каждого. Иначе восстанавливаться после ускоренного ритма будет тяжело. Учти это.
— Бренди — твоя епархия, — пожимает плечами Лена. — А то, что вспомнил об этом, хорошо.
Через две недели напряженной работы наша установка выдает желаемые результаты. Еще пара недель уходит на окончательную доводку и придирчивые испытания.
— Готово! — объявляет Анатолий. — Можем открывать переход.
— А вот с этим спешить не будем, — охлаждаю я его. — Переход откроем только тогда, когда мы сами будем к этому готовы.
Я начинаю гонять всю команду в изнурительные многокилометровые марши с полной выкладкой. Надо привыкнуть к тяжелому снаряжению. Маршруты я строю по самой пересеченной местности. Мы преодолеваем их, где бегом, где быстрым шагом, где ползком. По нескольку раз форсируем реку, пробираемся через болото. И так каждый день помногу часов. Вечером возвращаемся измотанными, стаскиваем камуфляж, мелтановые и сертоновые костюмы и тащим ноги в баню. Анатолий уже не обращает внимания на наготу Лены и Наташи и свою собственную. Паримся и моемся все вместе.
Попутно выясняется, что сертон, который в свое время рекламировал нам Старый Волк, предпочтительней мелтана. Он тоньше, легче, напоминает нейлон, который идет на изготовление колготок, и тело его практически не чувствует. Мы устраиваем сравнительные испытания на пуленепробиваемость и приходим к выводу, что и здесь сертон мелтану не уступает. Тогда мы с Леной творим сертоновые костюмы и для себя.
Последние пять дней я устраиваю марш по полной программе. Мы уходим на длительный кольцевой маршрут. Ночуем там, где нас застает ночь. Питаемся десантными пайками. Все эти сутки не снимаем ни комбинезонов, ни сертона и не разуваемся. К исходу пятого дня возвращаемся на базу.
— Вот, теперь мы готовы, — констатирую я, когда мы после бани наслаждаемся нормальным ужином и горячим чаем.
Лица у всех, включая Лену, усталые. Но я уверен, что если я сейчас скажу «Вперед!», моя команда повторит тот же марш без единого возражения. Теперь можно идти с ними хоть в Схлопку, хоть к Фарберу в зубы.
— Завтра отдыхаем. Послезавтра — в путь! — объявляю я.
Когда я, выкурив на крыльце сигарету, возвращаюсь, Лена уже спит. Вопреки обыкновению, она заснула прямо в своем бархатистом белом комбинезоне, только тапочки сняла. Ленка терпеть не может спать, когда на ней хоть что-нибудь надето. Она всегда ложится нагишом. Исключение составляют изредка то туфельки, то тапочки, то босоножки, то чулки, которые она намеренно оставляет на себе как элемент любовной игры и, утомленная, засыпает, не сняв их. А сейчас этот изнурительный марш уходил ее не слабее ночи бурной любви. Все-таки доконал я свою неутомимую подругу.
