Андрей Максимушкин - Не герой
За день сделали всего десять верст. С учетом готовки кабанчика это неплохо. Дальше группа увеличила темп. Горожане постепенно привыкали к нагрузкам и дальним переходам, даже Петро и Санек стали похожи на людей, на переходах больше не ныли, тянули лямку наравне со всеми.
Беда приходит неожиданно.
– Воздух! – заорал Димон и первым бросился к придорожным кустам.
Повторять команду не требовалось, через несколько секунд дорога была совершенно пустынной, а путешественники напряженно следили из кустов за парящим в небе глазокрылом.
– Он нас заметил, – злобно ощерился Торбой.
– Идем лесом, – решил Гнат, – оторвемся. Версты через три будет сосновый бор, за ним низина, потом перейдем через холмы и вдоль речки вернемся на шлях.
Стоявшие на глазокрылах видеокамеры не давали высокого разрешения, от летающего глаза вполне можно было скрыться под деревьями. Казаки сразу задали быстрый темп, надо было как можно быстрее и как можно дальше уйти от бетонки. Владмир удивлялся, как Гнат и казаки ориентируются в лесу, если бы не они, провальцы раз пять бы заблудились. Для казаков лес был домом родным. Казалось, они шестым чувством чуют направление.
Преодолев болотистую низину, отряд вышел к поросшим молодым лесом пологим холмам. Когда-то здесь была росчисть, поселенцы пытались освоить эту землю: вырубили леса, поставили дома, распахали поля. Затем они ушли.
По словам Торбоя, жила здесь чудь белоглазая. Лет пятнадцать назад поселенцы остановили поезд, разграбили груз, людей убили или обратили в рабов. Ответный визит казачьего орднунга поставил крест на разбойничьем логове. Выжившим чудинам пришлось уходить на север. А росчисть заросла лесом, дома сгнили и обвалились. Полвека пройдет, и следов от поселений не останется, никто и не вспомнит, что на этих холмах жили люди.
Выйдя к речке, Гнат повернул отряд вниз по течению. Противника пока не видно и не слышно. Если по следам путешественников и шла маневренная группа, то она отстала. Кайсаки не стали преследовать беглецов в лесу. Наверное, поиск мелких групп беженцев из Пустошей, с передовых застав, не входил в их задачу.
– Десять верст, и привал, – успокоил товарищей Гнат.
– Успеем до вечера? – спросил Володя.
– Должны. Солнце высоко. Дойдем.
Идущие впереди дозором Ждан и Дмитрий Коротков вдруг остановились. Казак резво спрыгнул под обрывистый берег, а студент побежал к отряду.
– Патруль прошел, – выдохнул Димон.
– Давно?
– На траве конский навоз. Свежий. Ветки ивы обломаны. Сегодня прошли.
– Плохо. – Гнат извлек и разложил на земле карту.
Повода для оптимизма было мало. По правую руку от речки, в пяти-шести верстах, начиналось обширное болото. Пробиваться через него без местного проводника не стоит, проще сразу утопиться. Возвращаться еще опаснее. Для отряда важно опережать кайсаков – прорываться с толпой посадских через боевые порядки противника – смертельный номер. Гнат бы не стал рисковать.
– Остается одно, – десятский обвел ребят пристальным взглядом. – Идем вперед. В дозор четверых. В случае встречи с противником решение принимать самостоятельно. Понял, Торбой?
– Ясно, старшой, – кивнул казак. – Если стрелять придется?
– Сразу на поражение, бить залпом.
Кроме Димы и Юрия, Торбой взял с собой в передовое охранение Володю-Владмира. Двое казаков и двое посадских. Так в этом мире называли гражданских, по большей части горожан. Идти решили без обеда, только с небольшими привалами на отдых.
Три версты, и речка сделала поворот. Здесь, у излучины, до слуха Володи и донеслось ржание. Все без напоминаний попадали на землю. Оглядевшись и увидев, что отряд за спиной оттянулся в заросший ивняком распадок, дозорные медленно, ползком двинулись вперед. Отступать было некуда. Надо во что бы то ни стало прорываться к шляху.
Юрий Грозовой и Дмитрий подползли к зарослям и скрылись под переплетением ветвей. Торбой с Владмиром направились в обход. Достигнув кустарника, они короткими перебежками двинулись к краю леса. Противника не видно. Зато со спины к дозору спешат Гнат и Ждан.
– Идем дальше, – шипит Торбой.
Ползти по-пластунски тяжело, Владмир успевает устать и взмокнуть. Поясницу ломит, колени болят. Кажется, руку порезал жесткой травой. Торбой ползет справа. Казак высовывает голову из-за дерева, что-то разглядывает. Затем отползает на два шага назад, поворачивается к Владмиру, выбрасывает три пальца и призывно машет рукой: вперед! Поползли.
Кайсацкий дозор на привале. Живописная картина отдыха степняков. Четыре лошади привязаны к деревьям на краю поляны. Длинные поводья позволяют животным спокойно пастись на свежей травке. Двое узкоглазых потрошат подстреленную косулю. Рядом громоздится куча хвороста. На траве расстелена кошма. Седельные сумки раскрыты, на кошме стоят банки с белой жидкостью. Молоко или кумыс? Пока не попробуешь, не разберешь. Оружия не видно. Ан нет, автоматы лежат на земле за спинами кайсаков.
Владмир принимает автомат на изготовку, наводит оружие на спину ближайшего к нему степняка. Сбоку слышится громкое змеиное шипение. Молодой человек резко крутит головой. Это Торбой подает сигнал, машет рукой, дескать, не стреляй, рано.
Минуты ожидания тянутся нестерпимо долго. Кайсаки сняли с косули шкуру. Один пошел натягивать шкуру на ветки дерева, второй разделывал тушку. Владмира привлек густой куст шиповника на краю поляны. Ветки пару раз шевельнулись, а ведь ветерок слабый, почти не чувствуется. Из-под куста высовывается автоматный ствол. Это наши.
На полянку выходит третий кайсак с охапкой хвороста в руках. Трое. Почему трое? Лошадей-то четыре. Времени на размышления нет. Торбой свистит иволгой и поднимает автомат. Владмир привстает на одно колено, наводит прицел на возящегося со шкурой степняка и давит на спусковой крючок. Тишину рвут длинные автоматные очереди.
Кинжальный перекрестный огонь страшен. Двое кайсаков срезаны первыми выстрелами. Разделывавший косулю степняк успевает упасть на землю, но Владмир вскакивает на ноги и бежит вперед, поливая узкоглазого огнем. Полмагазина всадил.
– Доброе дело, – радостно заявляет Гнат.
Товарищи собираются над телами кайсаков. Димку отправили поднимать и вести на полянку отряд. Остальные занялись трофеями. Если кайсацкие автоматы просто закинули в кусты – «Липки» лучше, – то содержимое седельных сум заинтересовало казаков куда больше.
Килограммовые куски запаянного в полиэтилен вяленого мяса – это ценная находка, может храниться неограниченно долго. В Вендии такого не делают. Хороша была и копченая рыба. Здоровенные, распластованные вдоль хребта лещи и жерехи. Маркировка на упаковке незнакомая, нечто среднее между китайскими иероглифами и арабской вязью.
– Туркестанское письмо, – с ходу определил Ждан, и в ответ на недоуменный взгляд Владмира пояснил: – Этим письмом по всему Кайсацкому ханству пишут, от Волги и до Нипонского моря.
Снедь оприходовали в первую очередь. Кумысу тоже нашлось применение, напиток полезный, хоть и со специфическим привкусом. Тот, что продается в магазинах, пахнет совершенно иначе, куда приятнее. Вкусовые добавки и ароматизаторы, несмотря на навязчивую антирекламу, – это вещь.
Обнаружились у кайсаков соль, пакетики с пряностями, бензиновые зажигалки, фонари и боевые ножи. Вещи в походе нужные. Девчонки обрадовались котлу из настоящей бронзы. Редкая вещь у цивилизованных людей, обычный предмет утвари у обитателей степных просторов Евразии.
Трофеи быстро разделили по рюкзакам, не забыли прихватить косулю, есть на чем новый котел испытать. Торбой взял себе кайсацкую саблю. Ничего не скажешь, холодное оружие украшает мужчину, казак сразу как будто стал выше ростом и серьезнее. Зато товарищи не упустили возможность почесать языки о шкуру Торбоя. Зачем казаку сабля? Да еще кайсацкая? Чай в лесу парады не устраивают. Или Торбой решил саблей дрова рубить? Самое подходящее оружие.
Казак отмалчивался или отвечал короткими едкими выпадами. Да еще заявлял, что в Свияжске все всё поймут, сами гурьбой побегут саблю выпрашивать, да не даст он никому. Только если Гнат сильно попросит, то так уж и быть, одолжит десятскому добычу на один вечер.
– Девок он, что ли, соблазнять собрался? – догадался Владмир.
– Точно. Будет рассказывать, как положил целую орду, расстрелял все патроны, отобрал у узкоглазого саблю и рубил кайсаков от рассвета и до заката, – расхохотался Юрий.
Вспыхнувшее багрянцем лицо Торбоя яснее ясного говорило, что стрела попала в цель. Казак отвернулся и пошел отвязывать лошадей. Не оставлять же на привязи? Погибнут, если не от голода, так волки загрызут.
– Зазноба у него в Свияжске живет, – тихонько молвил Юрий, – осенью, после Велесова дня, хотели свадьбу играть.
– Хорошее дело, а сабля зачем?
– Так он год назад родовую наследную прадедовскую саблю потерял. На самоходе с моста в реку сверзился, сам выплыл, машину потом вытащили, а сабли нет. Река унесла. Видно, водяному приглянулась. Род у Торбоя древний, от руянских варягов идет, и оружие в роду передавалось старинное. Торбой баял, у них меч сохранился, которым прадеды в дружинах Ингоря и Свентослава греков рубили.
