Виктор Тюрин - Странник
После короткой речи последовала долгая пауза, во время которой сержант обвел нас, цепким и тяжелым, словно налитым свинцом, взглядом, задерживая его на каждом лице.
– Для начала дам вам один совет! Забудьте, кем вы были на гражданке и чему вас учили! Вы здесь не личность, а винтик военной машины! Если поймете это сразу, будет легче служить! Теперь о свободе слова, воли и тому подобной ерунде – забудьте! Думать и решать за вас буду я! И только я! Все вопросы…!
Я слушал его предельно внимательно, стараясь понять и разложить все, о чем он говорит, по полочкам в своей голове, чтобы затем найти наиболее оптимальный вариант решения этой задачи. Сержант, в отличие от лейтенанта, показался мне более жестоким и практичным человеком, умеющим добиться своего. И не только словами! С таким и квадратное покатишь, будто оно круглое! Закончив речь, сержант снова пошел вдоль строя, с ходу показывая свою практичность. Проходя мимо очередного рядового, он говорил: – Ты! Первое отделение! Ты! – ткнув в меня. – Второе…
Из каких соображений он исходил, распределяя нас, таким образом, для меня до сих пор остается загадкой. Через пять минут последовал следующий приказ: – Командиры отделений, построить своих людей!
Сержанты, словно пастухи, разбили наше стадо на три маленьких, а потом выстроились вместе с нами.
– Сэр! Первое отделение построено! Сэр! Второе отделение… – понеслись над плацем доклады командиров отделений.
– Взво-о-д!! Смирно!!
После всего пережитого мною, армия показалась мне вроде норки для зверька, сумевшего в последнюю минуту ускользнуть от охотника. Первое время я внимательно присматривался к своим непосредственным начальникам, пытаясь понять, что они за люди и какой линии поведения в отношении их надо держаться, чтобы находиться в 'золотой серединке'. Не то что бы я боялся муштры, как называли ее большинство наших новобранцев, просто мне надо было понять суть того, что от меня требуется. Так требовал мой склад ума, привыкший к математическим расчетам и построению логических цепочек, чтобы затем выстроить алгоритм своего поведения в соответствии с уставным вариантом.
Казарма, куда нас поселили, представляла собой двухэтажное здание из пенобетонных блоков. На первом этаже располагались учебные классы, оружейная комната, кладовые. На втором этаже, в левом наиболее длинном крыле, находилось восемь комнат, расположенные друг против друга. Каждое такое помещение предназначено для проживания четырех человек. Две пары коек, расположенных одна над другой. У окна стол с парой стульев. Тумбочки. В самом конце коридора – общий душ и туалет. В правом крыле – комната отдыха и комнаты командиров отделений. В конце коридора – душ и туалет, но только для сержантского состава.
Первые недели службы дались мне нелегко в физическом плане, как прочем и остальным парням. Мы привыкали жить на бегу. Утро начиналось с пятикилометровой пробежки. Потом душ, построение. И бегом в столовую. Тут мне пришлось снова столкнуться с продукцией обогатительных заводов, подобно фабрике из моего родного городка. Она составляла основу завтрака и ужина. К брикетам из переработанных водорослей прилагался большой выбор соусов и овощные салаты. Зато сам обед был из натуральных продуктов, правда, далеко не лучшего качества. На первое – суп или борщ, на второе – разнообразные каши, политые густой подливой с небольшими кусочками мяса или рыбы.
После завтрака три часа мы проводили в учебных классах и оружейной комнате. Приходящие сержанты – инструкторы упорно и методично вкладывали в наши головы азы военного искусства. Структура армии и устав. Устройство различных видов стрелкового оружия. Личная гигиена и применение аптечки в полевых условиях. Все это вбивалось в наши головы, сочетанием слова и кулака. Затрещинами, в основном, подталкивали к знаниям наиболее нерадивых солдат, хотя, по большому счету, доставалось всем. Инструктора били нас без эмоций, равнодушно, в четко отмеренных пропорциях, вбивая в нас знания, хотели мы этого или нет. Со своим университетским образованием, хорошей памятью и способностью к анализу, я легко усваивал армейские науки, рассчитанные на уровень ниже среднего, поэтому до кулака доходило редко, в основном для профилактики. После обеда час отводился на практические занятия. Сборка – разборка оружия. Работа с индивидуальной аптечкой. Освоение различных типов защитных костюмов. Дважды в неделю ходили стрелять в тир. Был также спортзал, где каждого из нас, два часа, гоняли по индивидуальной программе, разработанной медиками на основе наших медицинских карт. Двадцать минут на отдых. Снова бег на пять километров. Душ. Час перед ужином отводился на чтение и усвоение уставов, в форме беседы, проводившийся одним из командиров отделений. Затем следовал ужин, и час личного времени перед сном. С детства приученный к умеренности в еде и в быту, зная не понаслышке, что такое настоящий голод и тяжелый труд, я не считал, что армейское расписание ничуть не лучше тюремного режима, как считали другие новобранцы. И не только в этом наши мнения расходились. Пока все притирались друг к другу, группировались, выясняли лидерство, я словно в пику всем остальным стоял особняком, с холодком относясь к попыткам сблизиться. Дело заключалось в моей психике. Во-первых, я не мог так просто, за столь короткое время, отойти от ужаса тех дней, а второе было следствием первого. Мое неуравновешенное подсознание, не успевшее отойти от пережитого, помимо моей воли, рыскало в поисках замаскировавшихся врагов, заставляя постоянно быть настороже. Но даже когда стал чувствовать себя человеком, а не загоняемой охотниками дичью, я продолжал держаться в стороне от остальных. Слишком уж разными мы были. Я и остальные. Единственным с кем я сошелся сразу – был 'Толстяк', а намного позднее – с Даком. 'Толстяк', здоровый дядя, был моим соседом по плацу, обладающий талантом говорить, не шевеля губами. Другой его талант – уметь молчать, когда надо и не задавать лишних вопросов. Имея большой опыт солдатской жизни, он служил легко и без надрыва, мне же приходилось осваивать армейские премудрости, прилагая упорство и настойчивость. Сам по себе, 'Толстяк', был простым и незатейливым мужиком, но смекалки и житейской хитрости у него хватало на двоих мудрецов. Следующие две койки занимали Дакрон и Франк. Дак, родом с севера, спокойный до флегматичности, был бродягой по своей сути, хотя происходил из семьи шахтеров во втором поколении. Не побоявшись бросить все, стал охотником, потом два года помогал фермеру, а когда надоело, приехал в город. Получил статус безработного, а когда началась война, подался в солдаты. Франк Сиваша, был недалеким, затюканным жизнью, фермером. Приехав в город за закупками, загулял. Прокутив все деньги, он почему-то решил, что единственным способом спастись от разъяренных родственников является армия. Самыми молодыми и совершенно зелеными в нашем отделении, решившими 'стать сильными и мужественными, повидать другие миры', как написано на каждом рекламном плакате, украшающих стены вербовочных пунктов, были два друга Том и Крис. Оба из маленького фермерского поселка. Услышав по 'голо' о войне и наборе, на следующий день, никому ничего не говоря, вместо работы уехали в город, чтобы записаться в армию. Я их понимал, как никто другой, сам мечтал в свое время вырваться из запрограммированной жизни и посмотреть мир. Еще четверо было из Джорджтауна, городские. Такие же беглецы, как и я, только причины у нас были разные. Эти бежали, кто от долгов, кто от полиции, кто от мести. Все они были с городского 'дна', уличная шпана, привыкшая брать нахрапом и утверждать себя силой. Первое время они пытались огрызаться даже на командиров отделений, но кулаки сержантов, отжимания на плацу до полного изнеможения и ночные кроссы их быстро сломали. А вот с командиром отделения нам крупно повезло. Любитель поговорить за жизнь, а еще больший охотник давать советы. Тут его, на днях, неожиданно повысили в звании. Был капралом, стал сержантом. Посчитав повышение признанием своих заслуг, в этот же вечер, вернувшись хорошо набравшимся из увольнения, он поднял наше отделение и полночи рассказывал, каким он будет образцовым сержантом, а для нас, так почти отцом родным. В целом, он был неплохим мужиком, не сильно вредным, и спрашивал только по службе, да и то, по сравнению с другими командирами отделений, упор делал не на кулак, а на слово. Заместитель командира взвода, сержант Берг был из когорты старых вояк, которым в детстве читали не сказки, а учебные методички, типа 'Наставления молодому солдату'. Дотошный и придирчивый, он изводил нас до слез, требуя, чтобы служба шла точно по уставу. Командир взвода, лейтенант фон Бак, выпускник военного училища прошлого года, являл собой занятную личность, смешавшую в себе, юнца, помешанного на героической романтике, и человека, умного и честного. По молодости лет ему так хотелось стать героем, что он, не стесняясь своего желания, открыто пропагандировал героизм в своих выступлениях. Его краткие речи, что он произносил каждое утро перед строем, были очень эмоциональны и скучны до безобразия. Оратор из него был никакой, но как истинный верующий он считал, чем раньше он зажжет в наших душах пламя патриотизма, тем легче нам будет идти с одной гранатой против трех танков. Подобные варианты он неоднократно обыгрывал в своих речах, искренне считая их подвигами, а мы, наоборот, считали это идиотизмом в квадрате. Но только между собой. Если раньше в казарме ради смеха цитировались заезженные фразы из комедийных сериалов, то теперь их место заняли выдержки из утренних речей лейтенанта.
