Юрий Корчевский - Сторожевой полк. Княжий суд
– Здесь переправились? – показал я рукой в направлении Оки.
– Нет, здесь, однако, река широкая, мостов нет. Дальше отсюда.
– Так, выходит, эта деревня у вас не первая в набеге?
– Еще одна была – вчера ночью на нее напали. Богатую добычу взяли.
Татарин замолк, поняв, что проговорился, да было поздно.
– Добыча где?
– В этой деревне ничего взять не успели, ты отбил.
– А из первой деревни, где добыча богатая была, куда трофеи дели?
Татарин замолчал.
– Федор! Попроси нашего гостя дальше говорить.
Федор спрыгнул с коня, вытащил нож и полоснул им по щеке татарина. Татарин завыл и схватился рукой за щеку.
– Князь! Промахнулся я в темноте. Позволь ему глаз вырезать, – подыграл Федор.
– Зачем глаз? Не надо глаз! – заверещал до смерти испуганный татарин.
– Как детям да старикам животы вспарывать, так вы горазды, а за свой глаз ишь как испугался!
– Князь, не надо глаз. Все скажу. Там, на берегу, две подводы стоят. При них – десятник с двумя воинами. Там добыча.
– Ну, смотри мне, коли врешь, бабам тебя отдам.
Татарин радостно затряс головой.
– Федор, бери ратников – и за мной! Макаровским – пленника охранять, да смотрите мне, чтобы не убег. А то я сам головы вам поснимаю.
В предрассветных сумерках мы направились к Оке. Над водою стоял туман, и было промозгло.
– Федор, бери половину воинов и иди вверх по течению, я же с остальными – вниз. Если помощь нужна будет, пальни.
– Выполню, князь.
Мы разделились и стали двигаться вдоль берега, стараясь не шуметь. В тумане, у реки голоса и так далеко разносятся.
С той стороны, куда ушел Федор, раздался выстрел.
Мы остановились, прислушались. Я подозвал Демьяна:
– Так. Демьян, ты охотник. Потому поручаю тебе вот что сделать. Спустись по берегу еще на версту, только тихо. Посмотри, нет ли там еще где татар? Остальные – за мной!
Мы развернулись и, не особо таясь, рванули через кусты, вверх по течению реки – на выручку Федору. Только помогать уже не пришлось. У подвод лежало двое убитых татар – явно из простых.
Я огляделся по сторонам, ища глазами старшего татарской охраны.
– А десятник их где?
– Как нас завидел, сука, так к воде сиганул с мешком. Я ему в спину и стрельнул. Поплыл в Казань свою, кверху задницей. Не встречали?
– Шутки у тебя, Федор! А что за мешок-то? Где он?
– На дне теперь, а что в нем, не знаю.
– Ну, так достал бы, коли упустил.
Все ратники, как по команде, начали упорно разглядывать землю под ногами. Понятно, в воду лезть желающих нет, тем более что еще не рассвело. Пуще смерти они боялись навок, русалок и водяных. По поверьям, ночью в воде – их власть. Утащат в подводное царство или жизнь выпьют.
– Ладно, посмотрите, что в подводах лежит. Чай, трофей ваш.
Ратники с удовольствием ринулись к подводам. Вот так всегда: как барахло смотреть – так все кинулись, не то что в воду лезть.
Я смотрел, что достают из узлов. Небогата добыча: одежда, полушубки, сапоги. Чего же это пленный говорил о богатой добыче? Все-таки надо доставать тот мешок из реки.
А вот и немного провизии обнаружили воины – мешок крупы, вяленой рыбы. Очень кстати! Проголодавшиеся ратники развели костер, зачерпнули котлом воды из реки и высыпали туда найденную в повозке крупу.
Вскоре запахло кашей. Ложки у всех с собой были – это непременный атрибут в любом походе. На день воин идет или на месяц – нож и ложку всегда с собой берет. У кого-то ложка за голенищем сапога, а у кого-то – в чехле на поясе, как у меня.
Тут послышался топот копыт. Я всмотрелся – это Демьян вернулся.
– Князь, проехал, как ты сказал, вниз по реке. Никого!
– Ну и хорошо. Давай к костру! Каша готова.
Федор разделил на всех вяленую рыбу, мы уселись вокруг котла и по очереди черпали ложками кашу. Была она без соли, но ее прекрасно заменял вяленый лещ.
В животе разлилось приятное тепло. Мы передохнули немного, кое-кто уж и захрапеть успел. Меня не оставляла мысль о мешке на дне реки. Быть может, всего в нескольких метрах от нас находится такое богатство. Но – надо! Надо действовать!
Я встал, сбросил одежду, стянул сапоги. Федор смотрел на мои приготовления удивленно.
– Ты чего, княже?
– За мешком полезу, коли все боятся, – буркнул я.
Федор и сам потупился.
– Ты же знаешь меня, князь, я не одну сечу с тобой прошел, не трус я. С врагами злейшими воевать пойду, скажи только, а в воде – нечисть речная, супротив нее с саблей не попрешь.
Я улыбнулся суевериям отважного десятника, посмотрел на коряги, торчавшие у берега, на волны, с шелестом набегающие на гальку, поежился от одной мысли о предстоящей малоприятной процедуре и вошел в воду. Холодная вода обожгла ноги. Я невольно дернулся, сзади ахнули. Обернувшись, я увидел, что все ратники с тревогой наблюдают за мной. Федька трижды перекрестился, что-то шепча губами.
Конечно, можно было бы и с берега нырнуть, да вдруг под водой на корягу какую наткнусь. Шею себе сверну, а молва недобрая сразу пойдет, мол, на их глазах водяной князя утопил.
Зайдя по пояс, я наклонился и стал обшаривать руками дно. Ил один, да и все. Пошел вдоль берега, зашел поглубже, вновь ощупал дно – ногами. Ничего!
– Федор! В каком месте татарин мешок бросил?
– Да вроде там где-то.
На берегу заспорили: «Дальше, кажись, выше по течению».
Ладно, чего их слушать, не приметили. Да то и понятно – на воде ориентиров нет.
Когда я уже совсем замерз и подумывал о выходе на берег, погреться у костра, ноги наткнулись на что-то плотное. А мне здесь уж по шею. Пришлось нырнуть.
Руки нащупали что-то плотное – никак кожаный мешок? Я попытался его поднять. Какое там! Тяжелый, черт, вроде его и в самом деле водяной держит.
Я вынырнул, глотнул воздуха. Все ратники подошли к реке и стояли у самого уреза воды, не представляя, чем мне можно помочь. Я нырнул снова, подтянул мешок волоком по дну под водой, в сторону берега. Снова вынырнул, а то от нехватки воздуха уже в висках стучало. Отдышался и опять под воду. С каждым нырком удавалось подвинуть мешок поближе к берегу. Как же татарин так далеко его зашвырнул? Или мешок воды набрал и еще более оттого потяжелел?
Когда уже можно было стоять почти по пояс, я поднял мешок и с силой швырнул его на берег, заорав:
– Поберегись! Это водяной!
Мешок со звоном упал на гальку, не пролетев и метра, настолько он был тяжел.
Ратники брызнули в испуге в стороны, даже Федька не удержался. Ох, и смеялся же я, даже про озябшее тело забыл. Стыдно бывалым воинам стало, руки мне протянули, помогли на берег выбраться. Федор подал какую-то тряпку. Я обтерся насухо, оделся и обулся.
Глава 4
Я присел поближе к костру, стуча зубами от холода. Федор меж тем подтащил мешок ко мне поближе.
– Раз-звяжи! – У меня до сих пор зуб на зуб не попадал.
Федор ножом просто взрезал веревочку у горловины мешка, потому что она набухла от воды и не развязывалась. Любопытствующие ратники попытались было сунуть нос в мешок, но Федор рявкнул:
– Как в воду лезть, так вас не было, а как добычу смотреть, так вы поперед князя норовите! Брысь отседа!
Ратники отошли, но не далеко. Уж очень им интересно было узнать, что там, в мешке?
Федор запустил руку в мешок, вытащил в кулаке серебряные монеты и массивную серебряную же цепь с крестом. Среди ратников пронесся завистливый вздох.
– Федя, все из мешка вывали на тряпку, а то там воды полно.
Федор сбегал к подводам, принес чистую рогожу, опрокинул над ней мешок.
Зазвенели и покатились по рогоже монеты. Небольшой грудой лежали кольца, перстни, цепочки, серебряные чарки и ковш.
– Ого! – откинулся назад Федор.
– Дай всем воинам по рублю серебряному, а подводы с добром дома поделите.
Распоряжение мое было встречено восторгом и ликованием.
– Князь, вот повезло-то! – торжествовал Федька.
– Не рано ли радуешься, Федор? Как бы боярыне злато-серебро возвращать не пришлось. Жаловалась она, что совсем без ценностей осталась. А вот рухлядь, что в подводах – то уж точно ваш трофей.
– И это трофей, князь! – горячился Федька. – Все, что на саблю взято, – наше!
– Так не по-соседски, Федя. Сейчас в деревню вернемся, покажу боярыне все, что в мешке. Признает ежели за свое, то верну.
– Ай-яй-яй! Креста на тебе нет, князь! – чуть не застонал Федор. – Кони да пищали для макаровских ратников надобны, а ты своими руками добытое серебро отдать хочешь!
– Молчи, Федька. Знаешь поговорку: «Жизнь – государю, а честь – никому».
Федька обиженно сопел всю дорогу.
Занималась утренняя заря. Впереди показались черные остовы сожженных изб и блуждающие вокруг люди. Пахло гарью. Мы въехали в деревню, вернее, в то, что еще вчера было Окуневом. С полуобгоревших изгородей хрипло перекрикивались два чудом уцелевших петуха, возвещавших наступление тяжкого для погорельцев дня.
Страшное зрелище открылось нашим взорам. Подожженные татарами избы догорали. Черные головешки еще тлели и курились дымком. На месте сгоревших изб лишь высились печные трубы, да и то не везде, а лишь там, где не топили по-черному.
