Алексей Абвов - Алхимик

Едва открыв глаза, понимаю, что действительно упал откуда-то сверху. Всюду разбросан какой-то мусор, палки, рваные тряпки, гнилое сено, а сверху, в проломе бывшего потолка, сияет то самое далекое звездное небо, к которому я так стремился в своем странном сне. Вокруг царит пронизывающий холод — прямо как там, в недоступной небесной вышине. Даже белая искрящаяся изморозь вокруг высыпала. Ого, да у меня, оказывается, получается пошевелиться! Преодолевая сковывающий холод и парализующую слабость, ощущаю движение пальцев рук и ног, сдвигаю вбок голову, чтобы лучше осмотреться. В этот момент меня окружают какие-то люди в темной одежде, со светящимися в руках небольшими предметами. Пытаюсь разглядеть их и с удивлением понимаю, что это один и тот же бородатый мужчина с каким-то странным фонарем в руке, во множестве своих иллюзорных копий. Он протягивает в мою сторону руку, и я опять резко проваливаюсь в забытье, как от удара чем-то тяжелым по голове.

Последующее возвращение к реальности, по сравнению со всеми предыдущими, оказалось на редкость приятным. По крайней мере, боли уже не было, разве только ее далекие фантомные отголоски. Да и сама атмосфера окружающего места оказалась заметно лучше предыдущей. Сортирного смрада не ощущалось, мое тело лежало на низкой деревянной лавке, а голова покоилась на самой настоящей подушке, плотно набитой какой-то приятно пахнущей травой. Однако и поводов для оптимизма тоже как-то совсем маловато — руки и ноги крепко связаны, а тело притянуто к лежаку парой ремней. То есть при всем желании я никак отсюда не сбегу и даже не улечу, разве только вместе с самой лавкой. Интуиция подсказывала — это никак не получится, причем не получится именно тут, а не вообще. Странные такие ощущения, новые и непонятные. Сон — не сон, явь — не явь, мура какая-то. Хоть я и «рожденный ползать», но полеты во снах преследовали меня с раннего детства. В отличие от некоторых других, я не мог в полной мере насладиться ими, всегда сильно пугался, просыпаясь в холодном поту. А сейчас вообще не разобраться, где тут сон, а где явь. И почему мне вдруг так сильно захотелось улететь в звездное небо и остаться там навсегда?

Делать было абсолютно нечего, а потому занялся неспешной ревизией организма, полагаясь на свои чувства. Если отбросить всякие странности, творящиеся с головой, можно уверенно сказать — здоровье удовлетворительно, могу уже нормально передвигаться, если меня милостиво согласятся развязать. Силенок, понятно, еще маловато, но это дело поправимое. Кстати, желудком изнутри вспоминаю — последний раз что-то ел еще до своей «смерти». А в этом «аду», похоже, пища явно не в моде. Не принято тут кормить грешников. Хотя нет, чем-то ведь меня поили. Гадость знатная, помню. Да и организм говорит, что в нем присутствует некоторое количество излишней жидкости, от которой стоит при первой возможности избавиться. Пока еще терпеть можно — все же лежать в мокроте не самое приятное дело. Итогом — записываю себя в условно-выздоравливающие, правда, пока не определяя однозначно, хорошо это или не очень. Судя по тому, как меня надежно связали, есть что-то такое, о чем непременно узнаю через некоторое время. Совсем не факт, что это мне понравится. Но если бы хотели убить — могли это давно сделать, а так есть надежда на немного лучший исход. Мало ли какой подарок приготовила мне судьба-злодейка.

Когда уже порядком поднадоело копаться в своих ощущениях, тихо скрипнула петлями дверь. Надо мной склонился пожилой мужчина с длинной седой бородой и совершенно лысым черепом, внимательно рассматривая мою многострадальную тушку. Заметив мое пребывание в сознании, он явно что-то спросил, судя по тону его голоса. Я абсолютно ничего не понял из его бубнения. Он повторил свой вопрос еще раз.

Я попытался лишь пожать плечами, показывая глубину своего непонимания, даже не рассчитывая на правильную ответную интерпретацию своего знака. Однако знак был воспринят относительно верно, так как бородач повторил свой вопрос на другом языке, хотя и очень похожем на первый. И опять обломался. Другой язык мне также не был знаком. Но это его не смутило, так как он начал перебирать подряд другие языки, сильно похожие друг на друга. Конечный же результат от этого ничуть не изменился. Ни один из языков я так и не смог опознать. Даже их звучание отличалось от всех известных мне. Отсутствие нескольких привычных согласных уж очень сильно бросалось в уши. Да и формирование слов из отдельных звуков отдаленно не походило даже на китайский язык, слышать который мне иногда приходилось. Единственно понятными моментами речи были интонации, очень хорошо сочетавшиеся с проскакивающими на лице мужчины эмоциями. Немного подумав над тем, о чем вообще можно в подобной ситуации спрашивать, решил просто назвать свое имя.

— Виктор… — тихо прошептал одними губами, немного покивав.

— Блу бую люб си? — встрепенулся седобородый мужчина, повторяя свой первый вопрос.

— Виктор, я Виктор, так меня зовут, — попробовал показать пальцем руки на себя, хотя ремни, связывающие руки, и мешали это сделать.

Бородач меня определенно понял, хоть и сильно удивился.

— Вииктолс, Виюктис… — попытался произнести он мое имя, но звук «Р» для него был явно совершенно непроизносим. — Юб сю ам, тим ти си? — Вновь он о чем-то меня спрашивал.

Но тут я уже не мог понять, чего ему от меня нужно, и опять недоуменно пожал плечами. Безрезультатно позадавав мне еще несколько вопросов, мужчина протянул ко мне свои руки, от манипуляций которых возникло легкое жжение в голове, а в комнате ощутимо потянуло холодком. Больше вроде как ничего не произошло. Бородач был явно чем-то озадачен и принялся ходить по комнате взад-вперед, периодически теребя себя за бороду, потом тихо буркнул себе под нос какое-то короткое ругательство — и оставил меня в одиночестве.

Через некоторое время вновь скрипнула дверь, и ко мне склонился совсем молодой подросток с длинным красным шрамом, грубо пересекающим юношеское лицо. Он немного ослабил удерживающие ремни, стягивая с меня штаны и подкладывая под меня нечто, явно служащее медицинским судном. Намек понятен — значит, не будем строить из себя неизвестно кого, крепясь из последних сил. После того как «медбрат» унес результаты облегчения, зашла совсем маленькая девчушка, взявшаяся кормить меня деревянной ложкой. Еды опознать мне не удалось ни по вкусу, ни по запаху — немного сладковатая, немного солоноватая жидкая каша с какими-то незнакомыми приправами. Однако желудок отнесся к ней весьма благосклонно, принимая ее как ту самую «манну небесную». Ну да, сколько же дней не ел-то, собственно. Каши оказалось немного, впрочем, после нескольких дней болезненной голодовки много и нельзя, а потом в меня силой опять влили ту горькую гадость, от которой быстро провалился в сон с явно позитивной мыслью: «Несмотря на все странности и непонятности, жизнь, кажется, постепенно налаживается».