Ледащий - Анатолий Федорович Дроздов
Магазина в автомате не имелось. Николай Михайлович, склонившись, заглянул в землянку. Искомое увидел у порога: подсумок с магазинами лежал в слегка подсохшей луже. Видимо, разрывом разметало вещи обителей убежища и опрокинуло ведро с водой. Пробитое осколками оно валялось рядом. Николай Михайлович поднял брезентовый подсумок, вытащил наружу магазин и вытряхнул из него воду. Мокрые патроны в латунных гильзах блестели в солнечных лучах. Николай Михайлович извлек один. «Калибр примерно, как АКМ или чуть побольше, — определил на глаз. — Патрон короткий, миллиметров тридцать пять. Я таких не видел прежде».
Он вернул патрон в окошко магазина. Влажно щелкнув, тот встал на место. В этот миг Николай Михайлович внезапно ощутил истекший от ладони холод. Патрон, который он смотрел, да и те, что ниже, внезапно побелели, будто бы покрывшись инеем. «Что за хрень?» — поразился Николай Михайлович, тут же позабыв об этом. Где-то рядом говорили. Сунув магазин в приемное окошко автомата, он передернул рукоятку заряжания.
В прошлой жизни Николай Михайлович ни за что не взял бы руки незнакомое оружие и не привел бы его в боевое состояние — чревато неприятностями. Только здесь, как он прекрасно понял, шла война, а на ней у безоружного шансов уцелеть немного. Николай Михайлович выглянул за бруствер. В метрах двадцати, на поле у траншеи, находились люди. Трое в камуфляже с черными кирасами на теле и с разгрузками поверх защиты, держали под прицелом автоматов двух солдат в обмундировании цвета хаки — таком же, как у наблюдавшего за ними пенсионера. Эти двое были без ремней и явно ранены, о чем свидетельствовали пятна крови на куртках и штанах. У одного рука висела неподвижно, и он шатался. Второй его поддерживал. Присутствовал еще один странный персонаж — он стоял напротив раненых и что-то спрашивал. Этот был одет в приталенный мундир из черной ткани и такого ж цвета кепи с длинным козырьком. На груди его блестел какой-то яркий орден, похожий на звезду. Кожаные сапоги с голенищами-бутылками плотно облегали ноги. «Вылитый эсэсовец!» — подумал Николай Михайлович. Неизвестный в черном очень походил на фашистских недобитков в окружении советского разведчика в знаменитом фильме про мгновения весны.
Раненый солдат внезапно плюнул в черного «эсэсовца», тот крикнул: «Швайне!» и пролаял нечто охранявшим пленных людям в камуфляже. Двое подхватили дерзкого под руки, оттащили в сторону и поставили его там колени. Отбежали в сторону. «Эсэсовец» взмахнул рукой. Здоровенный огненный шар слетел с его ладони и врезался в коленопреклоненного солдата. Пламя охватило пленника, и несчастный закричал, стал кататься по земле. Однако сбить огонь ему не удалось. Солдат горел и нечеловечески вопил от боли.
«Эсэсовец» смотрел на это равнодушно, а вот его охранники вопили от восторга. Они смеялись, хлопая себя по бедрам. Николай Михайлович вскинул автомат. То, что он сейчас увидел, красноречиво говорило, с кем столкнулся, и на чьей стороне он будет. Поймав в прицел лицо «эсэсовца», Николай Михайлович потянул за спусковой крючок. Автомат легонько дернулся в руках, несильно наподдав в плечо. «Эсэсовца» внезапно окружила пелена, прозрачная и чуть заметная для глаза. Но в тот же миг она исчезла, и голова у цели испустила кровяной туман. Николай Михайлович, немедля, перенес огонь на остальных. Ближайшему к нему охраннику он угодил в кирасу, и тот упал ничком. Двое остальных быстро залегли и приготовились стрелять ответ. Только не учли, что на гладком поле оба — будто на ладони. Пара коротких очередей — и охранники застыли, выронив оружие из рук.
Николай Михайлович чуток помедлил, водя стволом от цели к цели. Пятнистые не шевелились, и он по скату, образованном обрушившейся стенкой, поднялся из траншеи. Держа автомат наизготовку, приблизился к застывшим на земле врагам. Осторожно рассмотрел всех четверых. Никто из них не шевелился, но тому, которому он угодил в кирасу, пенсионер на всякий случай произвел контроль. Другие в этом не нуждались — пули разнесли им головы, засыпав жухлую траву ошметками мозгов.
— Ледащий?..
Николай Михайлович резко обернулся. Уцелевший пленник, о котором он забыл в горячке боя, сидя на земле, смотрел на нежданного спасителя, широко открыв глаза. Простое русское лицо, на вид лет сорок-сорок пять.
— Я, — ответил Николай Михайлович, решив откликнуться на это имя. После разберется, что это: фамилия или позывной.
— Как ты смог? — продолжил бывший пленник. — У чернокнижника покров защитный, его снарядом не возьмешь. У его людей — кирасы зачарованные, непробиваемые пулей.
— Как видишь, я пробил, — ответил Николай Михайлович и усмехнулся.
— Из чего?
— Из этого, — пенсионер показал свой автомат. — Его я там нашел, — указал он на траншею.
— Семеныча «Гадюка», — кивнул солдат. — В отряде только у него такой имелся. Трофей… Не знал, что там патроны зачарованные.
Николай Михайлович пожал плечами — как на это реагировать, не знал.
— Повезло тебе, пацан. Будь там обычные, спалили б нас обоих, как только что Петруху, — солдат кивнул на обгорелый труп. — У немцев есть такая заведенка. Веселятся, суки! Нас, ополченцев, не щадят. Кстати, как тебя зовут? Ты к нам вчера прибился, и познакомиться не удалось. До темна траншею рыли, утром нас накрыли артиллерией. Тебя Ледащим парни окрестили, уж больно ты худой, парнишка. Так как?
— Николай Михайлович Несвицкий.
Ополченец рассмеялся.
— Ну, даешь, пацан! Какой Михайлович? Тебе всего-то восемнадцать, сам вчера сказал. Ладно, Николай. Собери оружие и патроны, — он кивнул на трупы. — Кирасы, каски не забудь. Нам трофейные пригодятся — они у гадов зачарованные. Звиняй, что помогать не стану — хреново мне, Колюня.
— Может, вас перевязать? — спросил теперь уж просто Николай.
— Успеется, — ответил ополченец. — Поторопись, не то эти опомнятся — и опять придут. Я в траншее подожду.
Он встал и медленно побрел к траншее. Николай, забросив автомат за спину, занялся трофеями. Начал с чернокнижника. Снял с трупа кожаный ремень с кобурой. Что в ней смотреть не стал — позже разберется. Вытащил из нагрудного кармана документы, снял с мундира орден. При этом по пальцам ударило как будто током. Поморщившись, он сунул тяжеленную звезду в карман. Затем занялся охранниками. В два приема стащил в траншею автоматы, каски, кирасы и разгрузки. Автоматы, к слову, оказались копией его «Гадюки». У приемного окна клеймо: змея с раззявленною пастью и слово Viper. Свалив все это на расстеленную плащ-палатку (нашел у одного убитого), он занялся ранами товарища. У Владислава, так звали ополченца, их было три — и все осколочные. Распорот бок, но брюшина не задета. С плеча сорвало кожу с мясом, но опять неглубоко. Бедро пробито насквозь, однако осколок оказался небольшим и не задел артерию. Раны не тяжелые, хотя крови ополченец потерял немало.
Пока Николай таскал хабар, ополченец притащил откуда-то сумку санитара. В ней были лишь индивидуальные пакеты для перевязки — ни йода, ни других лекарств. Из найденной в траншее фляги Владислав слил ему на руки, и Николай, водой из той же фляги промыл ему все раны, промокая кровь подушечкой пакета. Странно, но после этого кровь в них сама собой свернулась и перестала течь. Забинтовав товарища, Николай дал ему напиться.
— Ловко ты с бинтами! — заметил ополченец. — Где научился?
— В детдоме были курсы, — ответил Николай.
Он не знал, откуда родом парень, в чье тело он вселился, и есть ли у него родители,
