Алое сердце черной горы (СИ) - Кирилл Миронов
Вечерние сумерки сгустились настолько, что различить можно было лишь оттенки светлого, потому друзья без дальнейших обсуждений отправились в свои дома почивать мертвым сном трудяг. И лишь бедовая Алила предпочла сладостному сну обильные слезные излияния, вызванные все еще детскими переживаниями, от которых ее спасти может лишь мудрость годов, коих девушка прожила еще совсем немного…
* * *
На следующее утро Артемир поднялся еще засветло, как обычно. Поднимался он так все свои рабочие годы, начавшиеся в возрасте пятнадцати лет, когда его, сноровистого, но все еще сопляка, погнали в шахту вытаскивать отколотые камни, на пару с каким-то парнишкой. Все, что про это время помнил Артемир, так это то, что его напарник постоянно его замедлял, бросал поручи носилок и жаловался на немоготу, чем вызывал искреннюю злобу и неприязнь, обвинения в слабости и жалкости. Потом, когда доходяга умер, не проработав и года, молодой Артемир уяснил, что его почивший товарищ действительно был слаб, и не должен был умирать в мучительных попытках преодолеть стремление тяжелых булыжников воссоединиться с матушкой землей. А виноваты в его бессмысленной смерти народы континента Нордикт. Именно они, безвольно бросившиеся в холодные объятия могучих северян-саргов, согласившиеся содействовать всему, что ни прикажут новые покровители, завоевавшие почти все известные земли. Отобрав свободу умирать так, как равенец хочет, сарги бросили ее Надзору — созданной после войны оккупационной службе. Надзор распространил свое влияние на юг Нордикта, где простиралась Равения, а также на север Гунталя, куда сослали проявивших себя в борьбе с саргами равенцев на пожизненные работы в шахтах и на рудниках. Артемир все это впитал с молоком матери и историями своего отца. Закрепив тяжкую правду собственным опытом, Артемир поклялся жестоко отомстить, взяв в уплату за свободу смерть и страдания врагов равенского народа…
Тем временем, по-утреннему нежный, по-гунтальски перегревающий свет Звезды уже заглянул в окно каменной лачуги Артемира, в которой он жил один, ибо его родители давно умерли, а спутницу жизни он не нашел, да и не искал. Отец погиб двенадцать лет назад от взрыва газа в шахте, вызванного искрой, выбитой киркой из камня. Мать же скончалась пять лет назад, видимо, от кровяного удара, ибо придя в тот черный день с работ, бедный парень застал матушку уже мертвой, лежащей бледной посреди комнаты, с приоткрытыми глазами, без каких-либо повреждений, или следов отравления…
Нескоро вернувшись из густого мира тягостных воспоминаний, Артемир спохватился об утраченном времени, быстро позавтракал сухарями с водой, перехватил кусок вяленого мяса и поспешил на утреннюю процедуру распределения по работам. Распределение проходило в центральной части каждого жилого околотка, на которые были разделены поселения каторжных равенцев…
— А-а-а, молодой Эмир, ты сегодня припозднился, как и я, придется на утреннем зное пожинать гадкие плоды нашей нерасторопности вместе, — тихо и размеренно, в своей привычной манере, поприветствовал запыхавшегося Артемира Датокил Хитрейший. Стоит отметить, что свое прозвище пятидесятилетний Датокил получил не просто так. Сконцентрировав многократно в себе свойственные равенцам смекалку и хитрость, Датокил отдал особое предпочтение прагматичности, которой он превосходит всех, кого только знал Артемир. Внешность же хитреца тоже выделяется средь соплеменников: невысокий и сухопарый, Датокил носил на голове недлинные(по меркам равенцев), спускающиеся до плеч, черные(хотя седина уже начинала пробиваться в отдельных прядях) и прямые, как нити паутины, волосы. Лицо его было преисполнено остроты, в прямом и переносном смыслах: острый и длинный нос с аккуратной горбинкой, острые скулы, натянувшие кожу на щеках, словно на дубильных станках, острый и длинный подбородок, ну и, конечно, неопределяемое выражение острого лица всегда вызывало острые эмоции у его собеседников, но не привыкших друзей. Глаза Датокила, в отличие от остальных равенцев, были черные полностью, словно зрачки захватили целиком радужки очей его. Бороды к своему возрасту, опять таки, к непривычию рядовых жителей, необычный человек не завел.
— Есть новости, худые ли, добрые, с соседних околотков? — заговорщическим шепотом поинтересовался Артемир, издавна осознав потенциал Датокила и сдружившись с ним.
— Один из моих доверенных сдох, как собака, под плетьми надзорных. Такая новость остудит твой энтузиазм, молодой Претендент?(так Датокил называл Артемира, неведомо откуда догадавшись о его знатном происхождении). Но у меня есть, чем заинтересовать тебя, дорогой друг. Впрочем, вечером все узнаешь сам, рассказывать немедля не стану. — скривившись хитрющей ухмылкой, Датокил отошел, окутав Артемира томной интригой, которую он так любил привносить в любое общение.
Оказавшись в толпе соседей наедине с собой, Артемир принялся разглядывать привычную утреннюю картину распределения, редко меняющуюся ото дня ко дню. Как обычно, в центре околоточной площади, окруженный солдатами Надзора, сидел, заваленный помаранными свитками, околоточный Перст коменданта Надзора, коих число равно числу всех околотков. Околотки — это обособленные поселения заключенных, созданные для простоты ведения счета узников и их семей. Околотков по всему побережью, да и вглубь континента, было порядка двадцати(за три поколения каторги некогда великочисленный народ поредел). Некоторые, ввиду угрозы вымирания, объединялись с соседними. Так вот, Перст этот, на лице которого более, чем кричаще выделялась оскомина от всей этой волокиты на жаре, откопал очередной свиток, покрытый сальными пятнами засохшего пота. Зачитывая имена поселенцев, чиновник безразлично оглядывал их полузакрытыми глазами и назначал их на определенную работу, в соответствии с разнарядкой коменданта. Охраняющие представителя солдаты Надзора в легких доспехах и с мечами в ножнах стояли, покрытые градинами пота. По бокам от них томились равенские женщины, прикрывая своих невольников широкими зонтами от солнца. За внутренним кольцом охранников стоял второй, более разреженный круг из арбалетчиков, облокотившихся на свое оружие, хотя они, по указу коменданта, должны держать свое снаряжение наизготовку. «Хах, попробуй который из нас поднять бунт, эти вареные раки в своих железных чанах едва ли бы успели кого усмирить до того, как им оторвут их усы. — насмешливо подметил про себя Артемир. — Слишком уж изрядно они полагаются на нашу покладистость…». Во время измышлений взгляд Артемира встретился с глазами Алилы, которые тут же резко отвернулись, обиженно упершись в деревянную ручку зонта, который девица удерживала над тушей представителя коменданта. Обрадованный подобной переменой отношений в худшую сторону, Артемир пропустил свое имя, лениво брошенное «подзащитным» Алилы в толпу.
— Околоток номер семь, Эмир! — громко и с раздражением, очевидно, не в
