Барнар — мир на костях - Angor
Прищуренные и мокрые глаза Улфгарда начали бесцельно блуждать, а затем застыли, словно потерявшись в тумане. Король издал свой последний вздох и ушёл в мир своих добрых богов, выполнив всё и даже больше в этом бренном мире.
По бледному каменному лицу Розгальда потекли обжигающие слезы. В тот день он взвалил на свои плечи тяжёлое бремя — правление народом.
Начиная от непоколебимых крепостей и до самых маленьких селений с окраин, одиноко стоящих среди бескрайних степей, вплоть до шумных и высоких дворцов, люди выходили провожать своего короля в иной мир. На протяжении нескольких дней все посещали храмы и читали молитвы за упокой Улфгарда. Затем эти же жители большим наплывом отправились в главный замок Дормана, чтобы увидеть своего нового короля.
По каменному полу ступал в высоких кожаных сапогах Розгальд. На голове его сидела корона в форме обруча, украшенная драгоценными и сияющими камнями. За ним нёсся плащ из медвежей шкуры, взгляд его был уверенным и лишь быстро стучащее сердце могло выдать его волнение. Его намеренья были четкими и определёнными, но страх неизвестности порождал неуверенность в его разуме и скапливал у него солёную росу в ложбинке над верхней губой.
Началась новая эпоха и Розгальд должен был доказать всем и себе, что он справится. Не успел он взойти на престол, как ему уже начали приходить шокирующие известия. Возле границ Дормана происходило полнейшее разорение. Собранные войска Хенрика шли словно саранча и никто не мог им противостоять. Некогда свободные деревни, становились разграбленными, а с непокорных крестьян снимали заживо кожу. Тем кому удалось уцелеть, бежали под защиту Дормана.
Вокруг разливался нежно-розовый закат. Хенрик долго вглядывался в передовые крепости королевства Дорман. По его истерзанному шрамами лицу, пробежала самодовольная улыбка.
— Это отродье согласно преклониться передо мной? — прорычал Хенрик, обращаясь к своему посланцу.
— Мой повелитель, наместник крепости ни при каких условиях не сдаст своих позиций. — Гонец вытер рукавом из волчьей шкуры пот со лба.
Слуга вздрогнул от последующего громкого и безумного смеха Хенрика.
— Уничтожьте эту жалкую крепость и пошлите послание их новому ничтожному королю Розгальду! Скажите ему, что он не виноват в том, что его предки являлись трусливой гнилью. Пусть он подумает и начнёт преклоняться передо мной. Если он примет мои условия, то я прощу его и не буду отбирать у них всё до последнего, а ежели нет, то я выпотрошу всех дорманцев до единого!
По прошествию часа, передовая крепость пылала огнем, а ещё через пару часов Розгальд встревоженно читал угрозы Хенрика.
Король Дормана попросил ночью того же дня всех своих жрецов пойти с ним в храм, построенный в честь Бога мудрости Дахмана. Внутри храма стояла огромная статуя птицы, с длинными крыльями, перья которых были похожи на острые лезвия и в когтистых лапах у нее была ветвь мудрости. Перед статуей они до самого утра молились и приносили подношения.
— Великий Дахман, если я пал перед тобой на колени, то значит ты наша последняя надежда. Улфгард говорил мне, что наши братья не смогут быть долго лояльными. — Розгальд поднял глаза вверх. — Мне страшно, но я знаю, что ты мудрый Дахман, понимаешь меня. Прошу дай нам сил и ума, чтобы мы одолели врага. Только ты сможешь направить нас, ибо мудрость твоя во благо, ты не оставишь детей своих. Я никогда в это не поверю! Мы будем вместе сражаться плечем к плечу. Бог и народ должны быть едины и сплочены, а по отдельности нам не выстоять. Верую, мы справимся.
На щебечущей заре, Розгальд вошёл в свои покои, где его ждала обеспокоенная красавица жена. У Тиссы были кофейные широкие глаза и сладкие губы. Пепельные волосы королевы скромно укутывали стройное тело до самого пояса. Розовая кожа её сияла в первых лучах солнца.
— Я не спала всю ночь, Розгальд. — Она подошла к нему и плотно прижалась к его широкий груди. — Мне очень страшно за нас всех, но в глубине души я верю, что нам будет по плечу выстоять.
— Не беспокойся, любовь моя, я приложу все усилия, как и весь народ Дормана, чтобы победить полчища наших врагов.
— Я не сомневаюсь в этом, муж мой! Но если с тобой что-то случится и меня будет ждать рабство, я покончу с собой.
Муж отстранился от жены и боль отразилась в его глазах. Розгальд трепетно приподнял её голову за нежный подбородок.
— Тисса, клянусь тебе, что я никогда не допущу того, чтобы с тобой что-то случилось!
Розгальд припал к её губам и притянул к себе сильнее, начав водить по её хрупкой спине своими большими руками. На ней было лишь тонкое обтягивающее платье, украшенное драгоценной вышивкой. Они продолжали страстно целоваться и от этого перехватывало дыхание. Соски её напряглись и затвердели, а сочная и небольшая грудь покрылась мурашками. Он ощутил её соски через свою льняную рубаху. Тисса запустила свою тоненькую ручку с серебряным браслетом, в его тёмные, как смоль и вьющиеся волосы. Руки Розгальда опускались всё ниже по её спине и достигли упругих ягодиц, которые он начал жадно сжимать. Тисса же почувствовала, как больно упирается ей в нижнюю часть живота, большой член мужа. Она сняла через голову платье и оно бесшумно постелилось на каменный, покрытый шкурами пол. Перед Розгальдом предстали её оголённые груди и он начал упиваясь их сосать, отчего у Тиссы ослабли ноги и ему пришлось подхватить её на руки, чтобы уложить в постель. Розгальд целуя соски, ласкал рукой её влажный и пылающий цветок. Жена начала изгибаться и постанывать, прося его при этом не останавливаться. Розгальду казалось, что он сейчас выплеснется весь наружу, но он знал, что должен держаться ради Тиссы, ведь она так любила долгие ласки, ей всегда было мало мужа.
Она прижалась к его щеке, вдыхая в себя весь аромат своего любимого человека и начала тереться об него. Их глаза встретились и в них читалось счастье, счастье которого не бывает много. Розгальду казалось, что в её тёмных глазах сияют тысячи звёзд и он знал, что только ради этих глаз он и был рожден. Тисса перевернулась и оседлала мужа, прильнув губами к его ушам. Язык её забирался во все изгибы ушей, заставляя Розгальда сжимать простыню в руках и думать о чем-то неприятном, иначе он бы не выдержал. Затем её остренький язычок, словно лезвие, дарующее жизнь, а не смерть, скользнул
