Славушка и соляной камень - Евгений Юрьевич Ильичев
– Ааа, уже не лихорадит? Тебя за лугом видели вчера, на сборы ты приходил, на палках дрался с рекрутами. А потом, небось, до утра книжки свои читал о подвигах?
Отпираться было себе дороже – сдали Славушку с потрохами. Отчим наконец ухо отпустил и шел теперь привычным аршинным шагом к себе в приказ. Мальчик семенил рядом, тер ладонью огнем горящее ухо и вымаливал прощение.
– Не хочу я, батя, картографом… Не любо мне это. Я как ты хочу, в походы, на войну!
– Да тебя соплей ведь перешибить можно! – резко обернулся князь. – Куды тебе в походы? Не дал тебе Род силы, так служи, как велено, как можно служи. И без подвигов люди пользу могут приносить.
– Да какая ж там польза, холмики да речки на бересте малевать? Любая девка справится.
– У девок своих забот полно, и крепко я сомневаюсь, что ты хотя бы половину их дел сдюжишь. А тебе я место теплое уготовил, от князя великого берегу, а ты на палках… И ладно еще, если получалось бы, так ты же битый постоянно ходишь! Мальчишек старших задираешь… Что ж ты думаешь, мне не докладывают? Али глаз у меня нет? Ты, вона, весь в синяках!
– А как я иначе ратному делу обучусь, коль ты меня не учишь? – обиделся Славушка.
Воевода прогромыхал своими сапожищами по лестнице, ураганом пронесся по сеням приказа, зашел в горницу и грузно рухнул на дубовый стул. Рукой голову подпер и уставился на пасынка. Тот стоял перед ним, ухо свое тер и хоть бы вид подал, что страшно ему или больно. Вот же наградила матушка характером!
– И что мне с тобой делать? Что бы мать твоя сказала?
Знал князь, как на Славушку надавить, и частенько пользовался этим. Память о матери он пасынку вбил в голову здорово, намертво вбил. Отрок хоть и без ласки материнской вырос, да только совестно ему всегда было, как ее именем поучать принимались.
– А ничего бы не сказала, – угрюмо ответил Славушка, уже понимая, что проиграл. – Добрая она, говорят, была.
–Добрая – не то слово, – тепло улыбнувшись, ответил воевода. – Ты про мать-то часто от людей слышишь и даже в голову не берешь, отчего. А она всем тут помогала. Каждого своею силой коснулась. Кому не шепнет с утра на ухо заговор, всё у того в этот день спорится, всё ладится. Какая охота тогда была – кому скажешь, не поверят. Сколько рыбы в силки рыбаки наши вылавливали! Ты бы хоть постеснялся желаний своих. Памяти ее ради постеснялся бы. Никому она зла не желала. Никогда и никому, слышишь! Ни другу, ни недругу. А ты все о своем: ворогов бить, в дружину, в дозор, на разведку… Ты думаешь, человека вот так запросто изничтожить можно? Тут иной охотник животину слабую стрелять не станет, пожалеет. А то человек.
– Так не человеков, батя, я ворогов бить желаю! – встрепенулся Славушка.
– Любой ворог – в первую очередь человек. Как ты и я. У каждого мать, отец есть. Никто из капусты не появился еще. Люди они, понимаешь? Чтобы человека к Маре отослать, знаешь, через что перешагнуть надобно?
Славушка только головой светлой покачал.
– Через что?
– Через себя, сын, – горько ответил Родослав. – Сперва себя надо погубить.
– И что в том страшного? – не понял мальчик. – Гляжу на тебя, на сотников наших. Никто не мается, никого Полуночница не терзает.
– Тьфу на тебя!
Воевода и впрямь сплюнул на пол и замолчал. Поднял взгляд тяжелый на пасынка, увидел его глаза обиженные да так и потонул в них. Часто он Лесю вспоминал, мать Славушкину. Крепко он любил ее, ох, как крепко. Оттого и мальчика, сына ее, как родного воспитывал. Уберечь от огня вражеского хотел, от меча острого, от стрелы меткой. Умирала Леся в муках, сестру Славушкину рожая, дочь их общую, да наказывала мужу, чтобы сына ее от беды берег. Как тут его на смотр посылать? И клятву нарушишь, и память женину осквернишь. Да и похож паренек на мать был, ох, как похож, особливо глазами бирюзовыми. Да и характер… Непокорная она была, своенравная, гордая. А до чего мудрая была, хитрая, как лиса. Всё про всех знала, обо всём наперед ведала. Ни полслова мимо правды-истины грядущей не сказала – всё и всегда в точку. Знала и про смерть свою скорую. Призналась в горячке родовой, что сон о гибели своей скорой видела. Но больно уж ему, Родославу, угодить хотела, очень он от Леси сына общего желал. А получилась девка. Ладная, красивая, да только копия он, Родослав. Ничего, окромя рыжей охапки волос, от матери не переняла. Спокойная и рассудительная Мареся вся в отца пошла. Сперва десять раз подумает, а уж после дело делает. Родослав такой же был. Очертя голову в гущу событий никогда не кидался. Взвесит все, как следует, посоветуется с людьми знающими, коль ситуация того требует, а после только решение принимает. Оттого и сражений множество выиграл, была у него жилка стратега. Читал он и ворога, и всю ситуацию в целом да наперед предсказывал, как оно что будет. Загодя знал, как поступить следует.
Лесю с годовалым Славушкой на руках Родослав в тайге встретил двенадцать зим назад. Жила себе она в самой чаще. Травы собирала, зверей привечала. По какой-то особенности своей любого зверя могла приручить. Ни медведя не боялась, ни волка. Любой зверь к ней с особым почтением относился. Князь Лесю во время охоты нашел, а вернее, это она его нашла, вепрем разодранного. Свалился он в пылу охоты с коня, да так неудачно, что ногу повредил и подняться не мог. А вепрь, которого Родослав загнать хотел, больно дикий оказался. Почуял зверь силу за собой да как накинется на своего обидчика. Воевода тогда от вепря ножом отбивался, всю шкуру кабану попортил. Да разве с ножом супротив вепря устоять? И растерзал бы он Родослава, если бы Леся из лесу не вышла да не шепнула зверю слова какие-то хитрые. Кабан тот еще с минуту побуйствовал, а потом взял да и сбежал. А князя Леся тогда выходила. В избушку к себе кое-как дотащила и раны глубокие травками да шепотками заговорила.
Оказалось, жила одна с ребенком. Лесом жила, им кормилась, им травничала. Любила лес безмерно, и лес ее любил. Ни комар, ни мошка ее не трогали. Змеи стороной оползали, а иные лютые звери еще и службу служивали. Откуда сама,
