Между ветром и песком - Ольга Антер
Губы чужачки дрогнули, но Шуким не разобрал слов. Скупо улыбнувшись, он протянул ей руку – загорелую до черноты, с короткими натруженными пальцами, равно привычными и к поводьям, и к писчей чешуе, и к гладким золотым книрам, которыми платят за хороших рабов.
Всю ночь чужачка провела без сна, скорчившись в кармане общего шатра. Дрожа даже под тяжелым плетеным одеялом, которое ей выдал тоо, она лежала неподвижно, как мышка, заприметившая перед собой тень пикирующего хашина.
И слушала. Слушала, как по натянутому брезенту сначала барабанит, а потом стекает песок. Слушала, как фыркают ящеры.
Слушала неторопливые разговоры караульных, едва различимые за воем бури.
Перед рассветом чужачка встала, приблизилась к занятому сборами тоо и неловко поклонилась.
– Меня зовут Аори, – произнесла она хриплым, высушенным пустыней голосом.
За спиной вожака Шуким поднял навес. Плотная ткань, белая с внешней стороны и черная изнутри, не пропускала ни единого лучика встающего позади каравана солнца. Вот только укрытие вышло крохотным, и чужачка не знала, как уместиться в нем целиком. Она то и дело ерзала, пытаясь держать в тени хотя бы шелушащиеся плечи.
Шуким, как и всегда, отвечал за жизнь каравана и каждого в нем. Потому, если чужачка вонзит нож в чью-то спину, это будет спина тоо. Короткий кинжал он прицепил к седлу, обходясь в пути двумя кривыми саблями, и вытащить его не составило бы труда даже для девчонки.
– Через два часа мы доберемся до убежища, – тоо повернулся к Аори. Седла караванщиков, высокие и гибкие, позволяли проделать такой фокус без риска свалиться под когтистые лапы собственного животного. – Привал до вечера, затем снова в путь.
– Я бы не успела дойти, – кивнула она. Спокойно, безэмоционально, словно чувства первыми умерли в удушающем зное.
Резкий акцент пытал чуткий слух тоо. Чужачка не ошибалась в словах, но выговаривала каждое по отдельности, напрочь убивая осмысленную напевность речи.
– Харру ведает, зачем переплетает судьбы на Священном пути, – Шуким сложил ладони и поклонился в две стороны, на юг и на север. – И проклят будет тот, кто пойдет против его воли. Но люди обычно не прочь поведать, что привело их к месту встречи.
Аори молчала, покачиваясь в такт крупной рыси ящера. Когда вожак подпрыгнул, преодолевая разлом между плит, она изо всех сил вцепилась в седельный ремень, чтобы не коснуться тоо.
Боевой шар на конце хвоста врезался в песок рядом с передней лапой ящера. Чужачка вскинула руку, закрываясь от взлетевшей пыли, а вожак на ходу выловил языком раздавленную тушку гадюки и зачавкал, довольный увеличением рациона.
Тоо не пошевелился.
– Однажды мне довелось видеть, как Харру закрывает рот тому, кто обязан был молчать. Он хотел говорить, о, он хотел! Плоти его касалось раскаленное железо, но все, что мог из себя выдавить несчастный – стоны, лишенные смысла, и для него, и для тех, кто слушал. Страх оказался слабее высшей воли. Но, если Харру не смотрит, страх может принудить к молчанию.
Он потянулся до хруста в мышцах и поправил складку куфии на плече.
– На закате пятого дня мой караван прибыл в Таэлит. Мы вошли в город с востока, тогда как семья друга моего прибыла с севера днем ранее. Всю зиму и весну он провел в пути, добравшись до диких земель и, что удается не каждому, вернулся оттуда с хорошей добычей. В ночь, когда мои люди впервые преклонили головы на подушки вместо песка, брат был убит теми, кого ввел в город, теми, кто должен был принести богатство, но принес гибель.
Внешне задумчивый, спокойный, Шуким наблюдал за чужачкой, пытаясь прочесть на необычном лице ответы на незаданные вопросы.
– Мы не караем за стремление к свободе, равно как за жажду, голод и прочие желания, данные нам Харру. Человек слаб, человек создан из страстей, и кощунством было бы наказывать природу. Но тот, кто принес смерть, первым вкусит ее дары. Почти никто из беглецов не успел выбраться из города, никто, кроме тех, кто бежал сразу, отбросив месть, и тем подтвердил право стать свободным человеком.
Аори скованно кивнула и втянула голову в плечи, прячась то ли от света, то ли от проницательного взгляда тоо.
– Спрашиваю ли я, как оказалась ты на Священном пути? Нет, ибо ответ очевиден. Спрашиваю ли, сколько дней длилась дорога до Таэлита? Это неважно. Так же, как и то, где ты родилась, когда и как выучила мой язык. И, Аори, я не прошу награды за твое спасение. Харру не желал, чтобы ты умерла в тот день. Но наши пути разойдутся в убежище.
– Меня будут искать! – она подалась вперед с отчаянием на лице.
– О, нет. Тебя уже ищут. И чем, кроме свободы, ты можешь оплатить мою защиту?
Машинальным жестом Аори дотронулась до сережки в ухе. Тоо прищурился – насколько он видел, крохотный черный камень явно не был обычным угольком.
– Я умею драться.
На губы Шукима сама собой выползла кривая усмешка.
– Все демоны пустыни должны проклясть мой караван, чтобы мужчины в нем позабыли, как держать в руках оружие. Что-то иное?
Аори пожала плечами и отвела взгляд.
– Что ж, подумай. Вряд ли Леа-ки лишил тебя свободы потому, что хорошо сражалась.
– Его звали Нераим.
Она вовремя прикусила язык и не съязвила о том, что такое детское вранье едва ли тянет на испытание. Совершенно незачем подтверждать подозрения араха, что находку стоит проверять.
Шуким снова коротко улыбнулся и развернулся на седле, на ходу подхватывая шесты.
Ящеры, недовольные ранним подъемом, нехотя переваливались с лапы на лапу. Тоо не слишком-то нагрузил их товарами, только на боках трех массивных ящеров в середине каравана покачивались клети из выбеленной солнцем лозы. Аори пару раз замечала слабое движение за плетеными стенками, но зазоры были настолько мелкими, что не понять, что там. Животные? Кто способен выдержать долгий переход в темной клетушке?
Прямо над караваном, будто наблюдая за ним, парил хищник. Аори еще не знала, как зовется птица с широкими крыльями, уверенно взбирающаяся по спирали в рыжее небо, но не сомневалась, что она рождена убивать.
Что видно с такой высоты? Дюны. Лик пустыни, шрамы на котором зарастают за считанные часы. Лицо старухи, морщинистое и недовольное. Лицо девушки, изменчивое и живое. И линией разделения – Священный путь, древняя дорога, которую песок никогда не заметает выше, чем на пару пальцев.
Единственное чудо выжженного мира. Не считать же чудом тонкую пылевую дымку, заменившую планете облака, или сухой, дерущий, как наждачка, воздух?
Тяжелые лапы ритмично ударяли по плитам