Ловчий 1 - Рафаэль Дамиров
— Не богохульствуй, сын мой, пути господни…
— Смойся батюшка, я бесплатно умру…
Рясоносец не по годам резво спрыгнул с подиума и скрылся в недрах коридора. Вспомнил я его! Точно… Я когда в Собор в прошлом году ходил, выслеживал там одного верующего, видел этого попика. Он за иконостасом послушниц щупал. Думал не видит никто, а я там был. А меня никто никогда не видит. За пять лет карьеры душегуба научился сливаться с паркетом.
На улице зашумел дождь. Через плотно задернутые шторы поблескивали вспышки молнии. Август в Москве выдался унылый и дождливый. Особенно сегодня природа, будто оплакивала меня. Ба-Бах! Раскаты грома раздались так близко, словно под окном взорвалась бомба. Публика вздрогнула, подпрыгнув на черных креслах. Несколько человек не выдержали и покинули еще не начавшееся представление. Остались самые стойкие, интересно, попкорн им дадут?
В зал вошел начальник Центра. Черный костюм с иголочки, туфли отливают угольным блеском, не служака, а ангел смерти, блин. Он встал за маленькую кафедру и торжественно произнес:
— Андрей Сергеевич Беркут! Вы приговорены к смертной казни. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. В соответствии с возложенными на меня полномочиями я приведу приговор в исполнение немедленно.
— А как же последнее желание? — спросил я, когда мне на голову прилаживали стальной обруч с электродами.
— Это только в фильмах бывает, — оскалился ангел смерти. — Ну или в Америке.
Я поморщился. Он прав, это — Россия, детка. Любимая немытая Россия. Эх… Скучать буду… по березкам-матрешкам. Я хоть и “фашист” отчасти по происхождению (родной дед пленный немец), но в душе русский. И бухнуть могу как надо, чтобы мордой об стол… И сало люблю, и крепкий мат уважаю, если к месту, конечно…
Начальник Центра подошел к пульту управления машины смерти. Театрально положил руку на массивный рубильник. Его длинные белые, как у вампира пальцы перебирали отполированную до блеска стальную рукоять. А ему это определенно нравится…
— Покойтесь с миром, заключенный, Андрей Сергеевич Беркут! — воскликнул палач и рванул рукоять вниз.
Ба-бах! Молния прошила окно и превратила зал в сплошную вспышку. Мощный разряд пронизал мое тело и мозг вскипел. Душа вырвалась из тела, и я увидел себя со стороны. Разряды электростула в купе с ударом молнии превратили мое тело в уголек. Жаль… Хорошее было тело, подкачанное… Картинка погасла. Я умер…
***
— Встать! — рявкнул конвойный.Что за черт?! Я же умер… Посмертное дежавю? Я открыл глаза. Это был не конвойный. Я лежу на каменном полу в полумраке вонючего каземата, а какой-то ряженый бородач навис надо мной, брызгая слюной. Испещренное шрамами и оспой его лицо исказилось неподдельной злобой.— Встать, раб! — рявкнул “Крюгер” и полоснул меня плетью.Острая боль обожгла плечо. Твою мать, больно-то как! Значит, я еще живой. Такое привидеться не может. Мучитель замахнулся вновь, я выставил вперед руки, пытаясь перехватить плеть, но запястья оказались закованы в ржавые… Наручники? Нет, это же кандалы. Цепи на моих руках зазвенели, и плеть снова врезалась в тело.— Погоди! — прокричал я. — Встаю уже!Странный у меня голос, как у певца. А язык, на котором я это сказал вообще басурманский. Откуда я его знаю? Из всех иностранных я знал только английский, и то лишь одну фразу: фак ю...Я вскочил на ноги, а мне в грудь уперлись два копья. Что за черт?!— Кто вы? Добры молодцы? — я удивленно уставился на мужиков в наряде средневековых стражников.— Молчать! — рявкнул рябой и отвесил еще хлесткий удар.Я прикусил губу и смекнул, что переговоры ни к чему не приведут, кроме как отметинам на моей коже, и заткнулся в “тряпочку”. Оставлю вопросы для Гугла, а здесь сам попробую разобраться.Что за странные наряды. У двоих доспехи из толстой потертой кожи с железными пластинами на груди. На поясах мечи болтаются, в руках копья с потемневшими от времени древками. Кино, что ль снимают? А я при чем? Не-е… Не кино. Одежда поношена, оружие потерто, явно парни в переделках бывали, а не в кадре прохлаждались. Третий с бичом тоже мало походил на актера. Борода как у Бармалея, спутанная, и кусочки обеда в ней застряли. Одет в замызганную и белесую от высохшего пота рубаху со шнуровкой на груди и штаны непонятного кроя. А воняет, как гастарбайтер, отпахавший безвылазно на стройке смены три, не меньше. Меня вытолкали на улицу, и тут я совсем прифигел. Яркое летнее солнце (а в Москве зима сейчас, пилять!) слепило с непривычки. Подворье средневекового каменного дома, мощенное застарелыми булыжниками, полно народу. Шныряют слуги в мешкообразных рубищах, господа в расшитых камзолах, воины-бродяги с лицами, как у разбойников. Куда я попал? Похоже на постоялый двор средневековья.— Вперед, смерд! — рябой тыкал меня в спину и начинал бесить.Нос ему, что ли откусить? Не, фу-у… Лучше жабу поцеловать, чем жевать такой неаппетитный нос. Меня вывели на пыльную кривую улочку и погнали куда-то вглубь средневекового города. Вокруг величественно раскинулась готика: каменные строения с бронзовыми гаргульями на крышах, башенки с бойницами. Были и дома попроще из нетесанного камня и глины. Мысль о том, что это все массовка, улетучилась у меня также быстро, как совесть у зажравшегося чиновника. Район был явно жилой и пах соотвественно: когда проходили площади с лавчонками — витал аромат хлеба и домашней колбасы, когда шныряли по закоулкам в нос бил запах нечистот и падали.Я немного отошел от шока и только сейчас обратил внимание на свои руки. Тонкие пальцы с нежной как у девицы кожей. Мне под сорок, и жизнь меня потрепала во всех местах. А пальцы тем более. Не мои это пальцы. Я посмотрел вниз. Длинное рубище скрывало тело. Я незаметно ощупал себя. Фу-х. Самое главное на месте. Не баба я. Потрогал лицо, вместо привычного наждака щетины непонятный пушок. Помолодел что ли? По дороге попалась лужа. Я постарался пройти, как можно ближе к “зеркалу”. Глянул вниз и обомлел. В отражении воды на меня смотрело молодое, лет тридцать с хвостиком, лицо. Твою мать! Не… То, что помолодел на несколько лет — это хорошо, но рожа совсем не моя. Моя попроще была, а этому парняге, хоть щас в рекламе шампуня сниматься можно. На артиста какого-то похож, или певца. Видать совсем чердак поехал… Очевидно, казнь на электрическом стуле вредна для психического здоровья.Мы вышли на оживленную площадь, обрамленную рыночными лавчонками. Босые
