Странный приятель - Егор Дмитриевич Чекрыгин
И это его, ветерана Зарданской кампании! Того, кто под Растдером, не моргнув глазом и ни разу не поклонившись пулям, стоял на редутах до тех пор, пока вражеское ядро не разорвало в клочья последнего солдата его роты… Кто под Туонси, подхватив знамя полка, повел за собой в штыковую атаку последние остатки славного Двенадцатого Гренадерского и все-таки смог взять тот проклятый холм… И не его вина, что бездарные желтомундирники Девятнадцатого Королевского, испугавшись запачкать свою щегольскую форму и разодрать кружева манжет, сдали назад… Знамя его полка было на той высоте и даже последний прощелыга-писарь генеральской ставки не посмел бы утверждать иного…
И вот, после всего этого… После двух лет то глотания пыли на дикой жаре, то бесконечной грязи, смешанной со снегом и кровью, после сгнивших зубов и приступов кровавого поноса, начавшегося из-за дерьмовой воды Зарданского плоскогорья, после вражеского штыка, разодравшего ему щеку и едва не лишившего глаза, после простреленного плеча и сабельного удара по бедру, его обходит какой-то юнец. Сопляк, ни разу не нюхавший пороху и не глядевший в дуло направленного на него мушкета, зато способный похвастаться полными денег сундуками своей родни да громкой приставкой «оу» перед именем.
А следом — серия мелких неудач: украденный после ночи в трактире кошель, взбучка от начальства за «неподобающий вид», две дуэли с желтомундирниками, не принесшие ничего, кроме проблем и, наконец, вынужденная отставка.
И это тогда, когда его славный Двенадцатый Гренадерский снова отправляют на войну, где есть все шансы наконец-то, добиться давно заслуженного продвижения по службе… Потому как чертов братик отказывается дать деньги на очередной чин, аргументируя это спадом в делах и тем, что непутевый братец Ифий и так потратил свою долю отцовского наследства на покупку себе «благородного» звания и кучи ненужного барахла к нему…
А может быть, он и прав? Сказки о славном и прибыльном офицерском пути так и оказались сказками. Потому как большую часть службы пришлось прозябать по далеким гарнизонам без всякой надежды на повышение, да еще и терпя брезгливые взгляды благородных оу, которые те бросали на сына владельца скобяной лавки, посмевшего затесаться в их ряды. Вечно сидеть в долгах из-за нерегулярно выплачиваемого жалованья и тратить те немногие крохи, что удалось умыкнуть от сумм на солдатское содержание, на кислое вино и уродливых шлюх.
Едва же начались боевые действия и забрезжила хоть какая-то надежда заслужить новый чин, его под благовидным предлогом выперли из полка всего лишь за то, что очередной жутко богатый и благородный оу не умел пользоваться своей шпагой и не смог переварить стальной клинок, когда тот проткнул ему брюхо…
Нет, выперли его, конечно, не из-за дуэли, ибо офицеру дозволено отстаивать свою честь в благородном поединке. Но у командира роты всегда легко найти кучу огрехов, которые, если, конечно, хорошенько постараться, можно раздуть в серьезное дело. Ифий Аэдоосу это прекрасно знал и не стал доводить дело до Армейского суда, когда ему тонко намекнули на нежелательность его дальнейшего пребывания в славных рядах Двенадцатого Гренадерского, чье знамя под Туонси он воткнул на вершине того проклятого холма, навечно провонявшего пороховой гарью и залитого кровью сотен солдат, оставивших на нем свои никчемные жизни.
А сегодня он еще и умудрился проиграться в кости каким-то деревенским увальням, не отъезжавшим от своих свинарников дальше, чем на десяток верст…
Эта проклятая девка точно заразила его дурной болезнью, имя которой — невезение.
— Так ты все же решил поехать? — уточнил Докст вот уже, наверное, в стотысячный раз за последнюю пару месяцев.
— Угу, — привычно уже промычал Ренки, думая о чем-то своем.
— А если не поступишь, а денежки-то уже — тю-тю?
— А что мне делать здесь? — Внезапно очнувшийся от своих мыслей Ренки почему-то решил сейчас быть откровенным и вместо высоких слов о долге и служении привести понятные старому приятелю доводы. — Ты ведь не хуже меня знаешь, что я фактически нищий.
— Ну-у-у… — протянул Докст, который, несмотря на юный возраст, был человеком крайне практичным и весьма твердо стоящим на земле, в смысле не витал в облаках. — Ты бы мог занять какую-нибудь должность в управе. Или жениться!
— Ага, и до сорока лет переписывать бумажки да лебезить перед старыми ленивыми чинушами, ибо без средств и связей надеяться на что-то большее не приходится. А насчет жениться… Это означало бы продать титул и честь своего рода за миску овощей и кусок мяса на каждый день. И все равно пришлось бы постоянно лебезить перед тестем, выпрашивая у него средства на проживание, а еще зависеть от собственной жены и пресмыкаться перед ней. Я так не хочу.
— Можно подумать, окончив это свое училище, ты сразу станешь генералом и тебе не придется выслуживаться перед разными офицеришками званием пониже… — привел Докст весьма разумный довод.
— Там — это другое! — убежденно ответил Ренки. — В армии тебя ценят по твоим способностям, а не по тому, насколько низко ты можешь прогнуть свою спину. Тем более сейчас идет война! После того как мы показали орегаарцам на Зарданском плоскогорье, кто есть кто, за них опять вступились торгаши-кредонцы… А значит, война будет долгой. Предстоит много походов, битв и сражений. Отец говорил, что только на войне выпускник училища может быстро продвинуться по службе.
— А еще схлопотать штыком в брюхо, — осторожно, опасаясь обидеть друга, добавил Докст. — Или, того хуже, остаться никому не нужным калекой, просящим подаяние на Большом королевском мосту.
— Успокойся, — рассмеялся на это Ренки и добавил с беспечностью, столь свойственной всем юным мечтателям: — Со мной этого точно никогда не случится! Однако слышишь музыку? Танцы начались! Так что, оставим печальные разговоры и поспешим на площадь, где множество прекрасных дев скучают без своих кавалеров.
Увы, но красотка Лирина, как это ни странно, на танцах отсутствовала. Впрочем, Ренки еще не терял надежды и старался не расстраиваться. Благо тут хватало закадычных
