Алексей Оверчук - Тени войны
— Знаешь, что это?
Я киваю.
Он жалит меня шприцем в ногу, и я моментально проваливаюсь в небытие.
2
До сих пор благодарю Бога за то, что он дал мне сил в тот гнусный летний вечер. За то, что дал мне решимости и твердости. За то, что я не ползал у них в ногах, не молил о пощаде, не унижался и не пресмыкался. В противном случае меня бы точно шлепнули. Просто из брезгливости.
Утром я до сверкающего откровения понимаю, как несовершенен человек. Еще вчера мне совершенно не хотелось умирать, а уже сегодня хочется, чтоб пристрелили. Смятение и поиск, сомнения и тоска всегда сопровождают человека по жизни, особенно корреспондента с похмелья.
Я выхожу из палатки и делаю легкий променад по лагерю. Замечаю, что вчерашние мои знакомцы старательно меня избегают. Конечно, я могу теперь пожаловаться командирам на них. И они получат за свои «расстрельные» фокусы по полной программе. Но есть одна закавыка. Как отнесутся к моим рассказам сами командиры? Есть ведь еще и такое понятие — «честь мундира». Какое решение примут отцы-командиры, когда услышат мой рассказ? Если все всплывет, по шапке им обеспечено. Ежели я начну настаивать на возмездии, в подразделение может приехать прокурорская проверка. И «счастливое» время растянется для них на долгие месяцы. Покумекав, отцы-командиры могут просто принять решение избавиться от потенциального источника неприятностей.
На войне люди часто погибают. Можно схлопотать случайную пулю. Мало ли боевиков шляется по горам? Можно нарваться на «растяжку». Мало ли мин понатыкано кругом? В общем, всегда можно списать на несчастный случай, на неких прорвавшихся в расположение боевиков.
Военные прокуроры могут мне возразить: есть, мол, баллистическая экспертиза и все такое. У каждого солдата и офицера — свой автомат. Виновников можно отыскать. Но дело в том, что в подразделениях полно трофейного оружия. Его не все сдают по назначению. И происходит это потому что боевики чаще используют старые автоматы калибра 7,62. Наши военные вооружены Калашниковым 5,45. И солдатики, и офицеры стараются брать именно 7,62. Пуля тяжелее. То есть устойчивее в полете. Да и убойной силой Бог не обидел. В отличие от калибра 5,45.
Раскидав эти мысли по полочкам, я принимаю решение помалкивать.
Неожиданно появляется «контрик». Протягивает мне кепи:
— Ты искал вчера, вот возьми.
Смотрю на злосчастный головной убор. Вчера вечером он пропал у меня из палатки. Когда я начал искать его среди разбросанных вещей и рюкзаков, меня объявили шпионом. Возникла догадка: «контрик» просто-напросто спер у меня кепи. После чего хотел расстрелять меня как шпиона.
Я прокрутил события и только утвердился в этой мысли. Поначалу в палатке нас было двое.
Сидел он рядом. Я вроде положил кепи между нами. Потом оно исчезло. Сейчас его, видимо, прошибло раскаяние или не знаю что. Господи! Я мог подохнуть за какое-то сраное кепи! Денег не взяли, вещи оставили в целости, за кепи хотели убить. Ну, как назвать все это?
Новенькую форму мне выдали в штабе перед поездкой на позиции. Я полагал, что должен буду вернуть ее по приезде. Только поэтому хотел найти поганую кепчонку. И чуть не нарвался на пулю. Бред.
М-да, не всех еще дураков война поубивала. Думается, пора отсюда сматываться. И чем скорее, тем лучше. Интервью у кого надо взял. Материал собрал весьма богатый…
Кто-то внутри меня глумливо хихикнул.
* * *Да нет, описывать военные события мне отнюдь не доставляет удовольствия. Все эти годы я старался как можно прочнее позабыть… Чтобы не снилось ничего, не тревожило всполохами бойкой памяти.
Теперь вот скребу поросшие забытьём давние воспоминания. Иногда удивляюсь сам себе. Многие свои финты уже вряд ли когда повторю. Духу не хватит. Интересно, какой бес подталкивал меня под задницу тогда?
В те дни в Грозном шли переговоры между боевиками и генералами о прекращении военных действий. Все проходило под эгидой ОБСЕ, разместившегося в частном доме с тенистым садом.
Стороны выпустили обращение о прекращении огня по всем линиям противостояния. Вот я и ездил в войска, чтобы узнать, как эти благие намерения претворяются в жизнь. Оказалось никак. Бои шли повсюду. Единственное что — линия противостояния замерла там, где застало соглашение. Во всем остальном стороны начхали на желания политиков и постреливали друг друга довольно активно. Десантники рассказывали, как на какой-то горной поляне их атаковали боевики верхом на лошадях. Только вместо шашек они вооружились автоматами и стреляли по десантникам, катясь конной лавиной. Лошадям не повезло. О боевиках и говорить нечего.
Еще одна странность той войны касается снабжения войск. Его, как известно, почти не было. И каждое подразделение, что стояло в горах, помимо «выполнения боевых задач» обязательно отряжало группу охотников. Одни воюют, другие на дичь охотятся, добывают пропитание. Боевики оказались точно в таком же положении. По негласному соглашению, если две группы охотников неожиданно сталкивались в лесу, то просто расходились в стороны. Без всякой пальбы и даже словесных оскорблений. Как они там друг друга различали в нагорных лесах: кто охотник, а кто теперь десантник? Но факт есть факт. Война войной, а поохотиться и пожрать — это святое.
Разговаривая с начальником штаба, я спросил:
— Боевики в горах разве не знают о перемирии?
На что получил лукавую усмешку:
— А кто ж за ними по горам бегать будет, объяснять про перемирие? Они ж дикие!
— Ну, связь с ними есть?
— Смотря у кого! — Та же лукавая усмешка.
— У вас.
— А нам она на хрена? Я боевиками не командую.
— Ну, сообщить им хотя бы, что войне конец. — Я решил доиграть роль наивного дурачка до конца.
— Я ж объясняю, я не командир этим горцам. Пусть их начальники заботятся о них.
На том и расстались. Я ушел в палатку. Ну, а дальше — мой «расстрел» и все такое…
* * *Попутный военный «Урал» домчал меня до штаба группировки ВДВ на Ханкале где-то в полдень. Знакомых офицеров нигде не было. Я сложил форму на койке и пошел в Грозный. Ждать офицеров, чтобы сказать им спасибо, не имело смысла. Они могли вообще не приехать на ночевку. Такое со штабными офицерами бывало не раз. Мало ли какие военные дела!
Я и мой коллега, Саша Колчин, жили на так называемой площади «Трех дураков». Там стоит памятник русскому, ингушу и чеченцу. Местные жители давали ему самые разные названия. Но абсолютно все — с издевкой. Например: «Два вайнаха русского ведут».
Мы снимали квартиру у русской бабушки, которая пережила штурм Грозного и теперь вместе со своим уже взрослым внуком размышляла, куда бы уехать, чтобы слово «Чечня» никогда больше не слышать до конца дней своих. Сегодня в России таких мест не осталось. Довольно долго мы к ней приезжали на гостевку. Привозили с собой лекарства, что-нибудь из еды. Потом как-то так случилось, что мы с бабушкой и ее внуком (он уже служил в местной милиции) расстались навсегда.
Наша угловая квартира находилась на втором этаже. Как заходишь в прихожую — налево кухня, через стенку — маленькая комната. Окна выходят во двор. Прямо — большая комната с окнами на пустырь. На другом конце пустыря, под стеной разрушенного дома (а какой дом тогда был не разрушен!), — блокпост милиционеров. Хаотичное нагромождение бетонных блоков, плит, насыпей щебенки и стальных балок.
Несмотря на переговоры и всякое ОБСЕ, блокпост обстреливали каждую ночь. Причем боевики, по непонятной причине, всегда выбирали одну и ту же позицию: во дворе под нашими окнами. Из кухни или из маленькой комнаты можно было наблюдать, как мутные тени скользят по земле, завывают по-волчьи и палят в блокпост. Потом можно перейти в большую комнату и полюбоваться, как отстреливаются наши милиционеры. К счастью, ни те ни другие меткостью не отличались и ночные перестрелки обходились без жертв для обеих сторон.
Мы как-то зашли с другом на тот злополучный блокпост и пообщались с милиционерами. Убитых и раненых не было. Единственное, от чего страдали, — от бессонницы. Поскольку дневное дежурство «тоже никто, бля, не отменял».
Каждый раз мы ждали какой-нибудь шальной пули в окно или выстрела из гранатомета. Мы показали ребятам с блокпоста наши окна, попросили их, по возможности, не шмалять туда. Они клятвенно пообещали. Предложили нам переговорить с «духами», чтобы те угомонились. Тут уж мы заявили, что кого не знаем, того не знаем…
* * *Так вот, доехав до площади «Трех дураков», я поплелся под палящим солнцем к единственной палатке с пивом, что торчала у края, под раскидистой листвой. Кстати, и пиво здесь продавалось только одного сорта под названием «всегда теплое».
— Дайте пять бутылочек. — Голос мой был сух с похмелья. Как шуршание пыли под ногами.
— Да берите уж десять. — Продавщица одарила меня уличающим взглядом. Тут война, жара, а этому алкашу лишь бы похмелиться!
