Михаил Попов - Огненная обезьяна
Ночное восхождение продолжалось. На следующем привале, проверив предварительно, нет ли поблизости старшого, Твердило опять тихонько затараторил.
— А знаете, до меня доходили, доходили слушки, что такое бывает. То есть как бы ничего определенного, никаких фактов и очевидцев, анонимные, размытые слухи, но тем не менее…
Фурцев вытирал пот, самые большие неудобства доставляла мокрая рубаха под кольчугой. Твердило тоже раздражал.
— И вот я здесь, знаете, до сих пор не могу поверить. Тут все, — Твердило похлопал пухлой ладонью по камню, — вроде бы настоящее, натуральное, но мои чувства сигнализируют мне, осторожненько, что это какой-то муляж, что ли.
— На собеседовании нам не рекомендовали обсуждать подобные вопросы. — Сказал Фурцев только для того, чтобы заткнуть фонтан географа.
— Так у вас все так же было? — радостно воскликнул тот. — Сначала этот таинственный вызов, потом зачитали дурацкую декларацию. Теперь я понимаю, почему она тайная. Никто бы не позволил…
— Мы действительно зря забираемся в эту область, — вяло пробормотал Фурцев.
— Конечно — конечно, я же подписывал, знаю, то есть, конечно, нельзя не подписать. Хотя, скорей всего, от неожиданности. Мир, знаете, прямо у вас на глазах переворачивается.
— Ну что, орлы?! — показалась из-за валуна освещенная лунным светом фигура Евпатия Алексеевича. — Не заприметили где-нито ворога?
— Ворога? Нет, ворога пока нет. Знаете, Евпатий Алексеевич, прошу прощения, конечно, но хотелось бы с вопросом… потому что мучаюсь.
— Спрашивай, Твердило, — неохотно согласился старшой.
— Я об вороге, конечно, об нашем. Как вы думаете, до дела-таки дойдет? Возможны смертельные, так сказать, исходы, кровь…
— Что-то я в толк не возьму, Твердило, отчего задумываешься не ко времени. Служи, знай. Оружие содержи. Меч, небось, и не точил еще… — в голосе Евпатия Алексеевича уверенности было меньше, чем обычно.
Твердило стал суетливо выволакивать перевязь из-за спины.
— Погоди до привала, голова!
Сверху, с нависшей каменной глыбы спрыгнул Мешко, заставив всех на мгновение перепугаться.
— Ты что это, баламут, делаешь?! — Зашипел на него начальник.
— Нашел, — прошептал в ответ запыхавшийся вой. Булава его указывала вверх и вперед.
Минут через десять весь потный отряд был на гребне холма и, хоронясь за камнями и корневищами громадных сосен, в четыре пары глаз рассматривал россыпь мелких подрагивающих огней далеко внизу. Огней было довольно много.
— Это ворог? — Спросил Твердило.
— Он, родимый, — вздохнул Евпатий Алексеевич.
Мешко, не отрывая немигающего взора от картины вражеского стана, сорвал стебель маячившего перед носом растения и стал жевать. Растение оказалось несъедобным, Мешко огорченно сплюнул.
— Слушай приказ. Нам надобно схорониться тут до зорьки, а там уж выведать, сколько их и остальное.
— По идее, их должно быть столько же, сколько нас, — прошептал географ.
— Язык у тебя как помело, толмач. А зброя у них какая, а строй, а голова кто? Этого ночью не разглядеть. Кумекаешь? То-то. Заляжем парами. Мы с Мешком здесь, а вы отползайте левее. Сигналом будет крик выпи. — Евпатий Алексеевич приставил ко рту по-магометански сложенные ладони и гугукнул, — понятно?
Погремев тяжелым косным железом, Фурцев нашел себе место среди извилистых, жестких корней и застыл, лежа ничком, положив лоб на прохладную железную перчатку.
Здесь, наверху гулял ветерок, остужая спину, рубаха стала ледяной, ныла сбитая пятка, горела натертая спина. В ноздри лез запах сухого камня, прелой хвои и кисловатый запах кованого железа. Географ мостился поблизости, он долго причитал себе под нос, устраивая свое жирное, неловкое тело.
— Ну что, будем дежурить по очереди? Могу предложить свои услуги для начала. Спать, знаете… да и потом… Вы что, спите?
Фурцев с трудом вернулся из своей полупрострации.
— Что?
— Да я все про то же — никак, никак не могу поверить, знаете, что это на самом деле происходит. Вот даже грыжа сосет, сосет, а я все же… Хотя, раз испытываю неудобства, значит существую.
Фурцев опять опустил голову на перчатку.
— Кстати, вы умеете пользоваться этой штукой? Я лук совсем не так себе представлял.
— Вам же показывали, учили.
— Мало ли… мне многое показывали, многое объясняли… Однако, надо сказать, не объяснили самого главного — почему именно я? Посудите сами, какой я, к черту, витязь? Зрение минус пять, одышка, грыжа… Тут какая-то лотерея… Как вы думаете?
— Я ничего не думаю.
— Или какая-нибудь чистка генотипа, а? И еще — почему тайно? Хотя, это понятно, пожалуй. И потом, простите, господа, а с кем, с кем мы будем воевать? Если будем. Во второй половине двадцать первого века!
Фурцев тяжело вздохнул и скрипнул зубами. Географ, кряхтя, сменил положение. Теперь он сидел, прислонившись спиной к стволу высоченной, вознесшей крону куда-то в небытие, сосны. И тут же наползли мысли, которые он старательно гнал от себя все время: какая дикая чушь твориться вокруг. Прав этот болтливый дурак — не может этого быть на самом деле. Неужели все-таки начнется? Как?! Не могу себе представить, что можно хотеть меня убить. Незнакомый человек, может хотеть меня убить? Да, почему?! Вот я, никого не хочу убивать, разве нельзя в это поверить — не хочу, и в ответ не согласиться не убивать меня. Я против всего этого, и тот, кто уже выставлен против меня, тоже против. Или нет? Нет, он, выставленный, просто не уверен, что я не хочу его убивать, а если узнает, он перестанет меня бояться, если даже боялся. Значит, просто надо объяснить. Надо дождаться утра, увидеть их, издалека помахать руками, показать, что никакого оружия в руках нет, и все объяснить.
— Простейшая логика, элементарнейший здравый смысл говорит о том, что в едином и просвещенном государстве войн быть не может…
Географ в общем-то говорил о том же самом, о чем затаено думал Фурцев, о при этом раздражал неимоверно. Временами Фурцеву его хотелось удушить.
— Странно, светает. Хм, честно говоря, не был уверен… Что-то сердце стало колотиться. Смешно, наверно, но я до сих пор надеюсь, что нас сейчас отпустят. Попугали, и хватит.
Действительно, светало. Деревья все четче рисовались на фоне светлеющего неба. Среди валунов внизу по склону обнаружились полосы тумана.
Твердило шумно зевнул, похлопал себя по дряблым небритым щекам, и в этот момент справа, с той стороны, где находились Евпатий Алексеевич и Мешко, раздался резкий крик.
Фурцев как раз собирался подняться, крик застал его стоящим на четвереньках. Крик явно не был условным. Географ тоже потерял от неожиданности способность двигаться. Равно как и способность говорить. Несколько секунд стояла странная тишина, потом стали слышны звуки сложной возни, сдавленное рычание. Из-за выступа скалы показался пьяно шатающийся Мешко. Он держался обеими руками за голову, спотыкался и монотонно ныл. Из-под пальцев несколькими ручейками спешила кровь.
Фурцев стал медленно пятиться на четвереньках глубже в расщелину. Географ попытался подняться на ноги, опираясь на свой лук.
Мешко рухнул на колени шагах в пяти от своих соратников. Капли крови сыпались на светлый камень. Из-за той же скалы выбежал невероятно одетый человек, помахивая маленьким топориком. На нем были кожаные штаны с бахромой по бокам, по пояс он был гол и жутко размалеван, в голове торчали какие-то перья. Он сразу же заметил новых врагов и замер, в полуприсесте, расставив руки в стороны. Мешко продолжал выть, кланяясь в ноги высокой сосне. Взгляды Фурцева и перьеносца встретились. Твердило потерял равновесие и снова тяжко сел, скрипя кольчугой по коре. Фурцев не отрываясь смотрел в глаза сумасшедшему с топориком. Лицо его было то ли испачкано, то ли раскрашено, рот осторожно оскален. Он не торопясь поводил в воздухе топориком вправо-влево, словно затачивая его о воздух. Торговый человек Мирослав медленно поднялся с четверенек. Острое чувство театральности происходящего вдруг сменилось ледяным, тошнотворным ощущением полной беззащитности перед этим топориком с явно окровавленным лезвием. Фурцев стал слепо ощупывать торс в поисках оружия. Нашел рукоять и нервно потащил за нее.
Подбодренный воинственными приготовлениями товарища, географ снова стал подниматься.
Оперенный незнакомец вложил два пальца в рот и громко свистнул.
Фурцев прокашлялся и двинулся на него, звонко цепляясь лезвием меча за камни.
На свист почти мгновенно появились еще человек пять раскрашенных. Двое из них тоже помахивали странными топорами, остальные были вооружены длинными деревянными копьями. О чем-то переговариваясь на незнакомом языке, они с преувеличенно угрожающим видом выставили копья перед собой. Древки у самых наконечников были украшены бородами из конских волос, эта деталь особенно угнетающе подействовала на Фурцева.
