Дмитрий Абеляшев - Пастырь Вселенной
— Вас слушают.
И через несколько секунд:
— Да, я у аппарата.
Лицо у академика вдруг сделалось по-детски удивленным, и Владимир пожалел, что у него нет возможности слышать, что говорит собеседник его шефа. И он решил постараться уловить смысл беседы по репликам академика:
— Так. Что? Белые червячки?
Тут лицо у академика просияло, будто ему что-то подарили или рассказали презабавнейший анекдот.
— Окукливаются в курах? Вы это серьезно?
И Петр Семенович многозначительно показал Володе взглядом на газету.
— А вы случайно не из редакции газеты «За кадром»? — саркастически спросил академик. Далее последовала пауза, на протяжении которой улыбка медленно сползала с лица Петра Семеновича. — Оплатите билет и гостиницу? Даже люкс? — поднял брови академик. — Ну что же, мой номер факса 190-56-51, — сказал он. — Жду от вас официального приглашения. Да, мне тоже приятно, — сказал он и повесил трубку. Потом, задумавшись, посидел какое-то время молча. А потом застрекотал факс, и из него заструилось официальное приглашение академику Бадмаеву. — Ты летишь со мной! — воскликнул академик. — Немедленно езжай домой, собирай самые необходимые вещи, вылетаем сегодня в 22.40! Билеты оплачены!
— Да что же случилось-то? — ошалело откликнулся Владимир.
Вместо ответа академик потряс в воздухе газеткой: — Если это правда, — возбужденно сказал он, — то мы имеем дело с инопланетной жизнью, на Земле такая а тварь не появилась бы ни от какой мутации, уж поверь о моему опыту!
* * *Утром следующего дня Петр Семенович и Володя уже тряслись в военном автомобиле по проселочной дороге. Казалось, оба просто не замечали ее неровностей, жестко напоминавших о своем существовании не без помощи отвратительных рессор. Ученые пристально вглядывались в ряды колосьев, в надежде обнаружить загадочных существ. Однако если те и скрывались среди высоких стеблей, то пока увидеть их не представлялось возможным. За машиной тянулся густой шлейф пыли, шофер выжимал из старой колымаги все, на что та была способна. Наконец прибыли. Встречал гостей из Москвы высокий и толстый дядька, с щеками, как караваи хлебов, которые он возделывал. Поздоровавшись, он без предисловий перешел к делу.
— Эта гадость пожрала половину нашего урожая! — воскликнул он, и видно было, что для него это не только слова. — Очень хорошо, вовремя вы приехали, — чуть задохнувшимся от полноты голосом, будто это он приехал, а то и прибежал откуда-то издалека, сказал хозяин. — Скоро они появятся и начнут уничтожать хлебушек.
— А во сколько они появляются? — спросил академик.
— В районе полудня. И будут кушать до заката! — всплеснул руками несчастный директор. — Пожалуйста, помогите нам. Нам обязательно надо заключение ученых о том, чтобы привлечь военных к уничтожению этой заразы.
«Ну уж вам сразу и военных», — подумал Владимир, но промолчал. Пока же хозяин настоял на том, чтобы ученые перекусили с дороги, не желая и слышать о том, что те уже замечательно позавтракали в гостинице. Стол ломился от яств, свежих, только что не живых, выращенных на окрестных фермах. Так вкусно, казалось Владимиру, он не ел никогда в жизни. «Понятно, почему он тут так разжирел, — подумал Володя об их новом знакомом, Романе Максимовиче Пересядько. — На таких харчах кто хочешь разжиреет». Наконец, с трапезой было покончено, Владимир достал видеокамеру, на которую академик строго-настрого наказал ему записывать все необыкновенные явления, и проверил ее состояние. Все было в порядке, оставалось только ждать гостей. Высоко в сочной синеве неба плавал сокол. «Чему я не сокол, чему не летаю», — вспомнились скучающему Володе слова народной песни.
— А они доходят прямо сюда? — поинтересовался академик.
— Только что не в дом забегают, — кивнул толстяк.
— И что, вы по сей день не убили ни одного из них? — не удержался Владимир, чтобы не задать такой простой вопрос.
— А вы думаете, у нас тут оружейный склад? — казалось, чуть обиделся толстяк. — Чем прикажете в них стрелять? Вот у моего сынишки есть пневматическое ружье, ну, как в тире. Ну, он пальнул в этого дармоеда.
— И что? — подбодрил академик.
— Что-что, — чуть ли не с хныканьем и в без того высоком голосе выдохнул толстяк. — Даже не ранил.
— Может быть, он промахнулся? — предположил академик.
Толстяк же, видимо, очень переживавший за погубленный урожай, вместо ответа только рукой махнул. До полудня оставалось еще полчаса, и Петр Семенович пошел осматривать поврежденные стебли пшеницы. Оказывается, странные животные совершали набеги на какие-то выборочные участки полей, хотя, как утверждал Пересядько, их везде вокруг так много, что «просто кишмя кишат». Владимир, почти не спавший в эту ночь, сонно позевывал, слушая жаворонка, певшего, по обыкновению, свою сумбурную, баюкающую, как ручеек, песенку. Академик вернулся весьма довольный и сказал, что способ, которым уничтожены колосья, действительно необычен — стебли съедены не только целиком, у них еще и корень подкопан и выгрызем из земли. О таком даже Петр Семенович никогда не слыхал, следовательно, такого никогда и не было. Внезапно Володя услышал протяжное: «Сквир, сквир, скви-и-и-и-р…» — откуда-то слева. А потом более решительное: «Сти, сти, сти…» — с правой стороны. Камера была уже включена и фиксировала мирный пейзаж поля и странные, неземные звуки.
— Это они! Это они! — засуетился хозяин, которого паразиты явно достали до панического состояния. — Ну согласитесь, согласитесь, тут без военных не обойтись!
— Оставьте нас в покое, хорошо? — жестко оборвал его профессор. — Мы еще вообще никого не видели.
Пересядько одарил обоих взглядом, полным укоризны, и скрылся в почерневшем от времени строении, служившем ему домом.
«Сквир, сквир!» — донеслось теперь очень громко и откуда-то совсем близко. В следующую секунду колосья раздвинулись, и Владимир, увидев, тут же поймал в квадратик видоискателя по-скелетному зубастую мордочку зверька. Его острые зубки не были скрыты ни деснами, ни шкурой, а потому голова существа размерами с пуделя более напоминала собачий череп в музее биологии. Решив, что на прогалине безопасно, животное вылезло на нее и даже повернулось к наблюдателям боком. «Скви-и-и-р», — позвало оно. Владимир жадно снимал существо на камеру, слыша, как академик возбужденно сопит ему в ухо. По интенсивности этого сопения Владимир сделал вывод, что данный вид Петру Семеновичу не известен.
Когда зверек показался целиком, Владимир отметил, что у него шесть лап, из которых задняя пара была вывернута коленями назад, как у кузнечика или же саранчи. Узкая зубастая морда зверя была непропорционально длинной, крепилась же она к телу короткой шеей. Само же туловище более всего напоминало туловище блохи — оно было черным, сплюснутым с боков и блестело на солнце; две пары передних ножек у существа были короткими и размещались под туловищем, задние же были явно предназначены для прыжков. «Это уже какой-то блохозавр», — подумалось Владимиру. Скорее всего существо состояло в наиболее близком родстве с насекомыми и было, возможно, самым большим насекомым нашей планеты. Затаив дыхание, Петр Семенович и Владимир следили за появлением двух других существ, похожих на показавшегося первым, но меньших по размеру.
«Сти», — коротко сказало создание покрупнее, и все трое стремительно рванули через свободный от хлебов участок возле строения, пробежав в нескольких шагах от застывших ученых. Еще мгновение, и троица скрылась среди высоких колосьев. Владимир успел отснять их еще и сзади, так что, можно сказать, толком еще не приехав, ученые уже имели неопровержимые свидетельства существования загадочных губителей хлебов.
— Володя, — сказал Бадмаев, когда зверьки растворились в высокой пшенице, — вот теперь мы с тобою начнем заниматься настоящей наукой.
Глава 2
ПРЕМИЯ ДЛЯ АКАДЕМИКОВ
Вечером того же дня и Володе, и Роману Максимовичу, который, как малое дитя пряник, чуть не слезно выпрашивал у Бадмаева, чтобы тот поскорее дал заключение о необходимости привлечь военных, стало ясным, что академик, дорвавшийся до сенсационной темы, действительно решил всерьез заняться наукой, а вовсе не писать разнообразных скоропалительных рекомендаций. Он вовсе не слушал толстого Пересядько, ходившего за ним по пятам и ноющего о гибели урожая и убытках; более того, одержимый собственными идеями, он, казалось, и вовсе его не слышал. Володя с некоторым даже злорадством смотрел на страдания толстяка, занимавшего должность то ли председателя фермерского совета Белгородской области, то ли какую-то еще, столь же звучную, но не наделяющую вступившего в нее реальными полномочиями. Академик же и Володю-то, казалось, не замечал, будучи вполне самодостаточным. Аскетичный Бадмаев, в чьих глазах сейчас, как никогда ярко, горел безумный огонек гениальности, и вьющийся за ним Пересядько сильно смахивали на Дон Кихота и Санчо Пансу. Они были так погружены в переживания — каждый в свои, — что Володя, чувствовавший себя пока совершенно не у дел, даже заснял их на камеру, для себя, на память, однако они даже этого не заметили. Собственно, Пересядько был сейчас нужен академику даже больше, чем Володя. Что мог подсказать Владимир светочу науки с мировым именем? А вот Роману Максимовичу Бадмаев порой бросал короткие вопросы или давал лаконичные распоряжения. К примеру: «Где существ заметили впервые?» Пересядько же, что-то вновь жалостно бубнивший про военных, вел академика к карте области, висевшей на стене барака, где, как потом узнал Володя, отдыхали комбайнеры во время уборки урожая, и показывал карандашом это злополучное место. Затем Бадмаев вновь погружался в себя или набрасывал с горячностью лихорадочного больного карандашиком на листочке зубную формулу существа, которого он изучал по видеокассете, конфискованной им у Владимира сразу после съемки сквирлов. К слову, сквирлами их уже успели обозвать местные жители, на чьих огородах зверьки также разбойничали, за их протяжные крики, которыми те обменивались во время своих набегов. Ближе к вечеру Бадмаев распорядился, чтобы его отвезли в деревушку, откуда впервые поступил сигнал о незнакомых созданиях, и, оставив Володю охранять технику, налегке помчался туда в обществе взмокшего Пересядько. Вообще, он развернул на удивление бурную деятельность, смысла которой даже Володя, уж не говоря о Романе Максимовиче, пока не мог постичь. Владимир заварил себе кофе и задумчиво пил его, глядя, как порозовевшее солнце опускается в такую обыкновенную тучу, и думал, что академик, взбрели это ему в голову, преспокойно заночует в той самой деревушке, забыв и про Володю, и про оборудование. Петр Семенович вел себя так, будто вся Белгородская область сейчас была его лабораторией, а окружающие — не более чем его сотрудниками. Однако разогнавшаяся до предельной, для проселочной дороги, скорости машина, которую Володя заметил загодя по высокому шлейфу поднятой ею пыли, наконец доставила академика обратно. Он распахнул дверцу и выскочил из машины с невиданной прежде Владимиром торопливостью. Очки академика сбились куда-то набок, карман пиджака вывернулся, рубашка расстегнулась на животе, колени были вымазаны в грязи и сверху вываляны в пыли, на лице же застыла пугающая блаженная улыбка. Это был вид человека, сошедшего с ума на своем собственном дне рождения от обилия подарков. Глаза Бадмаева были расширены вдвое против обыкновенного, почти выпучены, и со стремительностью юноши, еще более насторожившей Володю, он подскочил к своему помощнику, потрясая баночкой, на дне которой шевелилось нечто.
