Вячеслав Шалыгин - Бой с Тенью

Часть 1

Ворота на Диши

сентябрь — ноябрь …6 года

— Понимаешь, Боб, ты состоялся на все сто, — Андрей тщательно затушил окурок в блестящей железной пепельнице и проследил, как порыв ветра перебрасывает пепел на соседний столик.

В летнем кафе было малолюдно. Погода не располагала к посиделкам на свежем воздухе. Ближе к низкому ограждению, почти у выхода, двое каких-то помятых типов, закусывая одним бутербродом, приканчивали бутылку водки, а чуть левее уставший от бесцельного шатания по чужому городу солдат, озираясь, потягивал пиво. Вот и все посетители. На таком фоне двое прилично одетых мужчин выглядели наиболее предпочтительно, и взгляды продрогших на прохладном сентябрьском ветру официанток были прикованы только к ним. Едва Андрей оставил в покое затушенный окурок, пепельница словно сама собой сменилась. Соловьева сервис порадовал. Он приложился к высокому бокалу с пивом и мысленно поклялся не забыть про чаевые.

— А ты? — Борис откинулся на подозрительно хлипкую спинку пластикового стула. — Ты же актер от бога! Я тебе сколько раз предлагал пойти к нам. Ведь интересная же работа, ты сам говорил.

— Не лежит у меня к ней душа, — Андрей отрицательно покачал головой. — Тебе, Боб, она идет, как галстук менеджеру, «а мой удел — катиться дальше вниз». Я, когда командуют, перестаю себя контролировать. Хочется сделать все наоборот, хоть тресни! Ну, ты же помнишь? И вообще, для меня все ваши жизненные установки — зло по определению.

— Ну, ты совсем, — Борис усмехнулся. — Радеть за безопасность граждан — зло? За твою, между прочим, безопасность, Соловей.

— Да каких граждан? — Андрей поднял на друга тоскливый взгляд. — Государство вы защищаете, а не граждан. В нашей стране эти понятия несовместимые. Две крупных разницы, понимаешь?

— Я-то понимаю, — Борис взглянул на соседний столик, по которому все еще перекатывался невесомый цилиндрик сигаретного пепла, — а вот ты, вижу, не очень. Изменилась наша страна, очень даже изменилась. А ты не хочешь этого замечать, потому что стоять в позе обиженного интеллектуала гораздо удобнее, чем заниматься делом. Почему ты до сих пор никуда не устроился? Любой театр тебя примет без вопросов, или, хочешь, я поговорю с людьми на киностудии…

— Обман все это, — Андрей нахмурился. — В том смысле, что не хочу я лицедействовать. Я хочу жить. Сам по себе, понимаешь? Не по сценарию, а своей жизнью.

— Жить — это я понимаю, — Борис кивнул, — а работать? Ты, по-моему, путаешь жизнь и работу. Ну, отыграл ты вечером свое «кушать подано», а потом живи, как нравится. Так все делают, и не важно — в театре или на заводе. Или, например, в моей конторе. Что ты думаешь, когда я возвращаюсь домой, кто-то смотрит на меня как на суперагента? Галка иногда как закатит сцену, так вообще забываешь о своей героической профессии. Словно я и не майор безопасности, а шкодливый восьмиклассник в кабинете директора.

— Это она может. — Андрей рассмеялся. — Построит в две шеренги кого угодно. Нет, Боб, все равно я с тобой не согласен. Талант надо применять по прямому назначению. А у меня он не актерский. Не знаю, какой, так за тридцать пять лет и не разобрался, но не актерский. И служить Мельпомене — для меня все равно что для художника расписывать рекламой трамваи. Не тот уровень.

— Ну, свой театр организуй, авангардный, — Борис пожал плечами. — Не понимаю я, Соловей, чего ты хочешь, а потому и помочь тебе не смогу, наверное, никогда. В смысле — советом. Вляпаешься — вытащу, а вот советом…

— Ты меня хотя бы слушаешь, — Андрей в очередной раз вздохнул, — это уже помощь.

— Не могу же я плюнуть на двадцать пять лет дружбы, — Борис бесхитростно улыбнулся. — Надо бы тебя, нытика, послать подальше, да не получается.

Он похлопал Соловьева по плечу и рассмеялся.

— Да… — плечо Андрея слегка прогнулось под тяжелой ладонью товарища, и на лицо Соловьева вернулась кислая улыбка.

— Встряска тебе нужна, — заявил Борис. — Как тогда, помнишь, в горах? Ну, когда бородатые нас в ущелье зажали… Сколько ты меня на себе пер? Километров пять?

— А потом мне ротный чуть весь мозг не высосал за то, что я еще и автомат твой не прихватил, — Андрей оживился. — Вот тогда мой талант и проснулся в первый раз. Я ему выложил такие факты из его биографии, что он до самого дембеля меня Андрей Васильевичем называл и по всем рапортам-приказам проводил лучшим бойцом. Ты этот момент пропустил.

— Да, я тогда в госпитале валялся…

Воспоминания о страшных днях жестокой войны уже немного поистерлись, сгладились, но не ушли. Соловьев часто встречал людей с похожими воспоминаниями, но никогда не заговаривал с ними о прошлом. Только с Бобом. Другом детства, юности, горячей молодости, да и всей последующей жизни. Так уж распорядилась судьба, что даже в армии им пришлось служить бок о бок. И выжить в той мясорубке на дне каменного мешка посчастливилось только им двоим из взвода. После этого по жизни они двинулись разными дорогами, но не выпускали друг друга из поля зрения даже на день. На нынешнем отрезке пути Борис прочно стоял на ногах, вернее — сидел в солидном кабинете, а Соловьева судьба по-прежнему бросала в разные стороны. Талант, о котором толковали приятели, упорно не давал Андрею найти свое место в жизни.

— Понимаешь, — ухватив душевно близкую тему, Соловьев разволновался, — вот вчера, например, еду в метро… час пик, давка, короче, как всегда… Вдруг прижимает меня толпа к дверям, а там двое парней стоят. Молодые совсем, но уже не сопляки. И я случайно заглядываю одному в глаза. Вот как раз с того дня, когда мы из ущелья выползли, со мной такого и не бывало… Смотрю я и словно вижу сон наяву. Люди, вагон, плакаты, телевизоры с рекламой, все на месте, только между мной, этим парнем и всем миром как будто прозрачный экран развернут, а на нем кино идет. Все, как там у нас было. Горы, жара, враги бородатые… Только форма у ребят немного другая и не в таких банданах щеголяют. И «броники» другие, и не «калаши» с подствольниками, а что-то другое, внешне похожее, но у нас таких не было, «абаканы», наверное… Я сначала подумал, что свои воспоминания на его поколение примеряю, а потом вдруг опустил взгляд на уровень груди — у пацана из-под куртки кожаной пятнистая выглядывает и краешек боевого креста… Тут я понял, что сначала южный загар мое внимание привлек, а уже потом я в глаза ему посмотрел…

— Бывает, — Борис кивнул. — Сейчас как раз осенние дембеля начинают в город подтягиваться.

— Нет, не то, — Соловьев отчаянно помотал головой. — Не так ты меня понял! Или это я такой рассказчик хреновый… Я не представил себе, как воевал этот парень, а стал им. На секунду или две. Понимаешь, Боб, я теперь знаю, как его зовут, кто его друзья, о чем он мечтает, что ему довелось пережить… Все! Словно перевоплотился в него!

— Я же говорю, ты актер от бога… — начал было Борис, но Соловьев его перебил:

— Нет, не в этом плане перевоплотился! Мне ничего не пришлось домысливать! Я стал этим человеком, просто посмотрев ему в глаза!

— Ты, может, в писатели подашься? — Борис иронично прищурился. — Сочинишь произведение о том, как сходят с ума герои локальных войн, а я тебе помогу его опубликовать. Есть у меня контакт в паре издательств.

— Вот и ты, Брут, — Андрей огорченно хмыкнул. — Я же тебе душу, можно сказать, изливаю…

— Ну, допустим, что так и было, — Борис примирительно поднял руки, — но почему сейчас? Раньше-то почему тебя не озаряло?

— Не знаю. Хотя ты же помнишь, я кого угодно мог спародировать без всякой подготовки…

— Одно дело пародии, а другое — такие вот… перевоплощения. Может, тебя нашим спецам показать? Может, ты феномен?

— Только без твоей конторы! — категорично заявил Андрей. — Я в застенки пока не хочу.

— Какие застенки?! — возмутился Борис. — Никто тебя не упрячет, просто пройдешь курс обследования. Я не доктор, но слышал о случаях, когда люди начинают потихоньку трогаться, а никто не поймет отчего.

— Спасибо тебе, друг! — обиженно отчеканил Соловьев. — Вот ты меня уже и в шизики записал!

— Возраст подходящий, — Борис сделал скорбное лицо, но тут же рассмеялся. — Нет, серьезно, Соловей. Ну не шиза тебя посетила, но может быть доброкачественная опухоль, от них тоже видения бывают… Что тебе, жить надоело?

— Да не дам я в своей башке ковыряться! — отрезал Андрей.

— А скрутит тебя недуг — будет поздно, — строго предупредил Борис. — Соглашайся, пока я добрый.

Соловьев помотал головой и чуть приподнял пустой бокал. Посиневшая от зябкого ветра и бездействия официантка тут же принесла полный. Словно бы вместе с пивом освежилась и тема беседы. О странных проявлениях Андреева таланта друзья больше не говорили…

Не касались они этой темы на протяжении целого месяца. До тех пор, пока Соловьев не ввалился в кабинет Бориса прямо посреди рабочего дня.