Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Часть 2
Полностью голый, он добрался до санузла, совмещенного со спальней — и с облегчением избавился от плохо переваренных остатков вчерашнего обеда. Наверное, он позволил себе лишнего вчера… только не мог это вспомнить…
Он долго шарил по стене в поисках цепочки для смыва — но в конце концов все же нашел и дернул ее. Зажурчала вода…
Включив свет, он посмотрел на себя в обрамленное золотом зеркало. Лицо было распухшим как после укусов шершней — он как то еще в детстве нашел с друзьями гнездо в маленькой пещере на холме и полез туда…
И чувствовал он себя так же плохо.
Время сильно изменило генералиссимуса. Он растолстел, обрюзг и теперь гораздо больше напоминал традиционного племенного африканского вождя, чем раньше: говорят, знаменитого Лобенгулу могли нести только десять сильных воинов одновременно. Его лицо было нездорового цвета, серое, а глаза красные от излишеств, которые он себе позволял. Пока он сидел в Аддис-Абебе в отеле или мотался по приграничью, рискуя получить снайперскую пулю или оказаться в бомбовом прицеле итальянского истребителя-бомбардировщика, случайно нарушившего границу — он держал себя в форме. Не в последнюю очередь потому, что бы несчастен и сильно нервничал. Сейчас — он заполучил в свои руки власть, фактически стал генерал-губернатором и одновременно военным руководителем страны, в основном восстановил свои прежние связи относительно контрабанды — и денежки снова потекли в карманы. Как и всякий счастливый африканец — он отреагировал на свое счастье безумным удовлетворением двух своих основных инстинктов — жрать и трахаться. И то и другое он делал совсем уже в неумеренных количествах.
Как обычно это и бывает у африканцев — с возрастом вкусы генералиссимуса стали склоняться к педофилии: в его гареме было около ста пятидесяти маленьких девочек, с одной из которых он сегодня провел ночь… а может быть и не провел — не вспомнишь. В основном — эти девочки были куплены на базаре — здесь ценились мальчики, воины и добытчики, а девочек могли просто продавать на базаре, если они кому-то были нужны. Забеременевших от него девочек варварски убивали — для этого во дворе была яма, в которую их вкапывали, а потом забрасывали камнями. Все было по законам шариата (генералиссимус не верил в шариат, но демонстративно придерживался основных его принципов). За изнасилование в этой стране — убивали женщину, как допустившую внебрачную связь. Семья часто была не против: изнасилованная была никому не нужна, а кормить ее тоже никто не хотел.
Страной генералиссимус почти не правил: за него это делал его старший сын Абу. На четверть белый, он был капитаном морской пехоты Итальянского королевства[1], добросовестно отслужил в армии — и сейчас возглавлял одновременно и боевые отряды хабр-гадир и службы безопасности Колонии. Генералиссимусу подчинялась только набранная им гвардия, охранявшая его сейчас. Проблему возможного государственного переворота — генералиссимус решил просто: в Швейцарии у него лежало завещание, открывавшее сыну доступ к тайным номерным счетам после его смерти — но только после ненасильственной смерти. Сын знал об этом — он не знал. Сколько там лежит денег — но подозревал, что у наркоконтрабандиста и атомного контрабандиста денег должно быть более чем достаточно. Так что — сын был больше всего заинтересован в том, чтобы отец был жив и здоров. По этой причине — генералиссимус редко появлялся на людях. В сущности, ему не так много было теперь надо. Вкусно и сытно пожрать — а потом новую маленькую девочку. Вот и все.
Когда прорыгавшийся генералиссимус вышел из ванной — девочки уже не было. На шелковых простынях — он видел такие в одном фильме про любовь, растрогавшем его до слез и сразу заказал себе — остались только пятна, доказывающие, что что-то все-таки было…
И хорошо. Генералиссимус все-таки был вождем своего народа и должен был доказывать это. Появился его помощник, тощий, сутулый, похожий на богомола. Не говоря ни слова — он преподнес генералу накидку, в которой он предпочитал разгуливать по своей вилле как римский сенатор. Или как женщина…
— Что на сегодня, хитрая ты скотина… — промолвил генералиссимус.
— Калвертон Альберт ждет вас с утра Ваше сиятельство…
Калвертон Альберт был портным — одним из лучших портных, и не в Африке, а в мире. Генералиссимус был одним из его лучших клиентов: толстел так быстро, что то и дело приходилось заказывать обновки. А обновок надо было много — помимо гражданских костюмов нужны были несколько мундиров, каждый на свой случай и даже церемониальная племенная одежда. Каждый раз — Алберт прилетал замерять необъятную талию генералиссимуса и требовал денег и за это — но генералиссимус безропотно платил. Как то раз он услышал от человека с волосами цвета легкого металла и глазами цвета стали, что правильно пошитый костюм может скрыть полноту — и уверовал в это как в святое писание. Рейхскриминальдиректор, доктор Манфред Ирлмайер вообще то шутил — но генералиссимус принял его слова за чистую монету. Впрочем, Альберт и в самом деле был гением — хоть при этом и геем.
— Что на обед?
— Теленок в соусе, ваша светлость.
Генералиссимус любил, как ни странно, простые блюда.
— И еще приехал человек от Клода Даля, обсудить переделку интерьеров, ваша светлость.
Клод Даль, парижский декоратор (точнее, уже его наследники) — немало обогатились от Генералиссимуса. Отдельным требованием была интеграция в любой предмет мебели — будь это и гарнитур а-ля Ришелье — мощной стальной конструкции, чтобы все это не развалилось под телом генералисимуса…
— Скажешь, приму завтра…
— Слушаюсь…
Тяжело и неотвратимо, как тысячефунтовый бегемот, генералиссимус пошел в столовую, где его ждал обед.
30 апреля 2005 года
Итальянское Сомали, Могадишо
Примерно в это же самое время сын Пожизненного Президента — Абу Мохаммед Айдид, еще не потерявший стройность человек средних лет с европейскими чертами лица и кожей цвета какао — ехал в бронированном Пульман-Лимузине, который не могли доканать даже местные дороги, сколь тщательно и прочно он был сделан германскими инженерами. Впереди — шел бронетранспортер, а сзади — два бронированных внедорожника и грузовик с солдатами. С меньшей охраной — Абу Мохаммед Айдид по городу не передвигался.
Он был неглуп, как неглуп был и его отец. Он понимал, что он давно уже не вождь племени, ни реальный, ни потенциальный — а всего лишь винтик в огромной и безжалостной машине, которую создал не он, и которую, он, конечно, не сможет остановить при всем желании. Шестерни провернутся — и машина пойдет крутиться дальше, с вязким чавканьем перемалывая людей. Те, кто управляют этой машиной — лицемерны и ханжески благочестивы — но при этом готовы убивать и убивать. Он попытался наладить контакты с теми, кто, как он думал против всего этого — и с ужасом убедился, что они тоже в системе, хорошо, что успел дать задний ход. Казалось, что выхода не было, хотя… и против них было противоядие…
Ему казалось, что он нашел его. Пусть белые убивают белых. А он — постоит в стороне..
Тяжело попирая колесами разбитый асфальт улицы Короля Виктора Иммануила Четвертого — конвой машин выехал на набережную Могадишо. Дальше — был грузовой порт, некогда самый загруженный на восточном побережье Африки и теперь только начинающий оживать. Порт, далеко выдающиеся в море бетонные улицы, образующие естественные гавани для судов — строили британские инженеры.
Британские…
Конвой въехал в порт. Поехал мимо поставленных в несколько рядов друг на друга стандартных сорокафутовых контейнеров. Абу Мохаммед Айдид нервно проиграл в голов весь рисунок предстоящего разговора…
Машины свернули к последнему, четвертому пирсу. Там — грузилось в обратный путь судно типа general cargo, водоизмещением в двенадцать тысяч тонн. Сюда оно доставило груз риса — в обратный путь оно должно было уйти с совсем другим грузом. Официально — с металлоломом: Африка была крупным поставщиком металлолома на металлургические заводы Южной Европы.
По борту судна стояли вооруженные автоматическими винтовками люди — но это никого не удивляло, то же самое было и на других судах. Неприятности грозили везде: в порту, на рейде, в открытом море. В стране было огромное количество бандитов, рекетиров, разбойников всех мастей, родов и видов, ворваться на корабль могли и ночью в порту, и на рейде, и уже в открытом море — где часть рыбаков переквалифицировалась в пиратов. Судно было уже разгружено, металлический лом представлял для пиратов малую ценность и, возможно, владелец переборщил с вооруженной охраной. Но, хотя… ему виднее, ведь охрана стоит денег и каждый человек вправе тратить свои деньги так, как ему заблагорассудится, верно?
