Виктор Ночкин - Пищевая цепочка
Когда дистанция сократилась до полусотни метров, Толик пошел осторожнее — стал прятаться за тоненькими кривыми стволами осин и кленов, перемещался короткими перебежками. Чахлые деревца — не бог весть какое укрытие, но другого нет. Вот теперь-то сердце начало колотиться, вдруг выступил обильный пот. Толика неожиданно разобрало по-настоящему. С каждым шагом уверенность убывала. Что там, за елями? Ведь не спят же бродяги? Не могут они спать, хотя бы один должен караулить — и теперь-то точно разбудил приятелей! Саня сказал, что чужих трое — три ствола против шести, однако Толик внезапно ощутил собственную уязвимость. Какая разница, сколько стволов? Ему-то хватит и одной пули…
Расстояние сокращалось, сталкерская стоянка не подавала признаков жизни. Толик старательно ступал как можно тише и злился на пацанов, которые хрустели валежником справа и слева за спиной. Будто нарочно шумят!
А за елочками, где курится дымок, — ни звука, ни движения. Толик торопливо смахнул каплю пота, стекающую по лбу, и крепче стиснул скользкое цевье обреза. Ну, вот сейчас… вот сейчас… Дрогнула еловая лапа, обозначив движение врага, и Толик даже ощутил облегчение. Он пальнул туда, где дрожала зеленая хвоя, и тут же рухнул к подножию тоненькой осины. И разом ударили автоматы сталкеров.
Толик опередил залп на долю секунды — пули раскололи хлипкий ствол над головой, на макушку посыпались клочья коры и изодранные листья. Парень, не решаясь подняться, одной рукой поднял обрез, направил в сторону противника и пальнул из второго ствола. Справа и слева стреляли пацаны Торца, заставляя сталкеров прижиматься к земле. Толик откатился в сторону, распластался и, прижимая оружие к груди, стал заряжать. Конечно, как и всегда получается, когда волнуешься, заряд не лез в ствол… Наконец Толик управился. Выждав, чтобы пальба поутихла, вскочил и бросился вперед к проклятым елкам, уже иссеченным пулями. Он наметил дерево потолще, за которым можно укрыться после броска, и летел к нему.
На ходу Толик неловко вскинул обрез, с непривычки пытаясь найти плечом несуществующий приклад… и, почти не целясь, разрядил стволы в зеленое еловое месиво. Еще успел краем глаза разглядеть, что дробь легла хорошо — еловые лапы задрожали, посыпалась срезанная хвоя, — потом рухнул за намеченным заранее стволом. В десятке шагов сноровисто прополз Мистер, попеременно отталкиваясь локтями и коленями, так что тощий зад, обтянутый складками слишком просторного комбеза, мотался вправо-влево. Рыжий вскинул штурмовую винтовку и дал короткую очередь.
Пацаны заорали, и Толик сперва не просек, что произошло. Не до того было — заряжал обрез. Тут мимо, топоча, пронесся Будда, и Толик сообразил: сталкеры отступают, иначе толстяк не был бы так смел.
И верно, короткие очереди противника слышались не из-за молодых елок, они удалялись. Сталкеры, прикрывая друг друга, пятились к зарослям. Толик бросился следом за студентом, на ходу лязгнул дробовиком, переводя в боевое положение. Вломился в зеленое кружево еловых лап, вывалился на полянку по ту сторону и рухнул, вскидывая оружие. Оказалось, зря носом в землю тыкался — сталкеры ушли, бросив убитого приятеля. Автоматные очереди еще звучали издали, а Будда уже обшаривал карманы мертвеца, под которым расплывалась лужа крови, багровая, темная. Кровь сразу уходила в лесную подстилку, впитывалась рыжей палой хвоей.
Непонятно откуда вынырнул Саня Животное — на полусогнутых ногах, держа корпус параллельно земле, вывернулся из зарослей.
Будда флегматично заметил:
— Вот кровь впитывается в старую хвою, становится землей. Жизнь человеческая в землю уходит. А из земли новая жизнь травой и деревьями поднимется. Колесо сансары сделало оборот!
При этом рука толстого мародера скользнула в карман. Толик это заметил, и Животное — тоже.
— Потом про новую жизнь добазаришь, — нахмурился Саня, — а сейчас карманы-то не набивай втихаря.
Тут на поляне появились и остальные члены бригады.
— Он в карман что-то сунул, — тут же настучал Торцу следопыт.
— Да я обоймы к «Макарову», — спокойно сказал толстяк. — Или что не так? Это ж я его завалил!
Сталкер был убит выстрелом в голову, вполне возможно, что в самом деле прикончил его из пистолета Будда.
— Покажь, что заныкал! — потребовал бригадир.
— Да вот… — Будда вывернул карман. Там в самом деле были две снаряженные обоймы.
— Ладно, — буркнул Торец. — Только хрен бы ты его взял, если б не новенький. Мужика дробью посекло, он и вскинулся сдуру под твой выстрел… Что ещё у жмура в карманах, проверь, раз уж начал.
— Ну я говорю… — заныл Будда, кривя рот. Но Торец уже не слушал.
— Колян, возьмешь рюкзак, потом проверим, что там. Мистер, Груз, пройдите за мужиками следом. Не высовывайтесь, просто попугайте, чтоб они сразу за нами не наладились… А ты, молодой, ничего. Хорошо держался.
Последнее относилось к Толику. Парень не нашел что сказать, только руками развел:
— Да я… это… ничего…
— Он обрез как скрипку держит, — вставил Животное. — Скрипач, гы…
Это прозвучало совсем не обидно, скорее даже одобрительно.
— Молодец, Скрипач, — снова похвалил Торец, — шпиль и дальше так, не трусь и не робей, тогда приживешься. Только гляди, не зарывайся. Зона смелых любит, но не глупых. А Чардашу я нынче маляву отобью, я тебя принимаю. Твоя доля в счет взноса пойдет, будем должок гасить.
Толик только теперь сообразил, что мог бы и не пройти прописку. Что тогда? Выгнал бы его Торец? Или сразу шлепнул, чтобы лишний человек о нем не трепался, случись что? Но в общем все прошло довольно гладко, а Толик стал Скрипачом.
Хабар в тот раз вышел невеликий, да и держались парни Торца вовсе не победителями. Едва обшарили брошенную стоянку, наскоро перебинтовали Грузу простреленную руку и подобрали все, что представляло хоть малейшую ценность, Торец велел сматываться. И пояснил:
— Эти двое, что ушли, они Корейцу сейчас капель накапают, он на разборку явится. Собаку съел, и сам как собака сделался, злой. Уходим быстро.
Будда казался более общительным, чем остальные члены бригады, и Толик пристроился к нему, чтобы расспросить по дороге. Толстяк охотно растолковал: новичками в большом лагере на Свалке, кладбище автотехники, верховодит мужик по кличке Кореец. Кликуху он получил за то, что в самом деле как-то съел слепую собаку. Завалило его после выброса в подземелье, жрать было нечего, ну сталкер и оскоромился.
— Злой он, Кореец, потому что жадный, — болтал Будда на ходу, — власти хочет, авторитет зарабатывает. Поэтому к нашему брату он неровно дышит. Чуть что — разборка. Сейчас эти мужики, которых мы прогнали, ему нажалуются, Кореец по следу пойдет.
— Один, что ли? — не понял Скрипач.
— Ага, один… держи карман шире! Мы чего здесь тремся? Потому что на Свалке одиночки, их можно щипать понемногу, вот как сегодня получилось. А где «Долг» под себя гребет или «Свобода», там не развернешься. А теперь Кореец здесь взялся свои порядки заводить, хочет из одиночек бригаду собрать… И они его слушаются, так что если он свистнет, толпой привалят, нам не устоять.
— Факин Кореец, — буркнул Мистер, обгоняя тяжело ковыляющего жирного Будду, — но ты лутше про аномалии юному грузьи. Болше толк.
— Тоже верно, — согласился толстяк. — Вон, видишь, Скрипач, там вроде крутится?
Толик присмотрелся — посреди поляны в траве обнажилась рыжая земля. Над проплешиной медленно, как пылинки в солнечном луче, кружились листья, изломанные веточки, всевозможный сор.
— Это «карусель», — пояснил Будда. — Попадешь в такую — завертит, втянет в центр, а потом — ба-бах. Аномалия разряжается, как взрыв, — все, что затянула, рвет в клочья. Вообще, мне это образование Зоны служит напоминанием о колесе сансары. Вот так нас крутит дольняя жизнь, вертит и влечет путями, смысла которых мы не умеем распознать. Листку в «карусели» кажется, что весь мир вращается вокруг него, а на самом-то деле — наоборот, это он крутится вокруг центра аномалии, а «карусель» тоже не центр мира. Я думаю, все аномалии располагаются в Зоне по определенному плану, как буквы на исписанном листе… Ну, вроде послания нам. Эх, если бы я имел возможность расшифровать эту запись! Я бы разом постиг истину и достиг сатори…
Толик остановился и уставился на аномалию.
— Кто окажется в «карусели», — бухтел толстяк, — того разрывает в куски, потом эти куски сожрут твари Зоны. Собака, например, сожрет. И кто знает, не вселится ли твоя душа при очередном повороте колеса сансары в слепую собаку. Если карма подпорчена, это вполне может рассматриваться как искупление…
— Слушай, Будда, а по-простому ты говорить не можешь?
— Не-а, не могу. А зачем по-простому? Кто просто говорит, тот просто мыслит, потому что наша речь — это мы и есть. Наша речь — вербальная проекция души. Был бы я прост, не смог бы догадаться, что аномалии — это буквы неведомого алфавита, но я…
