Макс Мах - Квест империя

Естественно, все были согласны, а Ё улыбнулся и встал.

– Мой флаер вместит всех желающих. – Голос его был звучен и красив, рука лежала на рукояти фамильного меча.

Третий день первой декады месяца деревьев 2908 года от основания империи, Императорская резиденция на Сладких водах, планета Тхолан[2]

– Ты прелесть, Снежная, – сказала младшая Йя и улыбнулась. От ее улыбки у полковника перехватило дыхание, а в глазах Ю Чширшей – снежной Ю – полыхнуло холодное пламя бешенства.

– Ты чудо! – сказала дама Йя, все так же чарующе улыбаясь. Ее голос, голос певчей птицы, был звонок и прозрачен, а огромные серые глаза безмятежно смотрели на нефритовую Ю и князя Йири. – Князь, а вы сами-то знаете, какое чудо ваша Ю?

В ответ Йири только иронично приподнял левую бровь. Отвечать не следовало, потому что все уже было сказано. Интонация не лжет, в особенности если ей не велят.

И аназдар[3] Вараба тоже понял, хотя гнев мешал ему воспринимать третий уровень выражения. Но это было простительно, иссинцы[4] всегда были значительно более эмоциональны, чем аханки. Их разум намного легче попадал в тенета чувств, тем более в такой ситуации, в которой оказался Вараба. Впрочем, гвардейский полковник не девочка, если его что-то и выдавало, так это нарочитая сонливость, туманившая взгляд пронзительно-голубых глаз. Или это был алкоголь?

– У вас три часа времени, – пропела Йя, завершая разговор и поворачиваясь к Варабе.

– Пойдем, милый, его светлость Ё, вероятно, уже нас заждался. В три часа, Ю, на Принцессином Поле.

– Увидимся, – легко согласилась Ю и улыбнулась в спину уходящей Йя.

Ю была высока и победительно красива. Черная, прошитая серебром лента, обвивавшая ее божественное тело от левой лодыжки до правого запястья, делала снежную белизну кожи яркой, как свет лазерной вспышки. Но его Йя была лучше, хотя бы потому, что ее он любил. Это главное, все остальное вторично. Что еще хорошего есть в этой жизни, кроме любви и войны? Ничего. Особенно если ты – солдат.

– Мерайя[5], – сказал он, когда они отошли метров на тридцать от беззаботной компании, расположившейся на поляне, – она Чьёр.[6]

– Она сука! – В нежную трель веселой птицы вплелось рычание охотящегося атра.[7]

– Она то, что она есть, – усмехнулся он. – Я всего лишь иссинский аназдар, а ты бирюзовая Йя.

– Ты кому это говоришь, полковник? – Не иначе как та птица, которая пела сейчас, питалась тиграми на завтрак и атрами на обед. – Ты говоришь это своей виштзой?[8]

– Ты зря стараешься, медовая моя, – улыбнулся он. – Я не читаю четвертый уровень, но танцевать должен Ё. Это песня для него.

– Нет, – сказала Йя неожиданно просто. – С Ю буду танцевать я. Ю не Чьёр, хотя она цаффа[9], конечно. Но я убивала и не таких, мой хороший, убью и ее.

– Это будет красивая песня, Абель, – сказала она через секунду и лучезарно улыбнулась. – Я посвящаю ее тебе.

Первый день четвертой декады месяца ветров 2903 года от основания империи, ориентир 17/64, планета Перо

Над головой раздался знакомый шум – короткий ухающий выдох, вот на что это было похоже, – и на скалы просыпался дождик из капель оплавленной керамики. Датчик климатического контроля вяло мяукнул и умолк, отметив локальный скачок температуры на высоте 300 метров, где сгорел сейчас еще один зонд. Свой или чужой. И те и другие выживали в небе не более нескольких секунд. И снова тишина. Не полная, не абсолютная, но все-таки тишина. Микрофоны, выведенные на уровень обычного человеческого восприятия, доносили лишь шорох песка на дне ущелья, потрескивание разогретых камней на солнечной стороне и далекий гул сходящих с ума небес. До темноты оставалось три полновесных часа, не так уж много, если подумать, но, к сожалению, и не мало. Эти три часа надо было еще прожить.

Капитан Йффай лежал ничком в расселине между двумя большими камнями. С его позиции видны были еще трое стрелков, вернее он мог видеть их на тактическом дисплее, в который превратилась сейчас лобовая броня шлема. Лежал он лицом вниз, но дела это не меняло, все равно в оптическом диапазоне ничего, кроме камней, разглядеть было невозможно. Даже своих людей он видел только благодаря идентификатору.

– Первые номера! – Коммуникатор донес до капитана сухой безжизненный голос, обезличенный многократной обработкой в кодирующих и декодирующих контурах. – Хотелось бы услышать ваш хрип.

Так мог говорить только верк[10] Вараба, но для того чтобы это понять, черного полковника сначала следовало услышать вживую. Однако идентификатор лишь лаконично сообщил, что на линии Вышибала. Позывные принадлежали не верку, а командиру десанта, из этого следовало… Что из этого следовало, было понятно без объяснений.

– Третья рота, – сказал он. – Кошелек.

В командной цепочке роты перед ним значились еще два номера, но обоих уже не было в живых. Первым теперь был он, капитан Йффай – Кошелек. Что делалось в других подразделениях он не знал. Тактический коммуникатор срезал всю нерелевантную для него лично информацию, но капитан не питал иллюзий по поводу того, что основные потери понесла именно третья рота. Судя по всему, досталось всем.

– Ну что ж, – сказал бесцветный механический голос. – Для пикника совсем не плохо, но у нас ведь на повестке дня еще и забег. Как, птицы, полетаем?

– Полетаем. – Йффай поймал себя на том, что говорит с напускной бодростью в голосе, и кисло улыбнулся. Никому его бравада была не нужна, ее и услышать-то, кроме него, не мог никто. Но выходило, что своей цели верк добился.

Шестой день второй декады месяца дождей 86 года до основания империи, планета Тхолан

Все было кончено. Она знала, что их атака уже ничего не изменит, что «меч упал» и слава гегхских королей ушла в ночь забвения. Она все это понимала, конечно, но у нее еще оставалось право, ее личное право, умереть в бою. Мертвые не знают печали, ведь так? Не ведают они ни боли, ни позора, и ни до чего нет дела их безымянным костям. Горе поражения уже не их горе. Поэтому она была спокойна, когда вела своих рейтаров в последний бой. Не случившееся еще не существовало и не омрачало ее души.

Сколько длилась их отчаянная атака? Она не знала. Ее личное время сжалось, спрессовав в одно краткое, страшное и великолепное мгновение и стремительный бег коня, и ветер, бьющий в разгоряченное лицо, и лаву аханских сабельщиков неумолимо, как последняя волна, надвигающуюся на нее.

Что там случилось еще? Что осталось за гранью осознания и памяти? Гул идущей в атаку лавы, дробный гром залпов и дикий визг раненого коня, взмахи тяжелых аханских сабель и искаженное ненавистью и ужасом лицо врага, увидевшего свою смерть, и пот, горячий едкий пот, и тяжелое дыхание.

Что еще? Если бы она осталась жива, если бы атака оказалась победной, натруженные мышцы рассказали бы ей историю этого боя, напомнив о бесчисленных ударах мечом, которые она наносила, защищаясь и нападая, о долгой, страшной и тяжелой работе, проделанной ее телом. Тело вспомнило бы все, что не успела запечатлеть душа, что стерло «дыхание драконов». Измученное тело, боль ран и гул, стоящий в ушах, восстановили бы для нее картину боя, нарисовали бы ее, пусть фрагментарно, пусть отдельными мазками на выбеленном ненавистью и боевым безумием полотне ее памяти. И сны ее наполнились бы яростью и хаосом сражения, воплями ненависти и боли, звоном стали, тяжким трудом легких, тянущих из пропитанного ужасом воздуха капли жизни, потребной чтобы сеять смерть. И в ночных кошмарах, которые омрачают сон сильных духом, точно так же, как и слабых душой, вернулся бы к ней серый свет ненастного дня, свист сабли у виска, всполохи выстрелов, пробивающиеся даже сквозь пороховой дым, стелющийся над Легатовыми полями.[11]

Но сага ее последнего боя умерла вместе с ней. Умершее тело не способно было напомнить о боли, той боли, которая приходила вместе с ударами сабель, рушившихся на нее из Большого Мира, скрытого за кровавой пеленой. Ее Малый Мир, мир ее собственного Я, был сожжен азартом боя, он весь без остатка сосредоточился теперь в левой, все еще живой ее левой руке, в мече, зажатом в ней, в не знающей иной преграды, кроме смерти, воле убивать. Убивать, убивать, и быть убитой, чтобы не знать, не узнать никогда того, что произошло потом.

Все это длилось одну долгую секунду, краткий миг ее личного времени, длившегося до тех пор, пока сознание графини Ай Гель Нор неожиданно и стремительно не нырнуло в безвозвратный омут вечности. Все кончилось.

Часть I

НАШ БРОНЕПОЕЗД

Под солнцем горячим, под ночью слепою

Немало пришлось нам пройти.

Мы – мирные люди, но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути!

Прелюдия