Всеволод Глуховцев - Смерти нет

Но она же сделала до крайности нечувствительной его память.

Нельзя сказать, конечно, чтобы он все забывал. Что считал важным, он помнил превосходно. Но вот общий ход событий, лица людей, дни, разговоры, встречи и разлуки... Это уходило от него сразу, как бы терялось в дымке. Даня не жалел об этом, но иной раз становилось грустно. Ненадолго, понятное дело — взгрустнул, и будет. Долго грустить в этом мире было вредно для здоровья.

Что же касается судьбы, то Даня, кажется, догадывался, откуда это. Всего вернее, как-то связано с маленьким серебряным крестиком, висевшим на его шее. Крестик когда-то был надет мамиными руками — вот это он помнил прекрасно. Из памяти улетучилось лицо мамы, но руки ее, их бережное и ласковое движение, голос: «Носи, Даня, не снимай...» — забыть нельзя.

Он и не забыл. И не снимал. Он не понимал до конца, в чем сила этого маленького предмета, но надеялся понять когда-нибудь. Иногда он рассматривал его. Видел, что там в странной позе — раскинув руки в стороны — изображен человек. Может, в том-то и сила?.. Человек как будто хотел обнять Даню, что-то очень дружественное, доброе было в этом жесте. Дане хотелось думать, что этот человек и его сила ведут его именно туда, куда надо. Правда, куда — этого никто не знал.

Привычным движением Даня сунул руку под рубаху. На месте. Не делся никуда. Да и не денется! Просто хотелось прикоснуться. Даня даже улыбнулся, сам того не заметив.

Гром шмыгнул носом.

Тихо пока, — сказал Даня.

Гром шмыгнул еще раз, но с какой-то другой интонацией. Появятся, не сомневайся — расшифровал этот звук Даня. Он кивнул молча — сам думал так.

Вновь обвел взглядом дождевой, туманный горизонт. Пусто — если не считать стаи ворон, с ленивым карканьем кружившейся где-то по ту сторону кольцевой. Кружиться они могли так по любому поводу, и к цели засады это вряд ли имело отношение... Даня сощурился, пытаясь разглядеть, но не смог.

— У тебя бинокль с собой?

— А то. — Гром протянул двенадцатикратный «цейс».

Даня поднес бинокль к глазам, пошарил по горизонту вооруженным взором. Серое полотно асфальта растворялось в тумане, и что там за туманом... Гром рядом сопел, вытягивал шею, как будто мог чем-то помочь.

— Гром, не пыхти, — сказал Даня. — Мешаешь. Тот затих. Даня отнял бинокль от глаз. Показалось?..

Ветер доносил шелест листьев, шорох капель дождя, карканье ворон. Где-то хлопал полуоторванный железный лист. Это все было обычно, но слух генерала вроде бы еще ловил что-то именно там, в дали, сокрытой туманом. Что-то там двигалось... или нет? Черт! Если б хоть чуть-чуть поотчетливее, на ползвука больше!..

Хриплый гудок прорвал туман. Есть! — вскрикнул Гром.

Даня стиснул бинокль так, что пальцам стало больно. Есть! — прав малец. И есть кто-то ТАМ, наверху, кто услышал Даню. Конечно, есть.

— К бою! — приказал он.

— К бою! К бою! К бою! — мгновенно разнесли голоса.

Где-то клацнули затворы. Где-то чумазые руки торопливо нащупали гранаты. На четвертом этаже засуетился Муха, прищелкивая магазин к «Сайге». На первом Немо взялся за токер, проверил настройку на волну.

— Норма, — доложил он, и тут же цепь голосов понесла: «Норма! Норма! Норма!» — навстречу Дане с Громом, мчавшимся со всех ног вниз по лестнице.

Командный пункт у Дани был на пятом этаже — и видно хорошо, и к месту боя близко. Сверху, конечно, наблюдать лучше, но поди-ка оттуда покомандуй, не доорешься.

Здесь ждала Лизавета.

— Гром, на связь, — бросил Даня, — Лиза, давай вниз...

— Ага. — Лиза ринулась дальше, завизжало под башмаками битое стекло.

Даня быстро прошел к балкону. Порядок! В доме на той стороне на балконе третьего этажа болталось грязное полотенце. Все шло по плану.

Полотенце — знак. Наблюдателю в той комнате отлично был виден заминированный люк, и за секунду до того, как первая машина гоблинов наедет на него, полотенце должно слететь — тогда-то Немо и нажмет на контакт. Ему самому не видно, когда бампер грузовика накроет люк. А радиосигнал в той точке, где он сидел, был наибольший. Они с Даней все окрестности излазили, приноравливаясь и так и эдак, — лучше того места не нашли. Потому пришлось усложнять план, с наблюдателем, с полотенцем.

Шум моторов был слышен явно. Даня всмотрелся в туман, но бинокль поднимать не стал — хоть и ничтожна вероятность, что блеснет стекло, но не стоит и ее создавать. Да и без того видно, пусть и нечетко: ползут, движутся в тумане тени, приближаясь сюда.

— Вижу цель, — негромко сказал Даня.

— Вижу... — подхватил за спиной Гром и запнулся. — Команда это или нет?.. — Он помолчал, соображая, так и не сообразил.

— Готовность номер один, — подсказал Даня.

— Готовность номер один! — радостно воскликнул парень — это было знакомо. Он повернулся, выбежал на лестничную площадку. — Готовность номер один!.. — донесся оттуда его голос.

Тишина изменилась — так показалось Дане. Стала напряженной. Впрочем, не совсем уж она была и тишина, моторы звучали отчетливо. Даня различил знакомый гул камазовских дизелей и среди них какой-то незнакомый рев, более грубый и надсадный... Командир слегка приподнял бровь: посмотрим, что там такое.

... Первый КамАЗ выплыл из тумана, как корабль, уверенно и важно. Над кабиной высились две безобразные шишковатые головы, мерно покачиваясь в ритм движения машины. Следом показался еще один грузовик, еще один... а за ними из тумана вырулило незнакомое чудище — какой-то, видно, старинный агрегат, вроде тех, какие Даня видел однажды на заброшенной армейской базе. Только те были так раскурочены, что их использовать было нельзя, разве что открутить еще что-нибудь — а этот катил, и весьма бодро.

Это был древний, мощный грузовик КрАЗ, наверное, еще в прошлом веке сделанный. Те, что Даня видел на базе, были «Уралы», но сейчас ему было не до сравнений, он смотрел, и сердце его отчаянно билось.

Гоблины — огромные мерзкие твари, метра под три ростом, в кабинах человеческих машин они не умещались, поэтому срезали крыши и ездили так, как если бы взрослый балбес вздумал прокатиться в детском автомобильчике. Дождь, пекло, вьюга и мороз этим уродам были нипочем. В диапазоне температур от минус до плюс семидесяти гоблины чувствовали себя как рыба в воде.

«Ладно, паскуды, — сказал Даня про себя. — Счас мы вам устроим диапазон невыживания»... Еще чуть-чуть! Лишь бы не заподозрили чего-то.

Машины шли со скоростью километров шестьдесят. Первый КамАЗ правым колесом шел на здоровенную выбоину, но притормозить и не подумал — так и налетел, и тряхнуло его, едва не развернув поперек. Второй почти ткнулся ему в задний борт.

Видно было, как жуткие маски двух гоблинов в передней кабине повернулись друг к другу, — похоже, один ругал другого, того, что за рулем, за тупорылость. Колонна встала на несколько секунд, какой-то из автомобилей злобно загудел воздушной сиреной, но тут первый тронулся, сирена смолкла. Тронулись и остальные. Теперь медленнее — да и препятствия начались: сперва пришлось объезжать кучу кирпича, затем бетонный блок...

Федьке с четвертого этажа люк был как на ладони, в знаке нужды не было, хотя, скосив глаза, можно было заметить и полотенце. Но хрен с ним! Главное — точнее лупануть по второму КамАЗу. Лучше — в мотор. Федька поудобнее перехватил карабин, прижался щекой к прикладу. «А может, в колесо!» — вдруг осенила его мысль.

Патроны «Сайги» были снабжены особыми пулями. Их отливал из свинца Кочерга. Он, как и Гвоздь, был помешан на технике, особенно военной. Он умел читать! — редкость для людей мертвой Земли. Федька вот грамоту так и не узнал. А у Кочерги были книжки с картинками, со всякими там схемами... Он как-то раз показывал их Федьке — интересно страх как! Только ни хрена не понять.

Кочерга возился со всякой техникой, какая в руки попадалась. Свинец для пуль брал из старых аккумуляторов, сам делал деревянные макеты, делал оттиски в глине, а когда глина засыхала, вливал расплавленный свинец. Пули получались чудные, вроде как витые купола храма Василия Блаженного — Федя знал, что есть такой в самом центре, где окопалась всякая нечисть. В натуре не видал, конечно, никогда, но на картинке Даня показывал. Храм этот, здоровую стену с башнями — Кремль и еще странное какое-то, приземистое здание... Музей, что ли? Или Музолей?.. Даня говорил, но Муха не запомнил.

Ну так вот, Кочерга такие хитрые пули отливал и называл их «пули Шена», по имени, говорил, изобретателя. Мол, в полете они винтом вращаются, потому полет устойчивый. Стреляли ими, было дело, и Муха стрелял — железный таз они дырявили и плющили как блин, но вот в бою...

Прицелом Федя поймал моторный отсек второй машины. Подержал. Вроде в норме. Указательный палец осторожно лег на спуск. Большим пальцем Муха убрал предохранитель. Затвор уже был взведен.

Первый грузовик почти остановился — надо было сманеврировать между блоком и железным корпусом легковушки. Гоблин дернул рычаг, неуклюже стал ворочать руль. Мотор взревел громче.